Наследники Древних. Восточный ветер

Видя, что Элеро сдаваться не собираются, Пирос закричал слишком тонко для своей фигуры:

– Воины Мира и Порядка! Оружие наголо! – и восемнадцать стоявших до этого неподвижно, словно статуи, воинов на одном дыхании обнажили мечи, снова замерев, как будто и не двигались, а Пирос обратился к Моргалу:

– Последний раз предупреждаю, сдайся, старик, твой час прошёл. Будь благоразумен, никому не нужна твоя кровь.

– Из-за страха и жажды власти ты забыл, куда пришёл, ты забыл о традициях, – Моргал поднял руки ровно вверх, ладонями вперёд, и заговорил громко и чётко. – Именем Рода и во славу Рода, всяк Элеро, слышащий меня, встань на защиту Рода или отрекись от него вовеки! Я призываю вас, сыны Элеро, услышьте меня – и придите на зов мой!

Каждое его слово пульсацией света отражалось во всех родовых символах – в зале и на его облачении.

– Очень красиво, но, увы, бессмысленно… – Пирос не успел закончить фразы, как отовсюду, изо всех входов в зал, вошли Элеро – их было несколько десятков: молодые, старые, женщины и мужчины, и их поток не прекращался. Трое стражей, облачённые в пепельные тона, сложили оружие и встали на колени.

– Созывай Совет, Пирос, и в этот раз не забудь сообщить мне о времени встречи.

Служитель Веры побагровел и еле слышно процедил сквозь зубы:

– Ты ещё за это заплатишь, – слова эти услышал только Служитель Памяти, но он не смог бы никому рассказать, даже если бы захотел. Пирос же выкрикнул, повернувшись к Стражам:

– Воины Мира и Порядка, сообщите представителям своих родов, что вы видели здесь, пусть ждут вести от Хранителя о времени сбора Совета.

Стражи убрали оружие и ушли так же быстро, как и появились, в зале остались только Элеро и задержавшийся в дверях Пирос:

– Не опоздай на Совет, Моргал, тебя там будут ждать.

– Не сомневаюсь, – в тон ему ответил глава Элеро. – Расскажи Жрецу, что произошло, дабы мне не пришлось повторять.

– Всенепременно, – с этими словами вышел и он, оставив за собой открытые двери в зал, где стояли Элеро. Лиара видела деда таким впервые, теперь она понимала, почему он до сих пор, несмотря на возраст, – не только представитель Элеро в Совете, но и Глава Рода. Сейчас ей стало страшно, она поняла – дед действительно готов пойти на всё ради неё. Нарушить волю Совета, повести Род Элеро против всех Наследников Древних, развязать войну, – все что угодно, если это спасёт её.

Жреца разбудил Ранда, послушник.

– Вас ждёт Пирос, у него срочные известия, – Ранда склонился в глубоком поклоне. Будить Жреца дозволялось лишь по очень важным делам, именно таким делом и показался ему взволнованный и бледный Пирос. Теперь было важно, сочтёт ли Жрец приход одного из учеников случаем, достойным своего пробуждения.

– Благодарю тебя, Ранда, ты всё сделал правильно. Сообщи Пиросу – я к нему скоро выйду, а затем иди спать, твоё дежурство на сегодня окончено.

Ранда поклонился ещё раз и неслышно вышел. «Из него выйдет хороший Служитель Веры, честный и добрый», – подумал Жрец, легко поднявшись с постели, если можно было, конечно, так назвать распиленный надвое ствол вечного красного дерева. Жрец накрыл его тонкой узорчатой тканью: «Пирос, что-то знакомое…». Замерев на мгновение, он сосредоточился на имени, вытаскивая визуальный образ из глубин памяти. Не успел тот сформироваться, как Жрец уже узнал ночного гостя: – «Пирос, что ж, встреча будет не из приятных…».

Облачившись в бордово-красный хитон, испещренный древними знаками цветов шести родов, он вышел в зал приёма – не около центральной двери или недалеко от каменного стула, на котором слушал приходящих, но в глубине одного из сквозных проёмов, смотрящих на бескрайнее море. Пирос был спокоен – ни капли прежних волнений, которые заметил Ранда. Прохаживаясь около каменного стула, гость словно примерялся, – как бы смотрелся сам, восседая на нём? – и всё же опасался попробовать.

– Попробуй, сядь! – громко предложил Жрец, спускаясь из проёма на пол.

От неожиданности Пирос слегка подпрыгнул, не сразу заметив фигуру Жреца в слабо освещённом помещении, быстро соскользнувшую в полумрак из света ночи. Разглядев же его – весь переменился, подбежав на согнутых ногах, и остановился в поклоне:

– О Великий Жрец… – начал он официальное обращение, но не успел сказать ничего больше.

– Я сказал тебе – попробуй, сядь. – Жрец смотрел прямо на него, не отводя взгляда. Пирос весь взмок, ещё секунду назад поддельные испуг и волнение уже по-настоящему овладели им. Слово Жреца было дороже капли воды в пустыне. А за последнюю минуту он уже дважды обратился к Пиросу. Пирос отлично понимал, куда его призывают сесть – на каменный стул, на Трон Жреца. Он мечтал об это всю жизнь, но вот так, при Самом? Служитель Веры боялся – и жаждал! – исполнить предложенное.

«Словам Жреца внемлите с трепетом и выполняйте по мере возможностей ваших», – вспомнив одну из истин Первых Предков, он встал и быстро подошёл к небольшому возвышению, на котором стоял непримечательный, местами осыпавшийся от старости и потрескавшийся каменный стул, неизвестно кем, зачем и когда вытесанный из цельного куска камня. «Кто сидит на нём, тот и Великий Жрец. Жрец Единого и Единый над всеми. Так много власти всего лишь в каком-то старом стуле…», – решившись, Пирос сделал шаг и тут же дикий вопль врезался в тишину ночи.

Боль. Жгучая резкая боль поразила его. Подобно мгновенно растущему сорняку, она вгрызалась в него, ветвясь и разбухая от ноги во всё тело. Каждое движение приносило ещё больше боли, он ничего не видел; тело, не способное выдержать такой шквал, металось, сокращая мышцы в хаотичном порядке и тем самым лишь увеличивая страдания. Пирос метался, словно ошпаренная собака, глаза его закатились, налившись кровью, изо рта пошла пена, челюсти судорожно дёргались. Это продолжалось меньше секунды, Жрец одним шагом оказался возле него и подхватил его голову, бросив над телом изумрудный порошок. Пирос замер, тело его одеревенело, там же, где изумрудные песчинки падали, вспыхивало пламя, переливаясь от смолисто-чёрного к тёмно-фиолетовому. Так продолжалось несколько минут, – когда последний язычок пламени утих, Жрец положил голову бедного Служителя Веры на пол, достал флакон из кармана и, смочив платок, принялся вытирать лицо, шею и руки пострадавшего. И хоть те были чисты, но с каждым касанием платок становился всё более и более грязным. Закончив, Жрец сжёг тряпку в собственных руках.

– В боли отразились все твои грязные мысли и помыслы, все поступки, которые не принесли добра. Ты дотронулся до потока чистой силы, лишь небольшое её присутствие в тебе не убило тебя, – Жрец подошёл к одному из окон и обмыл руки в небольшом серебряном блюде. – Обманув Ранду неотложными вестями, в действительности ты лишь хотел пожаловаться на справедливый и достойный поступок Моргала.

Пирос снова начал ощущать окружающий мир, с голосом Жреца к нему возвращалась жизнь, боль уходила. Он понимал, что тот его глазами видит все события, произошедшие в доме Элеро.

– Только из любви, – продолжил Жрец, возвращаясь к лежавшему на полу телу, – к маленькому любознательному мальчику, которым ты пришёл в это место, я спасаю тебя от смерти и мучения. Ты проведёшь остаток своих дней среди молчальников в Чёрном монастыре, у диких болот. Да хранит тебя Единый, Первые Предки и Древние. Раздай всё накопленное тобой нуждающимся, не оставляй себе ничего и ступай пешком, там тебя будут ждать, – закончив, Жрец вышел вон из зала, оставив Пироса наедине с грядущим и совершенным. Тот лежал на полу ещё какое-то время, боль уже ушла, но он никак не мог остановить слёзы. Никто не имел права ослушаться прямого указания Жреца, никто, тем более – Служители Веры. Но каким жестоким было наказание! Какой горькой становилась его жизнь. «За что?! За что?», – проносилось в голове, но в зале слышны были лишь всхлипывания. Поднявшись, он ощутил необычайную тяжесть в ногах – столь сильную, что смог сдвинуть ноги только с помощью рук, будто те превратились в камень. Доковыляв еле-еле до двери, он вывалился в коридор и снова разрыдался.

Жрец же, покинув залу, не пошёл наверх, к себе в покои, но поднялся в лунный зал. Ночь царила на земле – и её правил следовало слушаться. Войдя сюда, словно в первый раз, он замер от восторга. Сквозь огромный круглый проём чётко был виден набирающий силу месяц. Его свет падал в центр зала сквозь колодец посередине купола, лился через многочисленные круглые окна и окошки вокруг и сочился через тысячи точек, самые маленькие из которых были не больше игольного ушка. Картина отражалась в матово-чёрном полу, иссиня-чёрных стенах и тёмно-зелёных колонках, выполнявших не столько архитектурную, как казалось на первый взгляд, сколько сакральную функцию.

Жрец встал в сердце залы, и перед ним заиграл серебром и перламутром скрытый от простого взора рисунок: слова, символы, знаки, линии – всё это, словно тончайшая нить, обволакивало зал. Найдя нужный знак, он сосредоточился и шагнул к нему навстречу, развернув и увеличив сотканный из лунного света узор. Жрец направил его символ в центр. Картина плавно изменилась, холодный свет стал принимать тёплые оттенки, а вокруг самого знака в вихре начала собираться огненная сфера. Уже через несколько минут в центре пылало маленькое солнце. Жрец достал спрятанную в одной из колонн склянку с фиолетово-серебристой тягучей жидкостью, больше похожей на смолу. Он аккуратно стал поливать ею самодельное солнце. Жидкость сначала окутала огненный шар, будто покрывало, но затем словно впиталась, – при этом солнышко засветилось пепельным цветом. Взяв из другой колонны тонкую, почти прозрачную длинную иглу, он достал из кармана детский амулет рода Элеро, один из тех, что можно без труда купить на любой площади. Жрец встал так, что шар оказался точно между ним и растущим месяцем. Шар дополнил месяц до круглой луны. Подняв руки, Жрец стал петь долгие протяжные ноты, плавно переходя от утробных звуков к необычайно высоким, и, неожиданно закончив, коснулся иглой шара.

– Сила Древних, взываю к тебе! Род Элеро, услышь меня! Словно лунный свет, перетекающий в сферу жизни, передай силу свою через оберег Рода тому, кто достоин будет её, тому, кто способен будет совладать с нею, тому, кто использует её во благо Рода своего и мира общего.

С этими словами он коснулся амулета. И тонкая, еле заметная нить соединила его с шаром, который теперь пульсировал, словно живое сердце. Жрец молчал и ждал. Пульсации сферы увеличивались, и нить постепенно крепла, превращаясь в подобие вены. Свет, словно кровь, переливался из шара в амулет, при этом последний начинал светиться то фиолетовым, то серебряным, то ярко-золотым, то пепельным цветом. Наконец нить стала снова истончаться, а вскоре и вовсе исчезла. Жрец стоял в освещении пепельного тона амулета и огней сферы. Подняв оберег высоко над головой, он поклонился в сторону шара и спрятал его в один из внутренних карманов. Бережно подставил ладони под шар – и тот сорвался в них, словно капля с куста. Золотистый свет рассыпался по полу, в руках Жреца остался серебряный знак, вернув его на место, он спустился в приёмный зал.

Пирос уже отплакал своё и теперь, измождённый, спал на ступенях на улице. «Тебя ждёт долгий и трудный путь, но я уже не в силах и не вправе сделать большего для тебя. Живи с миром», – мысленно попрощался с ним Жрец. Спящий улыбнулся и свернулся калачиком.

«Надо успеть до рассвета», – мысли Жреца были уже далеко, и хоть он ещё и стоял около Пироса, но уже видел парадный вход дома Элеро. Очертания прорисовывались всё чётче, он протянул руку и ударил в дверной колокол, звон разнёсся по дому.

Неожиданный и чересчур громкий в предрассветной тишине звон прервал совещание Элеро. Моргал как раз закончил объяснять, что и как нужно будет сделать в его отсутствие на Совете.

– Кто это? Если это Пирос – гоните его в шею, пусть с ним хоть целая армия и весь совет в придачу, не открывать дверь! До тех пор пока я не буду присутствовать на решении Совета, до этих пор – она ничего не сделала! А после… – он замолчал, возвращаясь мыслями в созданный им план действий. Бессонная ночь его измотала, волосы взъерошились, в уголках глаз появился страшный блеск.

– Это Жрец! – мальчишка, один из смотрящих, тех, кто вечно крутится под ногами, вбежал со всех ног, перевел дыхание и тихо повторил. – Это Жрец! Сам… один…

Появление Жреца всё меняло, надо было реагировать быстро – действия его всегда непредсказуемы, а последствия этих действий часто необратимы.

– Впустите его, с вами мы продолжим после, – обратился он к остальным. – Я приму его один. Скорее всего, Жрец пришёл звать меня на Совет. После моего ухода никого не впускать, Лиару не выпускать ни при каких обстоятельствах! – приход Жреца путал Моргалу планы.

Все поняли складывающуюся ситуацию, но никто ничего не успел ответить – в комнату вошёл Жрец. Сделав несколько шагов, он остановился и внимательно посмотрел на Моргала.

– Оставьте нас, – сказал тот. Каждый из присутствующих счёл своим долгом поклониться Жрецу, проходя мимо него. Никто из них никогда не видел его так близко. Сам же он не ответил никому, а по-прежнему внимательно смотрел на хозяина дома. Когда все вышли и двери закрылись, Моргал сел.

– Садись, Жрец, я знаю, что ты скажешь. Я должен принять волю Совета. Поверь, я приму, но я хочу присутствовать в момент принятия этого решения, а не получать известие от Голоса Совета и Народа. Я представитель Элеро в Совете Первых Предков и Древних и имею на это право!

– Ты готовишь лошадей, лахтаров и еду для долгой дороги.

Моргал посмотрел Жрецу в глаза, обманывать его не было смысла.

– Да. Она не делала этого, что бы ни решил Совет, я знаю – она не виновата, – сейчас он был готов убить любого, кто не согласен с ним, даже Жреца, только бы защитить Лиару. Жрец ощущал, как от седевшего пожилого человека исходили волны ненависти и агрессии. Он знал, что нужно делать, и подошел к нему вплотную. Жрец разрезал эти потоки, как раскалённый нож разрезает масло – до шипения. Схватив Моргала за плечи, он с лёгкостью поднял его и обнял.

Всё произошло так быстро, что Моргал ничего не успел сделать. Словно поток тёплой воды омывал его тело. Моргал не мог больше сопротивляться, думать. Он упал на руки Жрецу, улетая в бесконечное состояние спокойствия и гармонии.

– Это очень больно и невыносимо тяжело, – тихо, в самое ухо шептал Жрец. – Тебе, потерявшему всех своих близких, в сотни крат сложнее, чем любому на свете, но ты должен, слышишь меня, ты должен, у тебя просто нет выбора – ты обязан отпустить её, дать возможность жить самой.

Моргал хотел ответить, но не мог, язык не слушался его, Жрец же, крепко взяв его за плечи, продолжил, глядя теперь в глаза:

– Я не говорю «не борись за неё», наоборот – защищай, доказывай, верь в свою правду и ищи подтверждения, не останавливайся, даже после решения Совета. Но только отпусти её, ты не в силах изменить чужой путь, мы способны лишь указывать дорогу, но каждый должен сам по ней пройти, это неизбежно. Моргал, Ветер меняется, и скоро грянет шторм. Выстоять в нём смогут лишь вековые Роржны, уже переживавшие подобное и привыкшие к таким колоссальным изменениям, да ещё молодые Лориты, способные, словно ленты, изгибаться под порывами ветра. Всё остальное может больше никогда не увидеть солнца. Позволь ей самой вершить свой путь – отпусти.

Закончив, он отошёл, Моргал же рухнул на стул, словно ушла та сила, которая держала его на ногах, и заплакал. Он плакал навзрыд, но, в отличие от недавних слёз Пироса, среди этих слёз не было ни одной о себе. Моргал плакал о Лиаре. Ослушаться было нельзя, но слёзы душили – скорее, от осознания того, что Жрец всё понимал. Моргал видел это в его взгляде. Успокоившись через несколько минут и подняв взгляд, Моргал увидел, как Жрец протягивал ему что-то завёрнутое в тряпку.