Светя другим – сгораю

Матвей почувствовал, что чего-то не хватает. Сначала почувствовал, а только потом заметил, подошёл к письменному столу.

– А куда делись фотографии? – спросил он, будто между прочим.

Без нескольких глянцевых бумажек с улыбающимися влюблёнными комната казалась пустой до эха.

– Я думала, они уже не нужны, – ответила мама и добавила с особой деликатностью: – Ведь не нужны?

Пальцы Матвея коснулись того места, где раньше стояли серебристые рамки. Мама тщательно вытерла пыль. На поверхности стола проступил лишь запотевший след от тёплой кожи, который тут же исчез.

– Да, – сказал Матвей. – Не нужны.

– Уже поздно, – негромко произнесла мама. – Пора ложиться.

Матвей опомнился, обернулся.

– Спокойной ночи!

Шагнул к ней и торопливо коснулся губами её щеки.

Но мама уходить не спешила. Дотронувшись до руки Матвея, вгляделась снизу вверх в его лицо.

– Какой ты вырос красивый, – сказала она и провела ладонью по его голове. – И какой высокий. Твой дед тоже был высоким, но ты даже выше. Сейчас ты очень на него похож… И волосы какие чёрные. Прямо басменные.

Матвей улыбнулся.

– У тебя такие же волосы, мам.

– Так я их крашу, а у тебя свои, – взгляд мамы пробежал по его лицу, задержался на глазах и стал задумчивым. – Не верится, что тебе уже двадцать девять лет. Совсем взрослый мужчина.

Матвей поймал мамину руку, поднёс к губам, поцеловал и потёр большим пальцем место поцелуя.

– Ты не выглядишь как мать совсем взрослого мужчины.

Мама, моргнув, вздёрнула подбородок и откинула с плеча волосы.

– Да? А как я выгляжу?

– Как моя сестра.

Невидимым лучом по её лицу проскользнула довольная улыбка и зажгла гордым блеском взгляд. Мама прекрасно знала о своей красоте, но никогда не отказывалась лишний раз услышать комплимент.

Она склонила голову набок и, глядя Матвею в глаза, спросила:

– Ты хочешь увидеть Алику?

Вопрос застыл в воздухе и заставил сам воздух застыть.

В Штатах Матвей редко говорил об Алике. Мог вставить в отвлечённой беседе что-то вроде: одна моя знакомая любила мороженное с карамелью, но терпеть не могла шоколадное или одна моя знакомая могла всего лишь раз услышать мелодию и тут же сыграть её на пианино.

Матвей даже почти поверил, что выдумал её. Но произнесенное вслух имя убедило его – он не сошёл с ума. Память тут же возродила из сумрачной глубины лучшее, что сохранила за всю жизнь – окутанный искрящимся светом образ.

Месяц её рождения – май – подарил свою зелень её глазам. Они на всё смотрят вдумчиво и чуть-чуть исподлобья. Не со страхом, нет. С интересом, здравым недоверием и тонкой обольстительной дерзостью. Она улыбается сдержано, не выдавая того, что у неё на уме. Зато, если смеётся, то громко и открыто, совсем не стесняясь, и кажется, всё пространство вокруг неё становится живым, бегущим и искрящимся, как ручей, пока звучит её смех. Тяжёлые тёмно-рыжие волосы ловят и прячут в своих изгибах солнечные блики. Нет приятнее ощущения, чем пропускать их сквозь пальцы, а одну прядь, зацепив у кончиков, наматывать на указательный.

– Не знаю, – сказал Матвей.

Но мама могла определить ложь, как опытный хирург только лишь по снимку – злокачественную опухоль.

Она пристально посмотрела на Матвея. Он отвёл глаза к книжным полкам.

На одной из них сидел плюшевый барбос, увешанный медалями за соревнования по рукопашному бою. В детстве это была любимая игрушка Матвея.

– Столько времени прошло, – сказала мама. – Пора перестать думать о ней.

– Я и не думаю! – слишком быстро ответил Матвей.

Вздохнул, отошёл к кровати и опустился на стёганое, в квадратах, покрывало.

– А если бы и думал. Что плохого в том, что мы с ней встретимся? Как старые знакомые. Как друзья.

– Друзья? – усмехнулась мама. – Друзьями вам уже не стать.

– Мы всегда были в первую очередь друзьями.

Но вспомнив, что они имели, кроме дружбы, Матвей на мгновение перестал дышать.

Мама подошла к нему, села рядом.

– Тебе не за чем её видеть. Хотела бы Алика с тобой поговорить, она бы это сделала. А она просто сбежала. Исчезла, будто и не было!

– Если подумать, выходит, что сбежал я. Ведь это я уехал, а не она.

Глаза мамы вспыхнули. Слова Матвея не просто задели – оскорбили её. Она неровно вдохнула, готовясь сыпать хлёсткими упрёками, но тут же закусила губу, одёрнула себя. Стараясь не уронить воображаемую вазу на голове, напомнила:

– Ты уехал учиться.

– И оставил её.

– Оставил ненадолго. Чтобы стать врачом. А она тебя бросила!

Мама всё-таки не выдержала и отвернулась. Нащупав на пальце кольцо с розой, стала крутить его туда-сюда.

– Алика никогда ни с кем не считалась. Жила только своим умом. Решила, что вы должны расстаться, и испарилась, едва взлетел твой самолёт. А ведь ты уезжал на стажировку всего на год. Это потом уже тебе дали место в ординатуре… А вначале получалось всё равно, как если бы ты в армию пошёл. И что? Стала она тебя ждать? А ты, как последний дурак, ещё и оправдываешь её.

– Я не оправдываю. Просто знаю, что она сделала это ради меня. Понимаешь?

– Нет.

Матвей посмотрел на мамины руки, теребящие серебряную розу. Длинные, жёсткие пальцы. Заострённые ногти покрашены красным. А кожа на тыльной стороне ладоней вся в мелких чёрточках морщин.