Чернозимье

– Некоторых из них знают и в вашем мире, – сказал Грановский. – Понимаешь, Странники веками проникали в этот мир… и, вероятно, не только в этот. Они приносили отсюда идеи, концепции, знания… Уверен, что немало книг, фильмов и прочих произведений в вашем мире имеет в своей основе нечто, вынесенное из других миров. И, соответственно, многие творцы – это те, кто связан с другими мирами. Так было веками. Давным-давно они были шаманами, пророками, жрецами. Потом стали говорить о своих странствиях в более метафорической форме, превратившись в разного рода творческих людей. Так или иначе, в этом мире они обладают более ощутимыми силами.

– И что же теперь? Я должен их найти и убедить помочь? С чего вдруг они меня послушают?

– Тебя – послушают, – уверенно заявил Грановский. – Таких, как ты, я не просто так отмечал синим камнем. Ты – один из них. Тот, кто может путешествовать между мирами и еще многое другое. Полагаю, помочь тебе будет для них делом чести.

– А почему было не сказать мне об этом с самого начала? – спросил я, сжав кулаки.

– А зачем? – произнес Грановский, пожав плечами.

Я сжал зубы, но ничего не ответил.

– Но я с самого начала вставил в твой интерфейс небольшую надстройку, рассчитанную на работу с их силами, – продолжил Грановский. – Ты ведь уже разобрался, верно?

– Ты имеешь в виду вот это? – спросил я, открыв свое меню и найдя там новую вкладку с воспоминаниями Олега.

– К сожалению я твое меню не вижу, – Грановский развел руками. – Но думаю, ты и сам понял, о чем идет речь. То, в чем Странники черпают свою силу. То, в чем черпает ее и наш общий знакомый Ник. Смерть. И то, что остается после смерти.

– Это что, душа? – задал я вопрос, не дававший мне покоя.

– Я бы так не сказал, – ответил Грановский. – В своем интерфейсе я назвал это образом. Это не душа. Это… как бы это лучше выразить… своего рода, фотография души. Ее статическое состояние, запечатленное в определенный момент. Но тем не менее, это очень серьезная штука. Знаешь ли ты, что именно такие образы, пройдя через мясорубку междумирья, превращаются в нежить, с которой ты сражаешься?

– Серьезно? – спросил я, взглянув на мерцавшую в моем меню белую сферу по-новому. Значит, вот, как выглядят мои враги? До того, как они станут врагами.

– Да, – сказал Грановский тихо. – Кстати, если ты осторожно потянешь за нее, то сможешь взять в руки. Попробуй.

С некоторым недоверием я протянул пальцы к сфере и попытался взять ее. Я ждал, что она окажется бесплотной, как и само меню, и пальцы пройдут сквозь нее, однако она без труда отделилась от призрачного пергамента и оказалась в моих руках – гладкая, сияющая и чуть теплая.

– Если у тебя будет их несколько, можно будет выделить и взять их все разом, проведя пальцем вот так, – сказал Грановский, и сделал в воздухе движение пальцем вниз.

– Зачем это? – спросил я. – Что мне с ними делать?

– Боюсь, тут из меня не лучший учитель, – Грановский пожал плечами. – Найди Странников – они объяснят тебе лучше. Но на всякий случай, если ты захочешь передать образ кому-то другому – просто брось в его сторону. Это тоже предусмотрено моим интерфейсом.

Я взвесил сферу в руке, вглядевшись в ее матовую белизну. Странный снаряд. Едва ли он пригодится мне в качестве оружия. Да и как-то кощунственно это – бросаться последними воспоминаниями живых людей.

– У тебя мало времени, – произнес призрак. – Ситуация на континенте деградирует очень быстро. Не исключено, что к лету здесь не останется никого живого. Отсидеться в крепости не выйдет.

– Я и не собираюсь отсиживаться! – ответил я. – Но у меня есть обязательства. Не перед тобой – тебе я ничего не должен.

– А я и не прошу ничего для себя, – спокойно ответил Грановский. – Я-то сейчас в безопасности – в отличие от тебя и всех прочих, кто сейчас живет на Монланде. Подумай о них.

– Я думал о них прямо сейчас, – ответил я. – И у меня есть более насущные дела, чем гоняться за какими-то неведомыми шаманами. Но твой совет я принял к сведению. Ты сказал – я услышал.

Грановский покачал головой.

– Ты слишком вошел в роль, – сказал он. – Когда ты вернешься – если вернешься – тебе, должно быть, будет тяжело из нее выходить.

– Думаю, это не будет такой уж большой проблемой, – усмехнулся я. – Как-нибудь справлюсь.

– Что ж, увидимся, – Грановский невесело улыбнулся и растворился во тьме.

***

Но хотя после ухода призрака мне и удалось, наконец, уснуть, проснулся я раньше, чем хотелось бы, от громкого стука в дверь.

– Кто там? – спросил я, потирая наморщенный лоб и глядя одним глазом в окошко, за которым ночная тьма только-только начала сменяться тусклыми зимними сумерками.

– Ты прости, твое высокоинородие, – раздался за дверью хриплый голос Матвея. – Тут какой-то отряд к нам нагрянул. Во главе мужик – из наших, из егерей. Одноглазый: ни дать, ни взять – пират. Говорит, он с тобой знаком, а из наших-то его не знает никто. Я его во двор-то пускать поопасался – кто его знает, что за люди. У всех ружья, кирасы, на лошадях все. А мужик этот так разорался – матерится, на чем свет стоит. Причем, по-русски. Ты это… поговорил бы с ним, пока он там весь посад не разнес.

Зевая и застегивая на ходу куртку, я затопал вниз по узкой лестнице вслед за несущим факел Матвеем, стараясь сообразить чугунной головой, кого это еще могло принести в Кернадал на мою голову. Еще и одноглазый? Таких я, вроде бы, не знаю.

За воротной решеткой в самом деле ждал колоритный кондотьер в черной куртке с мушкетерской перевязью, в хищном шлеме с гребнем и с черной повязкой на глазу. Увидев меня он сорвал шляпу, взмахнув ей над головой.

– О, дон Руман Московский! – воскликнул он. – А мне сказали, егермейстер сейчас выйдет. Где Сергей-то?

И тут я понял, кто передо мной.

– Макс! – крикнул я, бросившись ему навстречу и сам стал крутить заржавленный механизм подъемной решетки. Он в это время соскочил с лошади, и минуту спустя мы крепко обнялись.

– Нет больше Сергея, – сказал я, когда он разжал объятья. – Я теперь егермейстер. Ты что, не слышал, что тут было?

– Да мне там как-то было не до того, – Макс покачал головой и сплюнул на землю. – Когда эти мрази явились, я по северным городкам кочевал. Их первыми вырезали. Что там творилось – ты не представляешь. В иных местах кровь в канавах текла вместо воды – и это не фигура речи. Я сам видел.

– Пойдем, расскажешь, – сказал я. – Чего на холоде торчать! А что за люди с тобой.

– «Черные драгуны», – с гордостью произнес Макс. – Это мы так назвались. Лучший боевой отряд по во всей Кирхаймской марке. Лучший – потому что с некоторых пор, похоже, единственный.

Он мрачно усмехнулся. Я отдал распоряжение, чтобы его людям нашли какой-нибудь кров, а лошадей накормили, после чего мы с Максом поднялись в мою комнатушку, усевшись на жесткую лавку и прихлебывая из захваченных по дороге кружек жидковатую грушевку.

– Мне-то самому повезло в самом начале, – продолжил Макс рассказ, начатый еще на лестнице. – Деревню, где я заночевал, всего лишь краешком задело сперва – мертвяки стали то по одному, то по двое из леса переть. Ну, я мужиков собрал, частокол сбили, костры стали жечь, вилами эту нечисть колоть. Пару недель отбивались, ни один человек не погиб. А потом беженцы стали приходить, из других деревень и городов. Тут-то и стало ясно: началось.

Мужики, с которыми я к тому времени уже несколько дней бок о бок воевал, в один голос стали меня просить, чтобы я им сказал, что дальше делать. Как-то так само собой вышло, что выбираться мы стали вместе, и что я стал главным.

Оружие мы в баронском замке нашли, который мертвяки начисто вырезали. Стали помогать окрестным деревням, защищать беженцев, охранять дороги, на гнезда нежити нападать. Много народу погибло, конечно, но на их место становились новые – из тех, у кого семья погибла, или у кого и не было ее.

Форма у баронских дружинников была черная, мы ее себе забрали и стали вроде как драгунами. Других войск в марке не осталось – если не считать тех, кто Кирхайм оборонял. Но они людям помочь ничем не могли, а мы – помогали. Про нас даже начали легенды ходить.

Потом еще солдаты из пикинерского полка к нам прибились, потом еще кое-кто. В общем, к началу зимы под моим началом уже две роты были.

Сначала-то мы хотели в Кирхайм прорваться и за стенами отсидеться, но потом поняли, что обложен он намертво. Даже если и прорвешься – это будет капкан. И тогда стали, наоборот, прорываться через занятые нежитью земли на юг. Ну, ты видел во дворе, что от двух рот осталось.

Я покачал головой. Насколько я успел заметить, с Максом в Кернадал явилось десятка три всадников. У одного не было руки. Двоим на вид было никак не больше четырнадцати лет.

– А сюда чего приехали? – спросил я. – Нет, ты не подумай, что я тебя видеть не рад, но…

– Да забей! – махнул рукой Макс. – Все я понимаю. А сюда мы приехали потому, что защищать в Кирхаймской марке больше некого. Живые люди там остались разве только в самом Кирхайме, да и то… А все окрестности – одна сплошная пустошь. Кто успел – ушел. Кто не успел – тот опоздал. Такие дела.

Мы помолчали некоторое время. Макс, должно быть, вспоминал всех, кто пошел за ним, но нашел лишь гибель. Мне тоже было кого вспомнить.