Глазами маски

До Гордаса долетел запах только что сваренного кофе. Приятный аромат, наверняка обещающий массу удовольствий, начал хозяйничать в комнате. Гордас сделал еще одну отчаянную попытку подняться, и опять неудачно.

На этой вот, должно сказать, драматической минуте в комнату вошел Хэпи.

– День, – произнес он многозначительно.

– Что «день»? – не понял Гордас.

– Форма приветствия, – пояснил Хэпи и еще раз произнес: – День.

– Добрый… – подсказал Гордас неуверенно.

– Нет, без эпитета, – решил Хэпи. – Пойдем пить кофе, – предложил он. Квентин отправился за противоядием.

– Как я мог пить с вами… – Гордас скривился, в его словах слышались упреки, угрозы, ненависть и даже жалость.

– Не стоит так убиваться, Гордас, – рассудительно произнес Хэпи. – Ну, выпил ты с простыми смертными, ну, перепил, уснул на плечах тебя недостойных тварей. Короли, знаешь, императоры с простым народом хотя бы в жизни раз, но пировали, – все это он проговорил спокойно, просто, без тени насмешки.

Гордас оторопел.

– Издеваешься? – спросил он с подозрением.

– Да нет. Пытаюсь войти в твое положение, – с тем же спокойствием отвечал Хэпи.

– Ты же меня ненавидишь, – по-прежнему растерянно, но уже с резкой интонацией произнес Гордас.

Хэпи вздохнул:

– Опять – враги, соперники… Что с тобой делают амбиции… Это уже похоже на манию. – В голосе его послышалась заботливая интонация.

Однако Гордас не был настолько тонок, чтоб различать интонации:

– Ты здесь живешь? – наконец спросил он с брезгливым выражением лица. – Ты живешь один: ни родных, ни даже девушки?

– Совершенно верно, – кивнул Хэпи.

Отыскав наконец то, на чем можно отыграться за свое испорченное настроение, Гордас возликовал:

– Знаешь, я что-то такое подозревал. Я сразу понял, что ты одиночка, герой с тяжелой судьбой, противопоставленный всему миру.

– Если ты не заметил, эпоха романтизма уже прошла, – ответил Хэпи холодно.

Гордас не услышал:

– Да… бедновато живешь, герой…

– Я просил у тебя адрес, но вы с Квентином так сильно путались в мыслях, стихах и молитвах, что мне пришлось отступить. Гордас постарался проглотить упрек и замолчал.

* * *

Эль открыл глаза – никогда он еще не видел такого света. Обессиленный, лежа в белых лучах, он старался превозмочь неприятные ощущения. Черные птицы пропали, вместе с ними исчезла и книга. Наконец Эль поднялся, сделал несколько шагов. Посреди болезненной белизны сидел ребенок. Что-то неодолимое, прежде неведомое потянуло Эля к нему. Неприятные чувства на мгновение исчезли. Эль смотрел на странно сложенные губы ребенка. Он сделал над собой усилие, но собственная мимика ему не подчинилась. Глаза ребенка смотрели кротко и ласково, и под воздействием этих глаз Эля переполняли совершенно незнакомые чувства. Он вдруг ощутил невероятную легкость. Ему захотелось приблизиться к подобному себе, прикоснуться к похожей плоти. Эль шагнул навстречу ребенку, как вдруг почувствовал сильную резь в глазах – по его лицу потекли прозрачные капли.

– Любую игру можно назвать войной: в ней проигрывают и побеждают, – у ребенка был взрослый голос. – Война бессмысленна, зачем нужны бессмысленные жертвы?

Эль не отвечал. Его ног коснулось живое тепло. Он посмотрел вниз: распушив длинный хвост, вокруг него терся мягкий комок света.

– Но если жертву выбрать правильно, она станет осмысленной и остановит войну. Нужна всего одна жертва, всего одна. И ты принесешь ее мне.

– Нет, – воспротивился Эль.

– Понимаю… – кивнул ребенок. – Козырная фигура черного поля уже получила свое задание. Но ты станешь моей козырной фигурой и получишь новое. Я не смогу отменить прежнего, однако, когда ты выполнишь то, о чем я прошу, игра просто остановится, и остальное будет уже неважно. – Итак, слушай. – Ребенок поднялся. Идя к Элю навстречу, он говорил властным, подчиняющим себе, тоном. – Ты должен убить его.

В сознании Эля возник отчетливый образ того, кого ему приказывали убить.

– Твой прежний путь я подменю своим. О, не волнуйся, ты не останешься один. Там будут мои белые пешки, – ребенок улыбнулся. Невероятная сила повеяла от этой улыбки, нарастающим вихрем закружилась она по белому пространству, подхватила Эля и унесла с собой.

Когда вихрь развеялся, сияющий ребенок был уже далеко. Не понимая себя, Эль еще долго стоял на месте, рыжеволосый, бледный, с невыразимой красотой на лице, на котором вдруг ожили, засияли глаза. Раздались знакомые крики. Эль огляделся – вернувшиеся черные птицы сидели на книге. Он согнал их, взяв ее в руки. Над его головой возник круг, похожий на основание колодца: каменная оправа и недвижимое зеркало воды.

* * *

После встречи с сестрой Азраил поехал в большую городскую библиотеку. Там он провел несколько часов. Войдя наконец в квартиру с принесенной стопкой книг, Азраил поспешно разделся. Затем устроил себе чай, разложил книги на полу. С невыразимым чувством схватил одну из них, но не успел открыть ее, как позвонили в дверь. Азраил отвернулся от доносившегося звука, будто не заметив. Однако гость был настойчив и позвонил еще раз, теперь длинно, и еще раз, так же длинно.

– Этакая острая необходимость… – пробормотал Азраил, направляясь к двери. За ней, как на подбор, стояли Хэпи, Квентин и Гордас.

– Вы ко мне?

– Да, – лаконично ответил Хэпи.

– Что ж, входите, – пригласил Азраил.

– Войдем, – обрадовался Квентин, проходя вперед. Азраил уже с порога приметил, что Гордаса и Квентина странно пошатывало.

– Что это с ними? – шепнул он Хэпи.

– Бунт, – предложил тот, пожимая плечами.

– Сколько книг… – удивился Гордас, когда вошел в полупустую мрачную комнату с разложенными на полу томами сочинений.

– Гордас, – одернул Азраил, – нам в другую сторону. Я тебя сюда не приглашал, – проговорил он раздраженно, увлекая гостя за собой.

Гордас неохотно приземлился на отведенное ему место за столом, за которым уже сидели Хэпи и уставившийся в газету Квентин. На затянувшееся мгновение воцарилась тишина.

Хэпи, как всегда первым, по причине невыносимости им пауз, постарался ее сломать:

– Ну и… что пишут в твоих книгах?

– О! – Оживился Гордас.

– Оставьте! – взмолился Азраил.