Последнее письмо

– С чего ты взял, что я волнуюсь?

– Ты всегда шутишь, когда волнуешься.

– Неправда. Когда не волнуюсь, я тоже шучу.

Андрей не стал больше спорить.

– Холодно. Идём в дом.

Он вытащил одну руку из кармана и слегка приобнял меня за талию, а может, просто подтолкнул к крыльцу совсем невесомым прикосновением. Но на меня словно плеснули кипятком из чайника.

Я волновалась и не понимала почему. Что-то внутри меня перестраивалось, будто радио искало новую волну. Я не признавалась себе, насколько меня потрясло письмо. Насколько оно меня напугало.

Андрей заваривал чай, а я сидела за столом, накрытым белой скатертью, и наблюдала за каждым его движением. Он думал о чём-то своём, смешивая сухие травы из разных баночек в маленьком бело-голубом чайничке, расписанном гжелью.

А в моей голове всё кружились строки того письма. Я верила, что Лидия не оставила любящего, умирающего Родиона. Пусть мы никогда не узнаем, что было на самом деле, я буду верить, что они встретились.

Она любила его. Никто не станет называть сына именем человека, которого не любил. Так что же разлучило их? Что развело их судьбы, но не загасило сердца? На живую разорвало, забрало в разные города, но оставило жить с вечной оглядкой на прошлое?

– К чаю я нашёл только сушки и вафли, – сказал Андрей. – Не знаю, на что я надеялся. Надо было заехать в магазин.

Я моргнула и вновь оказалась в кухне дачного домика с огромными окнами из множества маленьких стеклянных квадратиков.

Мне вспомнилось, что мы сегодня только завтракали (если утренний кофе в постель и разговор об отношениях можно назвать завтраком). На работе часто не бывает возможности нормально поесть, так что в вынужденной голодовке ничего необычного нет.

– Как будешь сдавать экзамен? – спросил Андрей. – Ты хоть что-нибудь запомнила?

– Только то, что и так знала, – отозвалась я и тряхнула головой. – Придумаю что-нибудь, я ведь операционная медсестра в хирургии. Кое-что знаю и без учебников. В крайнем случае попаду на пересдачу, будет время подготовиться. Но сейчас я не настроена на зубрёжку.

– За один день всё не выучить, – задумчиво заметил Андрей.

– Да. Ты не будешь против, если я возьму лекции с собой? Почитаю дома, может, в больнице, если будет свободное время.

– Бери, конечно. Без проблем.

Мы снова замолчали.

– Странно выходит, – произнёс Андрей. – Я знал этих людей всю жизнь, видел в них образец счастливой семьи, а оказалось, – он усмехнулся. – Теперь ты можешь сказать, что была права. Я даже спорить не стану.

– Нет, – ответила я. – Вернее, может и да, но… – как же сложно говорить то, что не знаешь, а только чувствуешь! – Но я не хочу, чтобы ты думал иначе. Я не встречала людей, мужчин, которые бы серьёзно верили, что можно любить одну женщину всю жизнь.

– А если я тебе скажу, что верю в Деда мороза или домового? Это ведь тоже будет мило?

– Андрей! Родион ведь любил её, столько времени любил! – я взмахнула рукой, задела свою кружку и едва успела поймать, прежде чем она опрокинулась на скатерть. Продолжила я уже спокойнее: – Не знаю до конца всей истории, можно сказать, даже людей этих не знаю, но я верю, что Лидия и Родион любили друг друга.

Андрей как-то отрешённо закивал головой, потом улыбнулся невесело и сказал:

– Нам надо собираться, если мы ходим успеть добраться без пробок.

– Надо, – эхом отозвалась я.

– Только закрою сарай, – Андрей поднялся. – Я тоже ничего толком не сделал сегодня.

– Иди. Кружку оставь. Я вымою.

Андрей посмотрел на меня чуть удивлённо, кивнул и ушёл.

Я попыталась вспомнить, когда в последний раз делала что-нибудь для него, не считая приказов на работе, и не смогла. Ледяная вода обжигала мои пальцы так же, как советь жгла меня изнутри целиком. Потом я поправила скатерть, ровно поставила стулья и решила, что сама куплю все цветы, которые мама посоветует здесь посадить.

Вернулся Андрей. Мы поднялись на второй этаж и убрали письмо обратно в записную книжку, а её засунули на прежнее место в шкаф. Наверное, Андрею было бы легче, если бы и этот дневник потерялся.

– Терпеть не могу хранить чужие тайны, – признался Андрей, когда мы шли к воротам. – Тем более тайны тех, кого нет на свете. Может, это уже и не тайна?

– Если бы твоя бабушка хотела, чтобы это не было тайной, она бы всё рассказала, – ответила я. – А ты поступай, как хочешь, только подумай хорошенько. Представь, что это связано со здоровьем твоего пациента и относись к этому, как к врачебной тайне. Её ведь ты умеешь хранить?

– Её умею.

Мы сели в машину. Андрей завёл двигатель и сделал заигравшее радио погромче.

Всё перемешалось у меня в голове, как в коробке с новогодними игрушками.

Я всегда хотела быть врачом. Хирургом. Знала, через что придётся ради этого пройти. Знала, что пройду. Рядом всегда стоял пример матери – пример полной зависимости от другого человека. Любовь в её случае оказалась ловушкой. Она пошла на яркий свет, переступила грань и -хлоп! – дверца захлопнулась. А светом изнутри был всего-навсего блеск позолоченных прутьев клетки.

Я мало знаю Андрея. Но так же мало знаю и себя. А он помогает мне себя узнать, перед ним мне не надо врать и притворятся. С ним мне не страшно. Как не было страшно его младшей сестре, когда их родители за стенкой заходились в очередном скандале.

Я подвинулась на сидении и села так, чтобы незаметно поглядывать на Андрея. Красивое строгое лицо с добрыми глазами мальчишки. Впервые я подумала о том, как он ещё молод. Лишь пару лет назад закончил ординатуру.

Андрей был добрый. Я не встречала людей добрее. Ему всех жалко, хоть он никогда не говорит об этом вслух. Это видно в его голубых – ледовитых, как верно сказал Родион в письме, – глазах, когда он смотрит на пациента.

Я взглянула на его руки, сжимающие руль. Сколько раз я видела их во время операций. Так часто восхищалась их ловкостью, твёрдостью и точностью, что перестала видеть в их красоту. Жёсткие длинные пальцы, крупные ногти.

Какими крепкими эти руки были на операциях, и какими нежными – вчера ночью.

– Если ты будешь так на меня смотреть, я куда-нибудь врежусь, – сказал Андрей с чуть заметной улыбкой, не поворачивая ко мне головы.

Я вздрогнула и отвернулась.

– Нужен ты мне, – пробубнила я. – На встречную полосы смотрю, а не на тебя.

– Разумеется, – улыбка проникла в самый тон его голоса.

Я стала упорно рассматривать из окна пассажирского сидения лес вдалеке.

И всё же кем для меня стал Андрей?

На миг я представила, что он исчезнет. Завтра. Навсегда. Мне будет не с кем поговорить после тяжёлой смены, никто не поддержит меня, если я ошибусь, не попробует рассмешить, когда я буду остервенело драть рулон ваты. Да просто помолчать, уткнувшись в чьё-то плечо, будет не с кем.

Не от кого ждать сообщения по утрам: «Просыпайся, если хочешь со мной на обход», «Хирурги не спят, они только притворяются спящими», «Будешь сегодня паинькой, покажу абсцесс лёгкого».