Запах пепла

– Женщина, пожалуйста, не кричите, успокойтесь. Это же порядок такой, без паспорта забытые вещи выдавать не положено. Сереженька!.. – позвала дама за стойкой проходившего позади нее маленького мужичонку в огромной форменной фуражке, скрывавшей абсолютно лысую голову, – Сергей Сергеевич! На минуточку, тут вот девушка просит…

«Не просит, а настоятельно требует. Но за «девушку» спасибо» – едва не встряла Светка, но вовремя прикусила язык. И как выяснилось, совершенно напрасно. «Сереженька», оказавшийся начальником службы, ведающей как раз всеми багажными делами, мельком взглянул на ничего не значащее в Москве телевизионное удостоверение и слово в слово повторил все, неоднократно выслушанное от его подчиненной.

– Но, поскольку указанный Вами пассажир действительно умер в полете, его ручная кладь, согласно действующим правилам, может быть выдана иному лицу на основании…

Из последовавшей длиннющей тирады Светке удалось запомнить ЗАГС (это еще зачем?), нотариуса, законных наследников и администрацию аэропорта.

– Правда, – продолжил явно гордый своими доскональными познаниями багажный начальник, – Предварительно следует уточнить, не была ли указанная кладь отправлена обратным рейсом в аэропорт вылета, как тоже бывает…

А вот если вещички улетели-таки за океан, тогда не обойтись без длительной и далеко не всегда плодотворной тягомотины с запросами, ответами, консульствами и прочее, прочее, прочее.

Понятно. Итак, сейчас получить чертовы шмотки не удастся, однозначно. Жалко, особенно ноут, точнее его содержимое. Хотя ничего особо срочного во всем этом, в общем-то, нет. И она, про себя в сердцах плюнув, отправилась к аэрофлотовской стойке, чтобы через два часа вернуться в родной город.

В душном салоне крылатого челнока, призванного носить туда-сюда нескончаемую череду вечно спешащих соотечественников, пришло осознание: а она ведь совсем не переживает! То есть не горюет, в общепринятом смысле этого слова, как, наверное, надлежит невесте, потерявшей безвременно канувшего в небытие жениха. Положено рыдать, посыпать волосы… чем? землей, пылью, пудрой?.. биться головой обо что попало, обвязаться черным крепом, или как его там. А ей и мысли такой не пришло. Получается, бездушная ты. Ну и бог с ним, душа в таких делах не помощница. Наплачемся еще, вот похороним, и начнем. Как там Борькины-то?

В Пулково встретило еще одно неприятное известие: хоронить придется уже двоих – Ада Самойловна Шацкая скончалась, не дождавшись возвращения сына – ни живого, ни мертвого. Мать с единственным потомком не отличались заметным сходством при жизни – у небольшой, кругленькой провинциалки-хохотушки он вырос высоченным, худым, и постоянно мрачным. А умерли почти одинаково.

Она, как и Борис, к услугам медиков обращалась лишь по крайней нужде, в свои шестьдесят не знала имени-отчества участкового врача. Как шутили с одарившим сына генами роста и цвета волос папой Аркадием, медицина в их семье – по его части: тут вам и туберкулез, и астма, и «И-Бэ-Эс», и суставы. До пенсии не доработал – отправили на инвалидность, а она оставалась такой же, как в сорок – подвижной, неунывающей, смешливой. Еще позавчера допоздна возилась на крохотном дачном огородике, высаживая особенный зимний чеснок, вчера утром о чем-то весело болтала с мужем под щебет теледикторши. А сегодня в двадцать два десять длившиеся почти сутки реанимационные мероприятия «не дали результата».

Оказалось, душа у нее все-таки есть – маленькая, хилая душа. Сильная и уверенная в себе женщина остановилась, выронила телефон и рухнула под ноги пассажирам, нестройной толпой шагающим по залу прилета.

Вот так встреча! Жгучая нашатырная резь в носу, несколько оплеух и вдобавок ко всему, прямо перед глазами – огромная бесстыдно раскоряченная белая задница. Только окончательно очнувшись, Светка поняла: это всего лишь необычный ракурс одного из оснащенных самолетными крыльями «ангелов» – гигантских неомодернистских голышей, развешанных и расставленных по аэровокзалу. Видимо, кому-то пришло в голову таким образом усладить взоры путешественников, прибывающих либо покидающих Санкт-Петербург по воздуху. Она сидит на холодном мраморе, поддерживаемая парой крепких мужских рук, а в нос ей тычут остро пахнущую вату и бьют по щекам тоже довольно крепкие, но женские.

– Эй, вы в порядке? Идти сможете?

– Если перестанете бить, кажется, смогу, – пошевелилась приведенная в чувство, – Мне срочно надо в больницу.

– Очень может быть, но для начала придется к нам, в медпункт, а там разберемся. Вы сегодня ели что-нибудь? Или в положении?

Ага, вот в чем дело! Конечно, врачиха права. Никакого «положения» нет и не предвидится, а поесть она действительно забыла и теперь, ошеломленная траурной добавкой, грохнулась в банальный обморок.

– Нет-нет… То есть нет, а надо бы, да. И в больницу, поскорее.

– Нет – не ели? Что значит – есть, нет, да, надо бы? Кончайте шутить, с вами серьезно разговаривают! Поскорее ей…

– Вера, погоди, – вмешался до того молчавший мужчина, продолжая держать поднятую на ноги Свету за плечи, – Не будем спешить. Пошли, выпьете чаю и расскажете.

Именно он, дежурный врач Пулковского здравпункта, втолковал ей: не надо все взваливать на себя, иначе и самой надорваться недолго. Спасти никого из уже умерших не удастся, спешка в таких делах ни к чему, и вообще, для подобных процедур существуют специальные службы и специально же подготовленные люди. Стоит лишь позвонить, задать вопросы, потом ответить самой, и все будет организовано в лучшем, если можно так выразиться, виде.

Во всяком случае, достойно и пристойно.

– А вам, уважаемая, следует хорошенько отдохнуть. Сейчас вызовем такси, поезжайте домой. Пятьдесят граммов коньяка, шоколадка… Вы курите?.. тогда сигарета, горячая ванна, и – спать! Утро вечера мудренее.

– Но там же Аркадий Миронович, он инвалид, сердце, астма!

И здесь ее опередили – пока она умывалась и подводила губы, он успел связаться с кем надо и узнать: Борькиного отца, дважды осиротевшего и готового составить печальную компанию жене с сыном, уже госпитализировали, дали кислород, накачали лекарствами и продержат под надежным контролем, сколько понадобится. А рвение во что бы то ни стало самой заниматься выбором мест на кладбище, цветами-венками, прощальными залами и поминальными столами парировал мягко, но непреклонно.

– Извините, не смею лезть с советами, но вам, ведущей, надо бы бережнее относиться к себе. Вы же, можно сказать, наше общее достояние… Удивлены? А я, в отличие от Верочки, Вас сразу узнал. Ну, почти.

– Мне казалось, мужчинам мои чисто женские передачи неинтересны?

– И правильно казалось. Я и телевизор как таковой не смотрю, включаю только на «Зенит» с «Баварией» и «Реалом». Вот женушка – та вместе с вами регулярно не вся дома. Ну, и мне перепадает иногда. Так можно совет, точнее, врачебную рекомендацию?

– Приказывайте. Я сейчас ваш пациент и обязана слушаться.

– Итак, первое: домой, поспать. Второе, третье и так далее: Вы молоды, и, следовательно, еще не раз и не два столкнетесь с фактами смерти родных, близких, просто знакомых людей, и многие из них будут вам дороги. Запомните: не обязательно умирать вместе с ними, слишком близкое участие в такого рода делах ни к чему хорошему не приводит. Во мне сейчас говорит не профессиональная черствость, а житейское знание – поплакать надо, но не до собственного инфаркта. Гораздо важнее в подобной ситуации взглянуть вокруг и определить, кому без вашей помощи – делом ли, добрым словом – самим не справиться. Дайте им такую помощь, верните надежду, веру, желание жить. Уверяю вас, это будет самым ценным венком на могилу.

Светлане и без советов мудрого доктора было ясно: толку от всех ее метаний чуть, есть гораздо более важные дела и задачи.

Двойные похороны сами по себе событие нерядовое, и с их организацией обыкновенному человеку справиться, соответственно, непросто. А для Михайловской решающие дни пролетели как в дымке беспамятства, и вовсе не из-за рыданий-переживаний. По-видимому, сыграли свою роль супер-успокоительные капли, принесенные матерью и почти насильно вливавшиеся в дочь.

Журова-старшая всю жизнь добросовестно трудилась фармацевтом, более десятка лет заведовала одной из городских аптек. Свято веря в силу Панацеи – старшей дочери античного Асклепия, он же Эскулап, мамаша регулярно подсовывала Светке чудо-лекарства – то для омоложения кожи (это в тридцать лет!), то от выпадения волос, то ради восстановления кишечной микрофлоры. Надо признаться, на этот раз средство попало в цель, и психотравмы удалось избежать. Из всей мучительно-торжественной процедуры прощания в памяти более-менее сохранились считанные картинки.

Среди них – серое лицо Борькиного отца, доставленного к гробам фургоном социальной службы с двумя дюжими санитарами. Парни, не меняя приличествующего случаю скорбного выражения лиц, ловко управлялись с креслом-коляской, кислородным аппаратом и капельницей, в нужный момент поднесли обессиленного горем и болезнью старика к телу сына, затем жены, утерли слезы. На тризну папа Аркадий остаться не пожелал, но от поминального стаканчика не отказался и повторил, просипев: «Уже не повредит…»

Еще запомнилось появление и исчезновение Гриши: он, ни с кем не здороваясь, вошел в траурный зал, твердой походкой подошел к гробу Бориса, несколько минут всматривался в мертвое лицо, что-то неслышно прошептал – как Светке показалось, «Дурак», и удалился. А на лежащую рядом мать друга даже не глянул.

Маша Кошель, пришедшая раньше мужа, его внимания почему-то тоже не удостоилась. Она стояла в общей толпе с полчаса, молча плакала, потом подошла, поздоровалась, но дальше повела себя явно ненормально. Света собралась спросить, какого черта Гришка вместо ожидаемого сопереживания – хоронят ведь друга, не собаку!.. хамит и вообще позволяет себе невесть что, но ее даже не дослушали.

– Какого? – перебила Машка, – А какого они все так? Кобели проклятые!

Отвернулась и пошла, все быстрее, и вовсе выбежала из крематория. Ну и дела!

Прояснила ситуацию газетная секретарша, взявшая в свои руки управление процессом. Именно она раздавала черные повязки, показывала, куда и как ставить венки и класть цветы, зажигала свечи, распоряжаясь сердитым шепотом. И разновозрастная разночинная публика беспрекословно подчинялась – так песенный маленький трубач поднимает в атаку израненный полк.

– Видала? – шепнула возникшая рядом Лира, – Как ее проняло-то…

– Это она по Борьке? Странно… А Гриша – заболел? Умом тронулся?

– Ты в самом деле не слыхала?

– О чем? – телеведущая решительно ничего не понимала, – Какие-то у вас тайны французского двора, ей-богу!

– Ну, ты же знаешь, есть у нас своя Цветаева, она же Барто-Монро-Шманро…

– Ты про Стэлку?

– Про нее. Григорий Ильич… в общем, она теперь Астрова-Кошель. Понятно?

– Ни фига себе! – ошарашенная Света на миг вышла из лекарственного полусна, – Когда успела? И Гриша… Вот так штука!

– Эта штука у нас, баб, у всех в наличии, да не все ее используют как надо.

– Прям не верится…

– Это еще не все. Гришкин новый тесть, оказывается, по газу-нефти парень не последний, и в качестве приданого зятьку светит новый книжный дом…

– Из книг построят? Или декор такой?