Глазами маски

– Я ведь могу и уйти, – повторил Хэпи. Его голос был спокоен, хотя и звучал громче обычного.

– Да. Но если вы перед тем сорвете спектакль, это, скорее всего, навредит вашей дальнейшей карьере. Вы неверно истолковали мои слова, ведь масть – не главное. Даже у самой сильной карты в колоде ее нет. Никогда не задумывались?

– Самой сильной карты?

– Да, это джокер. Вопрос только в том, хотите ли вы им быть.

– Хочу ли я быть шутом? – задумался Хэпи. Вальсам сделал вид, что не расслышал его слов.

– Впрочем, я могу рассмотреть ваше заявление об уходе», – произнеся это, он вышел из костюмерной.

– Джокер? – Хэпи не знал, то ли злиться ему, то ли прыснуть от смеха.

– Пойдемте к нему, – проговорила Сола вполголоса. Верти и Квентин переглянулись: подслушанный ими разговор лишал уверенности в действиях.

– Пойдемте же!

– Постой, Сола, – остановил ее Азраил. – Вряд ли Хэпи будет приятно узнать, что мы стали свидетелями его распри с Вальсамом.

– Тебе подарена златая нить, поэт! – по коридору застучали метражные шаги Гордаса.

– Умолкни! – крикнул на него Квентин.

– Да что вы, ей-богу, я все уже объяснил! Я чист и невинен!

– не замедляя шаг, оправдывался Гордас. Всего один поцелуй, и тот – в счет роли. Я пошутил. Сегодняшний инцидент объявляю исчерпанным! – Он подошел ближе.

Сола на его слова только зло усмехнулась и, резко развернувшись, ушла.

Верти недовольно посмотрел в сторону Гордаса, пригрозив крестом.

– Да что с вами со всеми! – закричал он обиженно. – Репетицию еле пережили, теперь боитесь на сцене оплошать? Стресс нервный?

На пороге костюмерной показался Хэпи. Верти, Квентин и Азраил подняли на него вопросительные глаза. И только Гордас недоуменно смотрел вокруг:

– Я что-то пропустил? – прошумел он.

Не говоря ни слова, Хэпи пошел по коридору вслед за Солой, путаясь в длинном старинном плаще, едва наброшенном на плечи.

– Что? – крикнул ему вслед Гордас. – Роль не по нраву?

Хэпи не ответил и даже не обернулся, но Гордас понял, что угадал.

Он самодовольно хмыкнул и отправился следом.

Незаметно подошедший Вальсам нежно произнес:

– Пора начинать. Готовьтесь. А где наш повествователь? Где Верти?

На месте, где только что был Верти, лежал крест.

– Верти, должно быть, уже на сцене, точнее, за сценой, – предположил Азраил.

Вальсам посмотрел на Азраила внимательно, своим особенным оценивающим взглядом, и ушел.

– Отчего он так на тебя смотрел? – В голубых глазах Квентина показалось любопытство.

– Не знаю… – рассеянно пробормотал Азраил, и словно в подтверждение того, что думает совсем о другом, спросил: – Ну что, Мирт?

Сложно сыграть чувство, если это чувство не актерское, а твое собственное? Квентин опустил глаза:

– Я сыграю.

– Сыграть – все равно, что прожить, – улыбнулся Азраил.

– Обижаешься на Гордаса?

– Он – мой лучший друг по пьесе, как можно? – с лукавством ответил Квентин.

* * *

Найт рассматривал пыльные камни под ногами.

– Уму непостижимо, – наконец выговорил Илвис. – Куда он делся? Не мог же он…

Найт усмехнулся никогда не улыбающимися сжатыми губами:

– Не мог.

– Да здесь бежать-то толком некуда… Значит все-таки под землю… – Что? – спросил Найт настороженно, потом отмахнулся. – Это глупо.

– Конечно, глупо, – улыбнулся Илвис. – На мотоцикле, и не можем пса догнать.

– Вот он, – заметил Найт. Мотоцикл вновь затрещал по дороге.

У ног Заретты забыто валялись кисти. Она посмотрела на часы – стрелки упали ровно на семь:

– Опоздала!

Глава 12. Законная дерзость

Занавес поднялся. Голос Верти торжественно начал:

– Прошел обычный день, и мир под вечер крепко спал,

Вдыхая снов беспечные мотивы.

Но тот приказ был свыше дан,