Запах пепла
Алексей Михайлович Курбак
Пепел… Бесформенная, бесцветная субстанция. Разве у него есть запах? Романтики и поэты возмутятся: по их мнению, чем-то пахнут даже звезды – там, далеко… Химики тактично промолчат. Чего проще, скажут скептики – понюхал и узнал. Увы, с подобным успехом можно потрогать ветер либо выслушать ночную тьму. Человеку не дано почуять неуловимый запах, услыхать непроизнесенное слово, разглядеть тайный узор нитей кармы. Иной раз люди, никогда не встречавшиеся и незнакомые при жизни, лишь после смерти странным образом сближаются – нет, не они сами, а их бренные останки, прах, пепел. И это соседство сплетает судьбы совсем других, живых. К добру ли?..
Алексей Курбак
Запах пепла
Ни один огонь не исчезает бесследно.
Лишь Солнце и Луна, угасая, не оставляют золы и смрада.
Шумерская пословица
Глава первая
август 2018 и ранее Света
Спроси кто-нибудь Светлану, какое место она считает самым неподходящим для романтических встреч – не задумываясь назвала бы кладбище; но ведь наверняка есть люди, думающие иначе. Действительно, с одной стороны, человек идет к могиле родного или близкого отнюдь не для праздного любования пейзажем и поиска на его фоне чьего-либо прелестного профиля либо мужественного анфаса вкупе с соответствующими данными фигуры, прически, походки и прочее. Пришедший ко праху скорее склонен, замкнувшись в собственном мире, не обращать на окружающее ни малейшего внимания.
Но, с другой стороны, на погосте душевные раны кровоточат под воздействием горьких воспоминаний, скорбящее сердце обнажено и, следовательно, уязвимо для стрел амура, притаившегося среди надгробий и обелисков. Выходит, в чем-то правы сердцееды, избирающие печальные кладбищенские поля и рощи в качестве охотничьих угодий?
Никогда не жалуясь на зрительную память, она свободно ориентировалась как в незнакомых городах, так и на лоне природы, и тем не менее ни разу не находила нужную могилу с первой попытки. Казалось бы, чего проще – запомни или в крайнем случае запиши номер участка, ряда, места, и все. Но злополучные номера забывались, листок с записями терялся, и история повторялась, чему способствовали и становившиеся год от года пышнее заросли – сирени, жасмина, шиповника, калины… Вот и сегодня, потыкавшись и пару раз ошибившись, вернулась к входу, решив начать сначала. Так-так, надо идти по первому справа проходу от центральной аллеи, затем свернуть налево… или направо?
И тут на нее наступили. Вернее, наступили на беспечно отставленную ногу, а вслед за тем еще и толкнули. Она выронила цветы и уже летела, собираясь носом проверить на прочность бетонный бордюр, когда сильная рука ухватила за ворот, спасла от позора и возможного увечья. Пострадавшая зашипела, как кошка с отдавленным хвостом, и сердито воззрилась на обидчика: вот бегемот…
Надо же, только-только успокоился принесенный в жертву красоте мизинчик!.. Новые туфельки, легкие и мягкие, оказались узковаты – сущее орудие пыток, но смотрелись красиво, а на кладбище почему-то принято ходить нарядным, словно на какое-то языческое капище. Еще и поесть с собой берут, а соответственно, и выпить. Столиков-скамеек наставили, не повернуться. Топчутся толпами пьяные, не разбирая дороги. Жрецы, блин! От слова «жрать».
– Простите, Бога ради! – перед ней переминался, как школьник-двоечник у доски, здоровущий коротко стриженный мужик, – Мы вас не заметили.
Мужчин оказалось двое, и от второго из них, значительно меньших габаритов, ощутимо потягивало алкоголем. Собственно, сходными в их внешности были только прически – практически под ноль. Первый, большой, был одет стильно и очень недешево, а второй – как будто второпях, на одном из окраинных блошиных рынков. Первый смотрел уверенно, прямо и открыто, взгляд второго казался обращенным внутрь, как бывает у душевнобольных либо перенесших серьезную психическую травму.
А самое интересное: первый нес огромную охапку разнокалиберных роз – за ними и в самом деле легко было не увидеть торчавшую посреди дороги Светку, а второй держал на руках кота. Усатый-полосатый отнесся к инциденту без всякого интереса – лежал, полузакрыв глаза и беззаботно растопырив задние лапы. Крупный, как дрова, перекинул свои розы на левую руку, правой стремительно собрал рассыпавшиеся гвоздики и протянул женщине.
– Еще раз извините, пожалуйста. Может, вам помочь? Заблудились?
– Спасибо, не надо. Сама разберусь, – в ее планы вовсе не входило обращаться за содействием к кому бы то ни было. Не заметил он… – Вы лучше под ноги смотрите, а то самим помощь понадобится, «Скорая».
Она не собиралась и дерзить незнакомым людям, но, в самом деле, кто их просил сперва ронять ее, потом подмогу предлагать? Заблудилась, потерялась… кому какое дело? Обойдусь.
– Ну, нет так нет. А то мы, если что… Я – Александр. Саша, – внезапно представился высокий, – Лобов, да. А он – Коля.
Назвавшийся Сашей замялся и слегка подтолкнул нетрезвого, типа: твоя очередь. Тот вышел из ступора, глянул исподлобья.
– Дружинин. Мичман, в смысле, бывший, – и, бережно придерживая пушистую ношу, добавил с улыбкой, показав желтые металлические зубы, – Для своих можно – Блесна.
– Светлана, – знакомиться не хотелось, но на вежливость надо отвечать вежливостью… а вот фамилию называть совершенно ни к чему, решила Светка, и скрывая неловкость, погладила кошачью голову, – А это?..
– Матроскин, – быстро ответил Саша.
– Сильвер он, – вмешался щуплый Коля, – Ну сколько повторять! Белый тебя учил-учил, а ты – Матроскин, Матроскин… Имя – оно одно должно быть.
– Ладно, пошли мы, – подвел конец дискуссии большой, – Приятно было познакомиться.
– Ага, приятно, – продублировал маленький, и новые знакомые двинулись дальше – высокий впереди, низкий за ним.
Прошли прямо, свернули направо, в сторону относительно свежих могил, и скрылись за кустами.
Светка постояла, разминая прищемленные пальцы и прикидывая, где все-таки прячется искомое сдвоенное надгробье. Вспомнила – конечно, налево, но не сразу, а через два прохода, именно так. И, как часто бывает, одно воспоминание неким щелчком включило, повлекло за собой другое – так в трогающемся составе один за другим бряцают, впрягаются вагонные сцепы. Когда это было?.. год назад… нет, уже скоро два.
Вот Борис, его губы подсвечиваются в темноте разгорающимся при затяжках огоньком сигареты, вот звучит его голос, вот и слова… доверчивый здоровяк-бизнесмен, принявший за золото блестящую подделку, два друга-мичмана, седой и другой, зубастый… и кличка – Блеск?.. Блесна!
До чего же причудливо переплетаются нити судеб! Какой-то невообразимо огромный прядильный либо ткацкий станок, управляемый не менее загадочным ремесленником, собирает их, руководствуясь одному ему ведомыми мотивами, а итоговый узор не может представить никто, пожалуй, даже сам ткач. Ведь получается – они, ее новые случайные знакомые, оба видели Борьку и встречались с ним, он их о чем-то расспрашивал, собирая материал, за который в конце концов поплатился жизнью.
Да, в этом она, вопреки всем резонам, почти не сомневалась – его смерть была не случайной, а если непосредственной причиной и послужил сердечный приступ, то возник он не на ровном месте, был кем-то умело спровоцирован. Как? Ох, вот на этот вопрос ответ скорее всего знает лишь этот кто-то – человек, и возможно не один, а двое, трое, пятеро, спланировавшие и осуществившие… приступ? Черта с два! Сам по себе даже инфаркт далеко не всегда смертелен. Это было убийство, во всяком случае с ее точки зрения, но раскрывать его никто не собирается.
Слыханное ли дело – по прошествии месяцев и лет возобновить… какое возобновить, ведь дело даже не заводилось – начать с чистого листа, на практически пустом месте, расследование непонятно чего непонятно как происшедшего! Зачем лишние хлопоты – все всем давным-давно яснее ясного: летел себе некий бывший журналист-неудачник, пил с горя горькую, да и допился, помер болезный, горемыка нетрезвый. И ведь действительно – пил, не без этого…
Обнаружив наконец место последнего упокоения сына с матерью, она положила цветы, постояла, думая: сколько можно переливать из пустого в порожнее? Все равно до истины никогда не докопаться, а коль придется докопаться – не поймать хитрого и злобного зверя в людском обличье, отобравшего ее счастье. Пора забыть.
Но, стоило мысленно произнести эти два слова, как воспоминания нахлынули холодной волной, повлекли назад – на полгода, год и дальше.
– С ума сошла?! Какая охота? Какие поминки? На часы посмотри, полуночница!
Хотя на часах, по меркам простого среднестатистического человека, не совы и не жаворонка, значилось вполне приемлемое для звонка время – девять с четвертью утра, Светлана почувствовала себя виноватой. Да, не учла особенностей образа жизни Борькиного приятеля: Гоше, сетевому мошеннику, как раз самое время ложиться баиньки. Но, ввязавшись в бой, следует добиваться победы, оправдываться и соглашаться на отсрочку нельзя ни в коем случае.
– От полуночника слышу. Можно подъехать? Очень срочно, честное пионерское, – и, не обращая внимания на протестующее ворчание, она добавила волшебный пароль, – Пиво у меня с собой, твой любимый сорт. Корюшку брать?
– Корюшку? Бери, – сдался хакер, – А как ты меня нашла?
– Кто ищет, тот всегда найдет! – (так я тебе и рассказала), – Сам догадайся, ты же все можешь.
Чтобы найти, надо уметь искать, а для этого немножко разбираться в специфике холостяцкой натуры. Одинокий затворник может скрывать свои географические координаты от всех… кроме родной мамы, а мама – женщина как раз в том возрасте, когда смотрят телевизор. Фамилию Амбарцумян как-то назвал Светке Борис, рассказывая о самом ленивом однокласснике… сколько таких в городе?
Разговорчивая седая усатая дама несказанно обрадовалась визиту телеведущей (ведь при знакомстве не обязательно прибавлять «бывшая»), погоревала: «Неужто так и не дождусь внуков?.. Гошенька-то весь в своем заэкранном мире, на девочек смотреть не хочет… то ли дело его отец… вот был мужчина!» и сообщила адрес норы компьютерного гения. Она же предупредила – там везде жуткая грязь, за исключением кухни, где ей позволено время от времени наводить порядок. Туда гостья и направилась, выставила угощение и уселась на табурет, вынуждая хозяина присоединиться из соображений вежливости и вечной жажды.
– А с какого хрена тебя вообще потянуло прошлое ворошить? Полгода прошло…
Светка и сама не могла понять, с какого. Просто упомянутые шесть месяцев без Борьки она провела будто во сне – не обычном, восстанавливающем и целительном, не тяжко-похмельном, не сказочно-заколдованном, а некоем болезненно-тягучем, каким бывает, наверное, летаргический или коматозный.
Нет, она не страдала от модной среди богемных дам депрессии, не принимала успокаивающих, не напивалась в одиночку, не плакалась подружкам, которых у нее в общем-то и не было, даже матери сообщила о случившемся односложно и без слез. Жизнь шла своим чередом, она просыпалась, ездила на работу, вела свою программу, при необходимости улыбалась, по вечерам возвращалась домой, почему-то наскоро проглатывала ужин, а потом очередной раз ловила себя на мысли: спешить некуда и незачем – его больше не будет. Ложилась в постель, засыпала, пытаясь представить и хотя бы во сне вернуть минуты близости и счастья, утром просыпалась нормально отдохнувшей, а вспомнить что-либо из ночных видений не получалось.
Ничего не поделаешь – она, как и полагается психически здоровому и уравновешенному человеку, редко помнила привидевшееся во сне. Лишь однажды, в канун Рождества, удалось зафиксировать картину: Борис стоит у большой реки, глядя куда-то вдаль, и все. Просто стоит, одинокий и неподвижный – ни слова, ни жеста, ни улыбки, будто чужой. И на следующее утро, более чем через два месяца после их прощальной ночи, она опять же единственный раз пожалела – не решилась тогда отказаться от предохранения. И осталась одна. Но объяснять, жаловаться кому-то? Нет, это не в ее правилах. Она открыла две банки, одну подвинула Гоше, из другой отпила сама.
– Ворошить не надо. Во-первых, рассказывай, какая такая охота, во-вторых, пей, пока холодное. А в-третьих, я тебе еще кое-что покажу.
Гоша, ерзая на неуютной для его объемистых чресл табуретке, с тоской оглядел шеренгу непочатых емкостей: ему явно хотелось, во-первых, пить, а уж во-вторых или в-третьих – рассказывать.
– Это же вроде шутки, насчет охоты… Школьные воспоминания, никакой конкретики. Да я и напился тогда, не помнишь, что ли?