Отчего мы, русские, такие?

«Ты меня уважаешь?» – типично русский вопрос,

который у пьяного на языке, а у трезвого на уме.

Стремление вырваться в высшие слои общества присутствует у всех народов, соревнование в успешности – извечная цель человека. Но у нас оно приняло гипертрофированные, даже уродливые формы, нередко переходя в криминал и садизм. Взять так называемую дедовщину, причём не только в армии, но и в училищах, в школах, в детских домах, даже в детских садах. Это стало прямо-таки навязчивой всепоглощающей целью: не подниматься самому, а пригибать сверстников, однополчан, соучеников.

Р.: – Надменны и заносчивы, как правило, люди с какими-то психологическими изъянами, с заниженной самооценкой, не очень уверенные в своих достоинствах и в своих силах, чувствующие свою незначительность. На самом деле путь наверх, к высокой самооценке лежит не через унижение других, а наоборот, через возвышение их. Истинно большой человек подтягивает других комплиментами, подбадриванием, добрым словом, находит в людях положительные качества и предпосылки к успехам.

С.: – Выходит дело, чем меньше человек «комплексует», тем меньше он нуждается в возвышении над кем-либо, над народом вообще, тем крепче связи между разными группами общества, оно более дееспособно. И наоборот, чем больше в обществе социально-психологическое расслоение, тем уязвимее связи, тем хуже в стране обстоят дела, что в конечном счёте влияет на самоощущение людей. Налицо порочный круг!

Р.: – Когда в стране существует свободное предпринимательство, люди выдвигаются «наверх», прежде всего, благодаря своим деловым качествам. Но если в главной сфере человеческой деятельности власти ставят ограничители, как было в советское время и сохраняется в какой-то степени сейчас, то экономическую конкуренцию заменяет психологическая, ибо никакая революция не может уничтожить стремление индивидуума подняться наверх по социальной лестнице. Естественно, что состязание бумажников и денежных мешков в Союзе сместилось в сторону борьбы характеров, амбиций, нервов.

С.: – К нынешним временам у нас к тому же сложился колоссальный разрыв в уровне и образе жизни между крупными мегаполисами и тысячами малых городов, посёлков, сёл и деревень. «Мы легко найдём в России места, где ещё не наступил 1991 год, где ещё живут при социализме, – отмечают Л. Блехер и Г. Любарский в книге «Главный русский спор». – Если поискать, можно найти и такие места, где ещё не было 1917 года, где живут, по сути, в царской России. Гораздо реже встречаются, но есть люди, для которых ещё не произошла христианизация Руси. И все они живут в XXI веке». Особенно оторвалась от всей России Москва. Ну, ещё С.-Петербург. Провинциальная Россия, особенно в малых городах и сёлах, медленно, но верно вымирает. А провинцией у нас считаются даже крупные областные центры. Львиная доля налогов уходит в столицу, и даже в областных центрах дорогу, бывает, отремонтировать не на что. В центре, видимо, рассуждают так: чем на местах разворуют, лучше мы сами присвоим. В Москве сконцентрировались почти все олигархи. Столица и ещё несколько крупных городов утопают в деньгах от продажи сырья, строят небоскрёбы, просаживают миллионы в ресторанах и ночных клубах. Москва оказывает развращающее воздействие на русский народ. Немудрено, что у москвичей и провинциалов установилась взаимная нелюбовь, а то и неприязнь. Москвичи относятся к провинциалам более высокомерно, чем жители столиц других стран к своим провинциалам. Даже когда В. Шукшин был на пике славы, можно было от снобов услышать: «Кажется, что от него пахнет коровником».

Р.: – Но коренные ли москвичи этим грешат? В столице их остались жалкие несколько процентов, а в основном её заполонили пробивные приезжие из всех краёв и областей бывшего Союза. Может быть, вчерашние жители тех самых провинциальных городов и сёл и задирают носы перед своими бывшими земляками с целью как можно больше вознестись над ними? А жители регионов, когда ругают москвичей, выплёскивают своё негодование чаще на своих же бывших земляков.

С.: – Ругая москвичей, они имеют в виду нынешнее население Москвы. Верно, в наших столицах помимо способных и энергичных людей собирается много ушлых, амбициозных, порой не вполне чистоплотных в выборе средств приезжих со всей России. Средний заработок в Москве намного выше, чем в целом по стране. Вот и появляются в регионах сепаратистские настроения. А первопричина таких настроений – поведение столичных чиновников.

Р.: – Тем не менее в эту якобы ненавистную Москву продолжают стремиться со всей России, особенно те, кто хочет поднять свой личностный статус, несмотря на то, что в Москве жизнь дороже, чем в регионах. После окончания ВУЗа четверо из пяти не хотят возвращаться в свои регионы. Вот столичный мегаполис и распух до невероятных размеров. В Питер едут тоже. А наоборот – единичные случаи. Россиянам свойственна малая мобильность граждан, но и та однонаправленная – в города, и чем больше город, тем сильнее он притягивает людей. По «горизонтали» переездов мало. Помимо прочего, сказывается то, что в Москве новый человек не выделяется, а в небольших городах и сёлах приезжий долго чувствует себя чужаком.

С.: – Хуже, что со столицы берут пример центры регионов и районов, вытягивая все соки из своих территорий, поэтому чем дальше от административных центров, тем больше – разруха, запустение, одичание народа или вовсе безлюдье.

Р.: – В том, что столица стремится распоряжаться как можно большим бюджетом, проявляется наш консерватизм. Борясь с анархией, центр следует привычкам в традициях «Домостроя». В прежние времена во многих семьях отец часто не доверял жене, детям, прислуге серьёзные покупки, считая, что они растранжирят деньги на всякую чепуху. Но он преследовал и свои цели: покупал себе роскошную повозку или пятого дорогого коня, а то и проигрывал семейное достояние в карты, в то время как дочь ходила в одном платье третий год. И получается: анархию-то проявляли не жена и дети, а сам папаша, он – главный «анархист», жил по принципу «что хочу, то и ворочу». Так у нас испокон веков уживаются анархизм и деспотизм, время от времени вспыхивают конфликты. Отрыв столицы от остальной России начался не сейчас, а в XVIII-XIX веках. Даже первопрестольная жила другой жизнью, чем С.-Петербург, приспосабливалась к правящему императору или к императрице лишь внешне, оставаясь сама собой и себе на уме.

С.: – Тем не менее уездные города, да и сёла с деревнями, до революции 1917 года жили себе и не тужили, развивали всякие мануфактуры, стекольные, кирпичные, пищевые и прочие производства, купцы строили каменные дома, возводили церкви, богатели, сёла были огромными, деревни были полны ребячьего крика. Большевики отрыв от России столицы, уже Москвы, не уменьшили, а даже увеличили. Жизнь в малых городах стала глохнуть. Неприязнь москвичей к приезжим усилилась в эпоху «колбасных» электричек и поездов, когда старым и новым обитателям Москвы казалось, что иногородние увозят последнюю колбасу, не осознавая, что жители Коломны, Ржева и Костромы тоже имеют право кушать этот «деликатес». Тогда и появилось расхожее словечко «понаехали». Под ним имели в виду также «лимитчиков» – строителей жилых домов, приехавших в столицу из разных областей.

Р.: – Урбанизация, массовое «огорожанивание» населения, начавшееся в ХХ веке и продолжающееся в XXI-м, когда поколения детей переезжают в города, а родители остаются в деревнях, весьма осложнило взаимоотношения между молодыми и пожилыми гражданами страны, принципиально изменило веками существовавшее положение, при котором дети, как правило, вырастали и старились там же, где жили родители. Для детей, оказавшихся в более цивилизованных условиях, чем родители, отцы и матери уже не являются таким же авторитетом, как в патриархальной семье. Тут не образование детей даже является решающим фактором, а само «огорожанивание». А в XXI веке возникает ещё больший разрыв между поколениями, когда в Европу уезжает деревенский молодой житель, минуя российский город, при этом влияние на него родителей фактически совсем прекращается. В результате в последнее столетие

самоощущение каждого нового поколения в социально-психологическом аспекте в России намного выше, чем предыдущего.

Это обстоятельство резко усиливает и без того большое «вертикальное» психологическое расслоение русского народа.

С.: – Высокомерное отношение горожан к селянам, то есть всё та же «вертикальная» психология, изрядно проявилось в советское время. Приезжали начальники и партийные функционеры из районных и областных центров, из столицы и начинали колхозников учить жить: чем им заниматься, что, где и когда сеять, сколько иметь коров, гусей и яблонь. А в общем горожане эксплуатировали селян, то есть своих кормильцев, превратив их фактически в крепостных.

Р.: – Это обстоятельство тоже сыграло свою роль в том, что деградировала социальная и экономическая жизнь села, что провинциальная сельская Россия обезлюдела. Народ из деревень побежал в прошлом веке с таким рвением не только от бездорожья, отсутствия вблизи универмагов, поликлиник и театров, но и в немалой степени от презрительного отношения к нему горожан, с особенной жестокостью проявившегося во время правления большевиков. Если бы не их варварское обхождение с крестьянами, если бы горожане относились к кормившим их селянам как к социально равным, какая-то жизнь, несомненно, продолжалась бы в русской деревне и сейчас.

С.: – Теперь многие молодые выходцы из села считают, что работать в поле или на ферме – значит, опуститься ниже плинтуса. Даже слова, обозначающие одну и ту же профессию, у нас и в Америке вызывают совершенно разные ассоциации и, соответственно, отношение к её обладателям. Американский ковбой в нашем представлении – рыцарь, смельчак, «мачо», объект восхищения девушек. А какой образ возникает у людей при произнесении слова «пастух»? И к фермеру США отношение у общества совсем иное, чем в России. А сам заокеанский фермер не гнушается работать наряду с наёмными работниками. Теперь понятно, почему в магазинах продаётся бельгийская картошка, аргентинские яблоки, венгерский горох. Даже грибами, исконно русским продуктом, нас почему-то кормят китайцы, а цветы поставляют из Голландии, а не из Ставрополья, находящегося намного южнее и ближе к российской столице. А в «Ашане» продаётся квашеная капуста «Деревенская», и уже закрадывается подозрение: не из сербской ли деревни привезена она? Сажать лук, выращивать хрюшек, делать утюги или пылесосы, менять водопроводные краны или укладывать асфальт на дорогах – это воспринимается как нечто позорное.

Р.: – Понятие о престижности профессии у нас в России возведено в абсолют. Профессии есть сверхпрестижные, есть престижные, есть массовые малопрестижные и, наконец, совсем непрестижные. Так появляются профессиональные сословия и соответствующее психологическое самоощущение.

С.: – Скрытая и явная безработица возросла неимоверно, и в то же время полно объявлений, начинающихся словом «требуются». Перестал быть престижным огромный набор профессий: учитель, врач, инженер и т.п. Даже журналист в постсоветской России серьёзно упал в глазах общественности.

Р.: – Мы склонны решать эту проблему только деньгами – поднимать зарплату, например, учителям. Впрочем, и в этом не очень преуспели. А важнее преодолевать чванливость граждан по отношению к одной из самых почётных профессий, поднимать престиж Учителя. Чему может научить учитель-маргинал, который попал в школу не по собственному желанию, а потому что не сумел устроиться в более престижных сферах, чувствует себя на обочине жизни и вдобавок ловит на себе высокомерные взгляды некоторых учеников – детей преуспевающих в материальном плане родителей? Сложился замкнутый круг: мы рвёмся из «черни» в «белые люди» для того, чтобы нас уважали. Но попав в привилегированные слои, надменны по отношению к тем, кто нас кормит, одевает, обогревает. Своим отношением к ним мы рубим сук, на котором сидим: вызываем у этих людей тоже желание подняться в профессиональном плане, а следовательно и по социальной лестнице, что обычно соответствует переходу из производителей материальных ценностей в их потребителей. В итоге получается, утрированно говоря, вот что: умрём, но морковь сажать не будем!

С.: – Жители некоторых городов возмущаются по поводу большого количества гастарбайтеров. Но если бы в нашем обществе было поменьше снобизма, не пришлось бы в таких количествах приглашать таджиков. Намечается тенденция, что скоро каменщиками, столярами, водопроводчиками, дорожными рабочими будут исключительно иммигранты и «понаехавшие», которые и нашим работодателям выгоднее. Как в ХХ веке в России почти исчезло крестьянство, так же в нынешнем столетии рискуем остаться без рабочего класса. Всё ругаем милицию-полицию, что там много хапуг, что у некоторых сотрудников приёмы обращения с гражданами подчас бандитские. Но не все ли мы с нашим снобизмом «опустили» профессию сотрудника милиции так, что туда уже не хочет идти ни заботливый добряк дядя Стёпа, ни благородный Знаменский, ни принципиальный Анискин, ни неистовый борец с ворами Жеглов? В армию стараются не попасть ребята из «порядочных» семей, помимо прочего, из-за нежелания резко понизить свой психологический статус, в результате там оказывается большинство недалёких элементов с люмпенской психологией.

Р.: – Когда наш гражданин попадает в западноевропейскую столицу, он удивляется тому, что на улицах идут похожие друг на друга люди, одетые одинаково, так что не отличишь доктора наук от слесаря, а консьержку от начальницы фирмы, и все вроде бы с умными лицами. Но потом становится ясно, что внешне похожими их делает самоуважение. Они не одеждой и позой отличаются, а разные внутренне, у них различие личностное, а не показное. Они не на словах и не в жестах независимы, а в ощущениях, в подсознании. Даже в Эстонии в советское время трубочист или сантехник весьма отличался от нашего «дяди Васи». Он выглядел, как кандидат наук, и держался с чувством собственного достоинства.

С.: – А нам мешает так же держаться в качестве сантехника не столько низкая самооценка, сколько отношение окружающих. Нам стыдно перед знакомыми «опуститься» до такой работы: мол, совсем в человека «третьего сорта» превратился. Мы опасаемся, что окружающие будут себя держать с нами на психологической дистанции, обращаться с чувством своего превосходства. При нынешнем снобизме у нас может всё остановиться, поскольку в непрестижных профессиях не будут появляться мастера своего дела.

Р.: – На Руси были печники, а были Печники, известные на всю округу, которые в своё ремесло вкладывали душу, и поэтому их наперебой люди звали сложить им печь. Но когда за дело берутся нехотя, если не сказать – с отвращением, а потом работают спустя рукава, скорее имитируют работу, и трубы будут течь, и асфальт пучиться, и стены домов трещинами покрываться, и преступления не будут раскрываться, и учителя станут деградировать. Обладателей «непрестижных» профессий ещё долго не заменят роботы. А наблюдательного следователя, эрудированного учителя, внимательного врача никакой робот не заменит.

С.: – По некоторым данным, сейчас девять профессий и видов работ из десяти молодые люди считают ниже своего достоинства. По итогам одного исследования, только 3,5 процента ребят хотят освоить рабочие профессии. Выпускники средней школы не горят желанием становиться токарями, фрезеровщиками, шлифовщиками. Выяснилось, что каждый четвёртый-пятый парень готов пойти работать в ФСБ. Эксперты полагают, что, во-первых, ради «корочек», а во-вторых, – всё тот же мотив возвыситься: мол, ты – никто и зовут тебя никак, а я – сотрудник ФСБ, передо мной все будут нишкнуть.

Р.: – Всё-таки кого-то из этих ребят привлекает сама работа, её романтика, а кто-то хочет быть максимально полезным стране.

С.: – Дай Бог! В конце прошлого века преобладающим было стремление в предпринимательство, люди предполагали в собственном деле поднять свой статус, не только улучшить материальное положение. А в первом десятилетии XXI века молодёжь уже переориентировалась на «государеву» службу: вряд ли в поисках романтики. Самый большой наплыв в те ВУЗы, где готовят чиновников. С появлением в России нуворишей повысилась амбициозность молодёжи, особенно детей школ с каким-то уклоном, которые считают для себя унизительным подметать пол, стирать носки и выносить мусор. А глядя на них, считают для себя зазорным домашний труд и дети каких-нибудь «сирых» родителей – скромных и низкооплачиваемых инженеров, служащих, научных работников, которые «запихнули» детей в эти спецшколы. Мы норовим взять плохой пример с американцев, а всё хорошее у них не перенимаем. Их тинейджерам не стыдно устроиться в кафе мыть посуду, драить полы в больницах, продавать газеты и т.д. Нашим ребятам «опуститься» до этого ложное самолюбие не позволяет.

Р.: – Это здесь, рядом с русскими соотечественниками, они стесняются подметать пол и мыть посуду. В Америке и в Европе они держат себя по-другому. Там наши эмигранты соглашаются на гораздо менее квалифицированную работу, чем в России.

Ксенофобия – это и результат, и признак

«вертикальной» психологической ориентированности общества.

С.: – До революции принцессы заботились о бедных, в Первую мировую войну Александра Фёдоровна приучала дочерей к благотворительности, к непривлекательному труду, и великие княжны не гнушались ухаживать за ранеными солдатами в госпиталях, где были вонь, грязь. Без всякой бравады! А нынешние дочки даже не премьер-министра или президента, а среднего чиновника пойдут ухаживать за ранеными солдатами? Британский принц Уильям рубил дрова, дежурил на кухне и мыл туалеты в Чили в экспедиции, будучи курсантом в военной академии Сэндхерст, то есть делал всё, что и другие ребята. А наши высокопоставленные отцы считают нужным освобождать сыновей от «лишних» забот и растят махровых эгоистов и бездельников. Выходит дело, в Великобритании принц превращался в работягу, а у нас работяги стремятся быть принцами.

Р.: – Из мира взрослых, из семей «вертикально» ориентированная психология перекочёвывает в школы. В российских школах заносчивость, презрение одних учеников по отношению к другим стало обычным явлением. Даже школьные специализации создают у ребят представление, что они не просто расходятся по разным направлениям знаний, а дифференцируются по шкале «выше – ниже». Родители не очень-то прививают детям умение вести спор без агрессии и презрительности, находить компромиссы. И современная российская школа не учит детей разрешать конфликты не силовыми способами.

С.: – Частенько у нас бывает так: стоит кому-то узнать больше другого, как ему непременно нужно это продемонстрировать высокомерным тоном, взглядом, жестом, утвердить своё превосходство. Психологическая «вертикальность» проникла даже во взаимоотношения близких людей. Можно наблюдать такие ситуации. Два закадычных друга, знакомых с детского сада, достигли примерно одинакового положения в обществе. Но одному непременно надо возвышаться над другим, он менторским тоном поучает друга, всё время подчёркивает своё превосходство. Они могли бы до конца жизни получать радость от общения и взаимно обогащаться опытом, а вместо этого в их отношениях появилась напряжённость, и они расстались. Другой типичный случай. Мама эксплуатирует любовь к себе ребёнка и заставляет его заниматься нелюбимым им, но престижным делом, чтобы стать мамой если не гения, то известного человека. То есть она стала рабом собственного тщеславия. Или такая коллизия. Молодая женщина не желает иметь ничего общего с двоюродными сёстрами. Не потому, что те ей чем-то насолили, либо опустились и ведут аморальный образ жизни – нет, они вполне достойные дамы и хотели бы с ней поддерживать отношения. Но то ли бойкотирующая родственниц считает себя выше их и не желает «снисходить» до них, то ли полагает, что родство – ничтожный повод для общения. Родственные чувства – на нуле. И таких случаев у нас в стране – пруд пруди!

Р.: – Есть множество народов на Земле, которые находятся в своём развитии позади России, но граждане которых очень толерантны, привыкли общаться друг с другом спокойно и уважительно.

С.: – Может быть, мы одичали в нашем восточном краю с редким населением?

Р.: – Такая ситуация складывается в проблемных, эгоистичных обществах, где граждане чувствуют себя не на высоте, ущемлёнными. Вертикальная ориентированность взаимоотношений обычно свойственна тоталитарным государствам с монополистическим укладом всей жизни, со связями и структурами, основанными в первую очередь на подчинении, а потом на человеческих качествах и здравом смысле. Такой уклад переносится и на частные взаимоотношения между людьми. Чтобы начать действительно решать наши жгучие проблемы, нам всем надо увидеть в соотечественнике, прежде всего, Человека, заслуживающего такого же отношения, как хороший наш родственник. Без выравнивания отношения друг к другу, без превращения пресловутой психологической «вертикали» если не в «горизонталь», то хотя бы в наклонную линию, нам не преодолеть общую, как говорят, закомплексованность, вообще на большой успех рассчитывать трудно. Эту проблему не решить только постановлениями и указами правительства. Но оно должно ослабить остроту противостояния богатеющей «элиты» и беднеющего «населения» путём введения адекватного налогообложения, выработки мер снижения экономического расслоения в стране.

С.: – Страна того гляди станет колониальной, причём колонизаторы – не иностранцы, а в подавляющем большинстве сами русские, чувствующие себя иностранцами по отношению к населению. К тому же ни в одной европейской стране нет такого количества категорий лиц, пользующихся судебной неприкосновенностью. Рядовые граждане этого не могут понять: казалось бы, у депутатов ответственность должна быть повышенной. Всё равно что в семье старший сын может творить всё, что ему заблагорассудится, а младшие за любой проступок подвергаются наказанию.

Р.: – Как правило, склонность к беспределу в политике, экономике и общественной жизни закладывается в детстве, когда родители и близкие покрывают проступки и безобразия своих чад, защищают их, либо стараясь избежать осложнений для себя, либо из ложно понимаемой, беспринципной любви к своим чадам, либо просто пасуя перед ними. Какой-нибудь сановник публично может решительно выступать за честность и объективность судей, но вот проштрафился его сын, и он, не колеблясь, берёт телефонную трубку и начинает искать возможности влияния на судей, чтобы они вынесли оправдательный приговор или хотя бы дали его чаду условный срок.

С.: – У нас очень много говорят о том, что судебная власть должна быть совершенно независимой от других ветвей власти, высказывается масса идей по поводу её устройства. Но как стояли судьи насмерть на стороне государства, его структур, больших и средних начальников, так и продолжают строго обслуживать их интересы, делая бесправными рядовых граждан. А чем объяснить обвинительный уклон судов, когда рассматривают дела людей из народа? Подсознательной потребностью «блюстителей закона» самим как можно выше подняться над «чернью» до уровня «неприкасаемых»?

Р.: – Известно: кто платит, тот и заказывает музыку. Стало быть, объективность и беспристрастность решений судей зависит не только от того, насколько бескорыстные и смелые люди составляют судейский корпус. Нужно также, чтобы их труд оплачивался независимо от воли чиновничьего сословия. А для этого надо, чтобы средства на судебную систему шли, минуя подвластный правительству и президенту государственный бюджет, непосредственно из отдельного налога, собираемого со всех граждан страны. Суды станут ещё независимее, если наиглавнейший судья будет избираться всем народом.

С.: – Но удастся ли при этом избежать подкупа судей высокопоставленными чиновниками и олигархами?

Р.: – Мы всё ругаем за разгул коррупции чиновников. Но не только они виноваты в том, что взяточничество не уменьшается. Мы сами горим желанием обтяпать наши дела поскорее, да без очереди, а то и в обход законов. Но в намерении опередить других в решении своего вопроса сказывается ещё и гордыня. Взятка вроде бы возвышает дающего над остальными, делает его хитрее, ловчее земляков, он вырастает в собственных глазах. Дескать, мне можно то, что другим нельзя. И это уже стало навязчивым стремлением нашего соотечественника: выйти за пределы законов и правил, стать над нормами бытия, попасть в разряд привилегированных. Даже мелкий начальник, инспектор, ответственный за сбор каких-нибудь рогов и копыт претендует хоть на маленькие преимущества.

С.: – Вот и среди автоводителей немало таких, которых Правила дорожного движения слишком напрягают. Растёт среди них агрессивность, уже говорят о гражданской войне на дорогах.

Р.: – Эскалацию агрессии провоцирует безнаказанность. Но дело и в том, что на улицах и дорогах, то есть на одном пространстве, сталкиваются все слои общества: жители Рублёвки, чиновники, бизнесмены, бандиты и «рядовые» автовладельцы, которых стало очень много.

За малым исключением,на дороге, как в бане, все равны,

и оказываются под властью единых Правил дорожного движения. Дорога демократизирует общество, она – не салон для элиты, на ней нет возможности уединиться в своих роскошных хоромах за трёхметровым забором. Но некоторым и здесь хочется быть «равнее» остальных, особенно тем, кто рвётся продемонстрировать свою избранность и возвышенность над «простолюдинами». И поэтому они начинают хамить, притеснять «быдляков», а то и издеваться над ними, будто именно они, а не улица, уравняли «белую кость» с «серой» массой.

С.: – Кто знает, может быть, строительство дорог для так называемой элиты, отгороженных трёхметровым забором, – вопрос времени. Обособление «элиты» от простонародья из Москвы и других крупных городов волнами расходится по стране: свои «рублёвки», то есть улицы для избранных, появились даже в посёлках городского типа. Российская «элита» отгораживается от «плебеев» неземными ценами на квартиры и дома. Однако разных границ и барьеров у нас и без того хватает. Такая политика плодит маргиналов и люмпенов, чувствующих себя отвергнутыми, которые начинают представлять опасность для отделяющихся тоже, и вряд ли заборы – надёжная защита. Наше общество в постсоветской России и так оказалось слишком люмпенизированным, а у люмпена основной инстинкт – «к себе».

Р.: – Люмпенство – одно из самых серьёзных наших препятствий. Одна из причин его – обилие природных ресурсов, что действует на страну в общем демобилизующее: зачем развивать технологии, совершенствовать обрабатывающую технику, если можно продать сырьё, а потом сидеть на печи и есть калачи. Люмпенская психология душит российское общество, всё время сбивает с верного пути. В 1917 году большевики в полном объёме использовали контингент с такой психологией для достижения своих целей. Поначалу назвали люмпенов продотрядом, дали им ружья, кожаные куртки и отправили отбирать хлеб у крестьян. Потом они становились начальниками местного масштаба, а иные вскоре добрались и до самых верхов. По сути дела, люмпены в 1917 году у нас победили. Ещё больше люмпенизировали страну сталинские репрессии. В тюрьмах и лагерях вместе с уголовниками оказывались благопристойные законопослушные граждане, а дети их были брошены на произвол судьбы, лишены благотворного семейного воспитания, и в свою очередь, пополнили люмпенскую братию. В 90-х годах из-за развала многих предприятий и вследствие потери веры у людей в будущее люмпенизация населения в стране продолжала нарастать. Люмпенская психология проявляется, прежде всего, в падении морали.