Глобус Билла. Пятая книга. Козерог

– Известно ли вам, что под южным крылом что-то вроде старых катакомб? Ну, не совсем, но там – то ли канализация времён… тех времён, когда новейшей истории не преподавали… то ли что-то совсем другое.

– Может, это то – что есть во всех замках? – Робко предположил Билл.

– Ты про туалет?

Билл смутился:

– Вот его-то как раз, собственно и… нет, я…

– Билл имеет в виду каталажку. Одиночки с вонючей соломой и белыми косточками съеденных крыс.

– Ну, не так выразительно, но в целом ты передала мою мысль.

Энкиду не оценил догадливость Шанни.

– Где план здания, который одна великая строительница обещала нам составить?

Ас поспешно сунулся на линию огня:

– Он у меня. Но южное крыло там отсутствует.

Шанни объяснила:

– Я мало что смогла считать благодаря измерениям навскидку. Не буду же я ходить, поигрывая рулеткой, вокруг дядиного крыльца. К тому же, вы сами сказали – со стороны дома хода нет. Как только я нечаянно оказывалась там, возникал доместикус с салфеткой, перекинутой через руку, или он же, в фартуке и с карнавальной шваброй.

Судя по усмешкам и вытянутым лицам присутствующих, удивительные способности доместикуса были им знакомы.

Даже Энкиду с его непринуждённым умением вписываться в любые закоулки, где пахло землёй, и тот ощущал неудобство, когда доместикус проделывал свои трюки.

Весь день держалась жара такой силы, что Биллу не пришлось бы нагревать камень на костре, буде у него возникло бы желание пошутить.

Вечером Энкиду рано завалился – жара изнурила и его. Подступающая прохлада оказалась необычайно приятной: кажется, дух огня договорился с духом усиленной влажности. Лёгкий, почти неприметный озноб, шаля, скользил по коже самым тоненьким ветерком: первым за много вечеров.

Энкиду задремал и за пару минут дрёма увела его в глубокий сон.

Сон оказался коротким. Что-то пробудило его. Открыв светлые не сонные глаза он увидел на подоконнике листок, прижатый камнем.

Лень и неторопливость движений, порождённые жарой за эту неделю, сразу покинули его: отлепив себя со своего низкого ложа, с которого он убрал всё, напоминающее о постельных принадлежностях и, оценив скромность Шанни, Энкиду развернул листок. Поглаживая себя, как не подлежащий обработке драгоценный камень, он тщательно проследил взглядом и пальцем линии на рисунке.

Одни вели под прямоугольник, на котором значилось «старые покои», другие подлезали под завал в конце широкого короткого коридора на северо-востоке. Энкиду вспомнил, что когда Мардук водил их по замку, то с небрежной отмашкой молвил: «Злое место. Здесь пришлось срезать крыло – реставрации не поддаётся».

С него и начнём. Пунктир особенно понравился Энкиду, и он надолго прижал его большим пальцем. Да, молодец леди.

Не только Энкиду получил послание, но не все леди отличаются похвальной скромностью.

Первая ночь после Великой Жары убаюкала Билла богатым запахом остывающих трав, а потом принесла и подарок: запах соли и водорослей. Ветер, едва родившись на западе, сменился на восточный и летел над волнами океана, пока не долетел до окна царского сына.

Билл ещё блуждал в необычайно отчётливом сне с большой рыбой и, едва он успел себе сказать – как бы с рыбой не проснуться, а его уж позвал голос с этой стороны. Даже во сне Билл знал, чей это голос.

– Билл… э, Билл.

Он щурился на свет и ворочался, потом сел внезапно и тут же взвизгнул и принялся тянуть на себя все те принадлежности цивилизации, от которых отказался его брат. Впрочем, Иннан, хоть и сидела, как оно водится за хозяйскими дочками, по-хозяйски прямиком на его постели, лицо она прикрывала растопыренными пальцами. Между указательным и средним, посвящённым Аншару, зажат какой-то конверт.

– Билл, я не смотрю. Вот так и сижу, жду, когда ты… э!

Билл, принарядившись, насколько это было возможно, в одеяла и простыни, причём, вспомнился ему последний на Нибиру телефонный разговор, осерчал:

– Превратился в оленя один парень, когда смотрел на божество.

– Но и кошке можно смотреть на короля. – Возразила Иннан. – Ты как? Можно, я…

С этими словами она посмотрела на него и сразу принялась совать в слабые руки Билла конверт.

– Билл, будь милый. Поезжай с этим на почту и отправь. Это в университет. Хочу разузнать, какие у них, к чертям, дисциплины, чтобы не лажануться. Сама не могу – папа следит за мной.

Билл осторожно посмотрел на конверт.

– А в почтовый ящик его? – Прохрипел он.

Он имел в виду почтовый ящик в конце аллеи, где по-прежнему висело гнездо ремеза.

– Ты что. Папа, наверное, в гнездо своего агента поселил. Билл, выручи меня.

Иннан уже встала.

– Спасибо за честь. А почему я?

Иннан оглянулась в дверях, Билл тут же спрятался в свой кокон, как туарег, только не так величаво.

– Ас на работе. Шанни ушла с ним. Энкиду куда-то запропал. Бездельничаешь только ты.

Она улыбнулась своей самой лучшей, слегка хищной улыбкой и… порх, хлоп. Билл один.

Билл рассмотрел конверт без всякого интереса. Спасибо, конечно.

На остановке, где он покачивался полчаса спустя, ему казалось, что на нём по-прежнему только простыня. Проехала крохотная ярко синяя машина с эмблемой Почты Полуострова: обвившийся вокруг глобуса электрический шнур с оскаленной рогатой мордочкой включалки.

Спали большие собаки. Две пожилые леди шли мимо, и одна из собак спросонья вскочила и растерянно огляделась. Пожилая леди расстроилась и, встав толстым столбиком, сказала:

– Ну, извините.

Собака – огромный приблуда пёс, – не мог понять, что его пробудило. Билл посочувствовал ему. Дама считала себя виноватой и, пройдя с подругой несколько шагов, обернулась и громко посетовала:

– Так хорошо спал, ну, надо же.

Вот бы кто Билла так пожалел. Его-то, небось, разбудили и сразу оскорбили, да ещё и обрекли скитаться по жаре, чтобы прикрыть проделки бездельницы Иннан. Вот я партизанам скажу.

В маршрутке Билла сразу укачало. Правда, набралось народу маловато, отчего водитель молча сердился, отбирая деньги. Жара не собиралась сдавать свои позиции, да и заняла она их основательно. Старые сиденья громко запахли раздражённой дерюгой. Вдобавок по ходу движения Билл узрел верхушки гор, намазанные чем-то белым.