Глобус Билла. Пятая книга. Козерог

На него разом шикнули Шанни и Ас – да так дружно, будто репетировали.

Но затем произошло ещё кое-что, поразившее всех. Иннан поднялась над столом – ива выросла, если ивы бывают с чёрной густой листвою, – и вперилась блеснувшими зелёными глазами в свою подругу.

При этом она вытянула по направлению к ней руку, застрелить хотела.

– Ты… – Произнесла она дрожащим от ярости голоском, тоньше обычного. – Ты… стерва! Да как ты могла! Ты же спровоцировала… – (Иннан едва выговорила сложное слово), – он ведь пошёл искать… да мало ли что с ним могло стрястись!

И она, к общему прискорбию, повторила грубое слово.

Сначала все замерли. Во-первых, их поразило предположение Иннан, но во-вторых и третьих, поведение Иннан. Ботаничка-грубиянка никогда особо не дружила с Энкиду. Отношение к ней хозяина степей было безразлично-ласковым. Оно даже не отличалось обычной галантностью, которую Энкиду проявлял к Шанни. Он не принимал Иннан всерьёз.

Размышлять некогда, но когда выпадет минутка – стоит задуматься над тем, что у Иннан, возможно, было этой серьёзности на двоих?

Им пришлось слушать с полминуты причитания Иннан, упавшей в своё креслице и схватившей себя за обе щеки, будто у неё острые зубки заболели:

– Куда он мог пойти? А вдруг он..

И так далее, и тому подобные нежности.

Прервал это эмоциональное расточительство командир. Он сдвинул со звоном прибор и встал над столом, подобно своей второй башне. Внушительно и спокойно он молвил:

– Господа, нам следует это обсудить. Иннан, извинись перед Шанни за свою грубость, совершенно неоправданную, и скажи, какие у тебя появились предположения… только более внятно, пожалуйста.

Его жёсткость, а, возможно, весь его вид – ведь командир был очень высок, строен и прям, а глаза его всегда были, как присыпанное пеплом пламя, – подействовали на крикунью. Извиняться она – (конечно), – не стала, но хлюпая и дёргая себя за чёрные кудри, произнесла:

– Предположений… у меня нет… Но я боюсь… вдруг он куда-то делся… как сказал папа?

Ас вздохнул. Билл хотел было что-нибудь этакое изречь, но слова имеют обыкновение застревать в зубах, не хуже чудесных изделий из домашней кондитерки. Вдобавок, его обдало холодом… и не только от предположений Иннан.

Шанни предусмотрительно помалкивала. Иннан всё ещё была не в том настроении, чтобы с ней можно было обсуждать отрез на джинсы. Ас, по-прежнему возвышаясь над столом, набрал воздуху, чтобы начать новый воспитательный экскурс. Дверь открылась, никто не вошёл. Просунулась рука в перчатке и постучала трижды – стук да стук.

– Войдите, Доместикус. – Разрешил Ас так, будто это было самое обычное дело.

Страшный дворецкий появился из-за двери и, понукаемый Асом, приблизился.

– Сир Гурд просит передать свои извинения… он малость занемог. Не соблаговолят ли господа посетить его?

Все разом вскочили, а командир сел. Доместикус поспешно добавил:

– Сир Гурд покорно и настойчиво просит леди повременить с визитом… только мужчины, пожалуйста.

Девушки, несмотря на свои контры, переглянулись. Иннан радостно улыбнулась.

Ас и Билл стояли у двери в комнату Энкиду. Доместикус был отпущен с предупреждением далеко не уходить, если понадобится. Они вошли со всё возрастающим беспокойством. Сначала они никого не увидели. Постель, на которую они посмотрели сразу, пустовала. Широкое низкое ложе было не тронуто.

Но…

– Что за вонь? – Молвил вполголоса Ас, а чувствительный нос Билла шевельнулся.

Из угла донёсся слабый смешок. Тогда, приглядевшись, увидели – в углу под фонарём, там, где меньше всего света, полусидел, привалившись спиной к стене, потерянный Энкиду.

– Где же… – протянул еле слышный голос, в котором с трудом можно было узнать тягучий и тяжёлый бас, – ваши кружевные платочки?

Билл кинулся к нему, хотя его встретил, как осязаемое препятствие, неприятнейший запах – сырой могильный смрад.

Энкиду был бледен, а его огромное тело как бы развинчено, так обессилено выглядела его поза. Большая рука повисла, пальцы раскрыты. Голова в свалявшихся волосах почти лежала на плече, шея как подрубленная.

– Тебе нужен врач. – Ас присел и ухватил широкое запястье Энкиду. – Сейчас я…

Энкиду запротестовал очень рьяно, хотя было видно, что каждое слово даётся ему ценой предельного напряжения.

– Твой Терезий, латающий машины и переливающий кровь из девы в деву? Упаси Абу-Решит. Умоляю… – Добавил он, видя, что Ас счёл его слова не заслуживающими внимания протестами больного в бреду. – Я в полном рассудке. – Прибавил он, как мог, убедительнее.

Он пошевелился и, подняв руку, сам себя повернул за подбородок. Билл всмотрелся и ахнул. На шее Энкиду отчётливо выделялся в тени огромный кровоподтёк.

Ас не вскрикивал, но промямлил потерянно:

– Понятно.. понятно.

Энкиду тут же перебил:

– Мне не понадобится ничья кровь. Я ведь не аристократка с Нибиру. И вот что, господа… не спорьте со мной… откровенно говоря, мне трудновато болтать…

Они послушно замолчали.

– Всё, что требуется: вытащите меня отсюда на холм и обдайте водой из шланга. Надо избавиться от этого запаха, он у меня в голове… Неловко просить о таком, но я сам не смогу.

Билл передёрнулся и робко предложил:

– Давай я позову этого… шипящего. Пусть согреет воды и…

Энкиду раздражённо пошевелил пальцами.

– Сделайте, как я прошу. Мне главное – избавиться от этого амбре. Отлежусь и буду лучше прежнего. Билл, поверь, ты погуляешь на моей свадьбе.

Билл нервно засмеялся, и смех осёкся. Энкиду, как не был слаб, что-то почувствовал.

– Что у вас?

Ас решил, что следует выполнить настойчивые просьбы раненого, тем паче, что прекрасно его понимал – запах был ужасен и способен довести до головокружения.

Он просунул руку под мышкой бессильно лежащей груды мышц, тяжёлых, как слежавшаяся земля.

– Да вот, дамы приплакивают… сам понимаешь, ты популярен. Билл, а ну-ка, подсоби. Что ты стоишь, как просватанный в манной каше?

Билл очнулся от оцепенения, и оттого, что воспитанный командир употребил прибаутку из арсенала дядюшки, ему стало не по себе. Послушно опустившись на колени, он подхватил брата. В нос ему шибануло так, что из глаз брызнули слёзы.

Вонь была престранная – это был словно не поток частиц, атакующих обоняние, а что-то, действующее непосредственно на нервы. Струны натягивались в мозгу… это сама смерть, подумал кто-то в голове Билла, сама смерть…