Запах пепла

Светку смерили недоумевающим взглядом.

– Ну да, ты же вся в своем ящике. То есть, извини, телике. «Новый Книжный Домъ» – пожалуй, самое крутое нынче московское издательство. Так что недолго нашему «Кошмару» осталось народ стращать…

А последнее из запомнившихся событий произошло в процессе «пития загробной чаши», как витиевато назвали поминальную трапезу Борькины коллеги Макс-Максим и Витя-Витус, на пару подносившие гостям водочные сосуды и обновлявшие тарелки с бутербродами.

Получивший слово для печальной речи одноклассник Гоша уже не совсем уверенно держался на ногах, но умудрился внести в царившую средь застолья грусть некое оживление. Произнес несколько дежурных фраз о безвременности, незабываемости и тому подобном, а завершил свой тост непонятно и даже загадочно.

– Эх, Боря, Боря! Поймал ты все-таки свою львицу! – он сделал паузу, открыл рот, будто собираясь пояснить смысл сказанного, закрыл, покивал, глубоко вздохнул, – Да, львицу.

В самой дружной и молчаливой группе державшихся особняком полицейских произошло общее движение: они, словно натасканные на запах дичи охотничьи псы, одновременно повернулись в сторону оратора. Могло показаться – парадные мундиры приподнялись от вставшей дыбом шерсти, чуть слышно лязгнули клыки. Прозвучи в эту секунду команда: «Ату!» – кинутся преследовать, гнать, рвать на части… Команды не последовало. Гоша всхлипнул, выпил и сел, снова налил себе, но пить не стал, а еще через минуту поднялся и, ни с кем не прощаясь, ушел.

– Кто бы мог подумать, кто бы мог подумать! Просто сердце…

Банальности на похоронах не редкость, и эта прозвучала неоднократно. В последний раз вслед уходящему Гоше ее промолвил самый лысый и седой из собравшихся. Светка была с ним знакома, знала шутливое прозвище «Джек-потрошитель». Свел их Борис незадолго до отъезда; ей тогда удалась интересная беседа с престарелой ученой дамой, при жизни «похороненной» внуком-наследником.

Старый патанатом не пытался разглагольствовать о возможных причинах нежданной кончины молодого здорового журналиста, а Светлане очень хотелось бы услышать именно его мнение. Но тризна кончилась, как и принято в таких случаях, внезапно – все дружно поднялись и толпой подались к выходу. Поговорить с Путрошкиным не удалось.

Глава вторая

2016-2018 Света

Намеченный на следующий после похорон день практически готовый эфир, где без Светланы было не обойтись, отложили на неопределенный срок. Все шло как обычно: ведущая появилась в студии за час до включения, на месте был и главный герой – широко известный в прошлом певец. Кумир семидесятых, завораживавший сладким баритоном миллионы домохозяек, нервно прохаживался по коридору и репетировал речь…

– Света, зайди! – непререкаемо-властно прозвучал из динамика голос выпускающего редактора.

Она зашла. И через десять минут вышла, но уже не в студию, а на улицу, получив четкое и ясное распоряжение: в таком виде не показываться. Неделя, две – неважно сколько, но, будь добра, приведи себя в порядок! Там, в начальственной стеклянной коробке, ей показали зеркало, а для сравнения – ее саму на экране неделю назад.

– Поняла, о чем я? – риторически спросила ответственная за развлекательный блок, – Вопросы есть?

Вопросов у Светланы не было, а вот к ней самой таковые вскоре возникли, и на многие из них она так и не смогла найти достойных ответов. Самый серьезный и настойчивый звучал просто: ты собираешься нормально работать? Его задавали иногда молча, иногда вслух и практически ежедневно все, с кем ей надо было делать и выпускать в эфир передачу – ее родную, ею придуманную, выпестованную, единственную в своем роде. А передача не шла. Казалось бы, и люди те же, и диалоги неплохи, и общение живое… Нет, дело не в материале, дело – в ней.

Внешне она оставалась той же, но… Но вот только интереса, прежней искры к окружающему не стало, и как следствие, вместо всегда новой и заводной Михайловской на экране была пусть и симпатичная, но обыкновенная довольно занудная телететка. Ей же попросту было все равно. Несведущим казалось: все идет как обычно, и только укоризненные взгляды коллег-телевизионщиков да молчаливые упреки терявших зарплату из-за понижения рейтинга подчиненных покалывали остатки самолюбия. Не более. А рейтинг снижался, сначала понемногу, потом все заметнее, и наконец наступил закономерный финал. Она ушла. Никому ничего не объясняя, заглянула в отдел кадров, написала короткое заявление, забрала документы и больше не появилась – ни в студии, ни на экране.

Публика – народ короткопамятный, и два месяца спустя мало кто узнавал в представителе известной косметологической фирмы популярную телеведущую. Новая работа понравилась – по сути свободный человек, разъезжай, рекламируй, беседуй с аптекарями… Благодаря годами наработанной коммуникабельности дело у нее пошло хорошо, и лишь периодические, к счастью не слишком навязчивые ухаживания менеджера-куратора время от времени портили настроение. Приходилось терпеть, успокаивая себя мыслью: пока мужики липнут – следовательно, привлекательна. Отбрить раз и навсегда значило искать новое пристанище, а где еще удастся пристроиться, да и мать подводить не хотелось. Ведь именно с ее подачи Светку, с совершенно непрофильным, хоть и высшим образованием, взяли на место, куда и медику попасть непросто. К тому же здесь полагался служебный автомобиль, и она с удовольствием каталась на новенькой микролитражке, без зазрения совести используя и в рабочие, и в выходные дни.

Выйдя из очередной аптеки под нудный мартовский дождь пополам со снегом, она зацепилась взглядом за смутно знакомое лицо. Мужчина в старомодной шляпе, галантно уступивший дорогу на крыльце… где она его видела?

– Евгений Борисович, Вы?

– Ба! Сколько лет, сколько зим… Простите?

– Вы, возможно, меня не узнаете, мы с вами встречались дважды, летом и осенью. Михайловская, Светлана. Подруга журналиста Бориса Позорова, Шацкого. Теперь узнали, доктор?

– Конечно! – он прищурился, вглядываясь, – Светлана, как же. Чуть не напугали! Доктор… Знаете, чем отличаются прозекторы от э-э… обычных врачей? Для них встречать своих бывших пациентов не в диковинку, а мы этого опасаемся. Нехороший симптомчик!

– Ну, я-то не из ваших бывших. И вовсе не горю желанием попасть в их число, – она поплевала через левое плечо, – Мы можем поговорить? Если нет, условимся на другой день, но хочу предупредить: разговор не минутный.

– Отчего не поговорить с симпатичной дамой… только можно, я сперва покурю?

– На улице, под дождем? Не бережете вы себя. Давайте уж вместе, под крышей, – Светка приглашающе открыла дверцу, – Садитесь, не стесняйтесь.

– А в вашей машине можно?

– Это не моя машина, так что курите смело!

– Надеюсь, вы ее не украли? А впрочем, какая разница, главное – тепло, – Путрошкин, покряхтывая, забрался в тесноватый салон, воспользовался прикуривателем, – Вот классная м-м… штучка: никогда не даст осечку, кремень не сотрется, газ не кончится и ветром не задует.

«Доктор мертвых» снял шляпу, стряхнул с нее воду в приоткрытое окошко.

– Надымим тут в салоне… говорят, от запаха потом не избавиться?

– Кому как, а мне этот запах не мешает, – Светлана сама закурила, – Евгений Борисович, мне тогда показалось или у вас есть свое мнение о Борисе? Точнее, о причине его смерти?

– Эх, Боря. Жаль, жаль молодого человека. Я ведь с ним и познакомился-то буквально за пару месяцев до… до этой его э-э… неприятности.

– Изящно формулируете. Действительно, приятного мало.

– Ну да. Мне, видите ли, частенько приходится иметь дела со смертью, поэтому стараюсь пореже называть ее по имени. Знаете, это как у попов с ксендзами: не поминай всуе – ни Бога, ни м-м… Сатану.

– Можно согласиться. Как говорят: «Мы, тьфу-тьфу-тьфу, не суеверные и, прости Господи, неверующие, но…»

– Именно. Скажите, Света, а почему это дело вас заинтересовало именно сейчас? Ведь прошло уже почти полгода?

– Почему? Долго рассказывать, но в двух словах так: мне пришлось поработать за его родных. Мама…

– Да-да, бедная женщина. Всего-то шестьдесят – рановато, рановато.

– А отец – просто слег, вы же видели его на похоронах. Он до сих пор выходит из дому раз в неделю, и то с помощью волонтеров. На лечение пошло все – и их сбережения, и деньги за Борькину комнату… Сколько протянет, неизвестно, но нормально передвигаться не сможет никогда.

– Увы, так бывает – он слишком много для них значил. Вы ведь тоже э-э… словесник, как и Борис? Ее… ситуация, как мне кажется, наглядно отображает смысл понятия «свет в окошке», согласны? Сына не стало – и свет для матери погас. А жить без света способен не каждый.

– Именно. Так вот, я забирала Борьку, то есть его тело из морга там, в аэропорту. И среди карманных вещей не оказалось блокнота. Записной книжки.

– Ну и что? Я вообще никогда не пользуюсь всякими такими штуковинами… – Путрошкин, опередив ее реплику, хлопнул себя по лбу, – А, дошло – сравнил, старый пень, гм… это самое с пальцем. Он же журналист, его блокнот и мой… разумеется.

– Ну хорошо, он мог потеряться, бывает – упал, закатился, при уборке самолета выкинули и так далее. Тем более этот «Боинг» был не наш, американский. Меня больше задело другое.

– Ничего, если я еще одну?

– Курите-курите, на здоровье… Прошу прощения, глупо получилось!

– Здоровье, здоровье… Кто знает, чем мы ему вредим по-настоящему? Говорите, Света, мне правда очень интересно. Вы прямо э-э… мисс Марпл.

– От Борьки заразилась. Так вот, самое главное. Когда мне удалось раздобыть его ноутбук…

– Раздобыть?

– Вы не представляете, насколько трудно получить забытый кем-то в самолете багаж – заинструктировано у них все до невозможности! Нет, когда сама Маша-растеряша жива-здорова, она приходит со своим паспортом, и никаких проблем. Получи, распишись, и свободен. А если пассажир умер… Мне пришлось ездить туда трижды, поднять на ноги сто нотариусов и двести чиновников самого разного пошиба. Они там до чего додумались – вещь, мол, дорогая, и это, стало быть, тоже наследство! Ах, у вас доверенность от отца, тогда, естественно… а она правильно оформлена, заверена? Отец, разумеется, имеет право, но… ждите, блин, полгода! Хорошо, и среди юристов попадаются психически нормальные. Получила.