Глобус Билла. Пятая книга. Козерог

– Я вот говорю… ты ушёл на сидку… или как там это… редкий зверь чего-то там загрустил?

Энкиду обкатал под бледным широким лбом эту мысль и вяло согласился.

– Сработает… если я поднапрягу свои обширные знания по части подробностей. Сир Мардук тоже… не идиот. А редких зверей тут благодаря ему и твоему полигону на полковчега не наберёшь.

Иннан, на которую украдкой поглядывали, сидела прямо и, кажется, постепенно накалялась, как новый хорошенький чайничек. Похоже, она обдумывала, не закатить ли второй акт. И они не ошиблись.

– Как вы можете спокойно рассуждать, когда его чуть не убили… из-за вас?

Она прямо посмотрела на Шанни.

Та поразмышляла.

– Но не убили же.

На это возразить было нечего.

– Он весь тут. – Уверил к слову Билл. – Там всё сложено.

Иннан тоненько прошипела что-то. Энкиду вообще не обращал внимания на эти душещипательные подробности.

– Я тут уже излагал всё, что мне удалось из него вытащить. – Вмешался он. – Нам следует всё обсудить… я, откровенно говоря, мало что понял и…

Иннан снова расплакалась. Энкиду озадаченно, но без удивления глянул на чёрный затылок.

– А ну, хваток. – Благодушно молвил он. – Такой полив вреден.

Иннан гневливо посмотрела на него. Излишняя влага была не во вред этому лицу, кончик носа покраснел, а кожа засветилась изнутри.

Биллу хотелось обсудить поведение Иннан, но он передумал.

– Очень выразительно. Река и эти две свечи. Ты говоришь, он всё время одну гасил?

Энкиду подтвердил.

– И это дерево. Что он хочет этим сказать?

– В том и дело, что сказать-то он ничего не хочет.

– Не густо. – Подытожил Ас.

Зря старались, как выяснилось. Мардук во время ужина лишь вскользь осведомился, где Энкиду пропадал несколько утренних часов и почему отлёживался в постели остаток дня? Глубокомысленный ответ с упоминанием специальных терминов его вполне удовлетворил.

Билл, всячески подмигивавший дяде, не выдержал:

– Вы уверены, что он выслеживал крупного зверя?

Мардук благосклонно отвечал:

– Вполне.

– Не вернее ли будет предположить, – не отставал Билл, – что он загулял в городке?

Мардук быстро глянул на чинно сидевшего за столом бледного Энкиду.

– И этому бы я не удивился. Такой добрый молодец может вскружить любую голову.

И всё тут. Подозревал ли он их? И если да, то в чём? Ведь не спросишь – сир Мардук, вам не снился сир Гурд этой ночью?

Даже в том, что он уклонялся от расследования, им почудилось что-то неладное, ничего хорошего им не предвещающее. Но это могло быть мнительностью, помноженной на пятёрку.

Но… наверняка, доместикус рассказал господину, в каком состоянии он нашёл Энкиду. А может, и нет? Не рассказал?

Какие отношения связывали это злосчастное создание с хозяином замка, никто толком не понял до сих пор.

Словом, где залезли, там и слезли. У сира Мардука и без них было дел по горло.

В большую войну вступили ещё несколько держав. Экономика этих стран резко улучшила свои показатели. Военная промышленность расцвела, как цветочек.

Две основные противоборствующие стороны наперебой изобретали летательные аппараты. Заводы грохотали от заката до заката. В газетах появлялись статьи о детях, работающих на производстве оружия вместо взрослых. Некоторым приходилось придвигать к станку ящики. Такие статьи сопровождались фотографиями.

Рассказы о детях были написаны в строгих тонах. О подвиге не шло речи – будто всё идёт, как надо, и матери должны поспешить и отдать остальных детей владельцу завода, чтобы он использовал их по своему усмотрению, если хватит ящиков.

– Это жертва Родине. – Сказал Билл.

– То есть, уроду, который втащил страну в ад.

– Говорят, другой урод ещё уродливее.

Шанни ответила – голос зажат в кулачке:

– Оба они только тени от правой и левой руки дяди Мардука. Конечно, люди прекрасны, они совершают подвиги, но две тени на стене, знай, трясутся от презрительного смеха.

Её особенно возмутил номер газеты, посвящённый празднику Белой Богини, которая считалась покровительницей торжествующей женственности. Шанни показала им опубликованный плакат – на нём была изображена женщина в уродливой фабричной одежде с облачком текста у накрепко сжатых губ. Текст призывал женщин трудиться на благо войны на заводах и фабриках.

– Какого чёрта. Ничего личного, но война это обыкновенное мужское, разве нет?

Ас согласился.

– Это отвратительно. Меня тянет вмешаться, если честно. Парой ударов я бы перехлопал их танки.

Энкиду возразил:

– Но, говорят, непременно должна победить одна из стран. У неё появились союзники, и они называют эту войну сражением света с тьмой.

– После победы, – подхватила Шанни, – и эту страну, и союзников объемлет тьма. Но Энкиду прав – лучше не вмешиваться. Боюсь, мы только напортачим.

Иннан мало интересовалась происходящим и, как только её ни стыдили, рассеянно улыбалась и тут же делала серьёзное лицо. Но однажды и её проняло.