Кент ненаглядный

– Посмотри на него хорошенько, – советует голос из толпы, – Это «нара». Он и двигается-то как в замедленной съемке.

– Не-е-е, пацаны, – мычит раб героина. – Я не колюсь. Честное слово.

Удар в нос бросает его на мостовую. Десятки ног приходят в движение. Они пинают и топчут. Наркоманов частенько бьют, и тот, кого сейчас лупят, привык к подобному обращению. Он не сопротивляется и даже не стонет, с христианским смирением принимая побои. А вскоре он уже умело изображает полную отключку; так легче всего прекратить экзекуцию. Хищники не питаются мертвечиной. Но эти ребята скорее падальщики. Вид потерявшей сознание жертвы не останавливает их, они молотят, пока не устанут. Наконец один из них командует отбой, и первым склоняется над окровавленным телом.

– Гондон штопанный! – кричит он в ухо полутрупа. – Знаешь, кто мы!? Мы – «чистильщики»! Запомни, и другим расскажи. Мы очищаем город от такой вот мрази, как ты! Ни одного наркота в покое не оставим!

– Да! – подхватывает гул голосов. – Кулаки до локтей о вас сотрем!

Кто-то плюет на тело поверженного врага. Подмигивая друг другу, «чистильщики» уходят. Они меняют дислокацию. Новое место, новые жертвы.

Зачем же молодые, здоровые парни бьют людей, не причинивших им никакого вреда? Все просто: это их способ самоутверждения. Их волнует только победа, а не то, как она им досталась.

Кто же они? Каковы их лица?

Вот один из них. Высокий, кадыкастый парень двадцати четырех лет от роду, с большим горбатым носом и длинной белесой шеей, за которую его прозвали Жирафом. Темные глаза его всегда мутны, словно полные ила озера, а руки находятся в постоянном движении; они мелькают в воздухе во время разговора, что-то чешут, что-то ломают, наносят удары невидимому противнику. Они – два непоседливых хорька, никак не могущие найти себе места. Жираф вообще крайне нетерпелив и неусидчив. По этой причине ему не удалось прочесть до конца ни одной книги, сотни его начинаний полетели коту под хвост. Приходя из института домой, он, наскоро перекусив, вылетает во двор так стремительно, будто крыша над головой горит. Его родители понимающе кивают: эхе-хе, у молодых столько энергии, да и столько надо успеть. (Чтобы сынуля везде успевал, ему купили автомобиль). Жираф садится за руль и мчится к своим приятелям. Без них он обычно чувствует себя неуверенно и как-то незащищено.

Лучшим его другим считается Гном. Рост Гнома полностью оправдывает его прозвище. Маленький, щуплый до слез, он может покупать себе одежду в магазинах для детей. Его подвижные, крохотные глазки замечают едва видимое, а хорошо подвешенный язычок способен испортить настроение тому, кто поначалу не принял всерьез похожего на ребенка парня. Существует поговорка: «Мал да удал». Гнома она не касается. Да, он невелик ростом, но совсем не удал. Смелость в него вселяет лишь полная беззащитность противника. Обделив этого человечка габаритами и физической силой, природа наградила его изворотливым умом, умением строить интриги и способностью врать с честными глазами. Как и всякий опытный лжец, он разбавляет явную ложь правдой в пропорции один к одному. И ему верят. Верят родители его товарищей, верят в семье, верят в милиции, куда он иногда попадает после очередной драки. Гном жесток, хитер и злопамятен. Он не прощает никому и ничего. Кривые усмешки и косые взгляды в его сторону многим стоили зубов. Большая часть потасовок была спровоцирована им. Парень, гуляющий с хорошенькой девчонкой, всегда вызывает у Гнома зависть, ведь сам Гном у слабого пола популярностью не пользуется. Он ненавидит всех крепких, хорошо сложенных ребят с мужественными чертами лица. Еще бы, самому ему так недостает квадратного подбородка, стали в глазах и мускулов на плечах. Внутри него столько яда, сколько не извлечешь и из трех десятков черных мамб. Это он, Гном, в новогоднюю ночь налетев плечом на коренастого мужичка, заорал: «Наши – под раздачей!» и, видя приближающуюся подмогу, пустил в ход кулаки. Мужчина тот умер от перелома основания черепа прямо на руках у жены, хриплым голосом призывающей пьяных прохожих вызвать «скорую». А однажды Гном собрал своих дружков вечером, когда его вышвырнули из бара «Восточный базар» за хамское поведение. Тогда тоже была кровь.

Если Гном похож на ребенка, то его товарищ Крюк напоминает крепкое, не страшащееся ни бурь, ни засух дерево. Нагромождение мышц на плечах и спине говорит о недюжинной мощи, а злобный огонек в глубоко посаженных глазах указывает на то, что мощь эта может обрушиться на кого-нибудь в любой момент. Крюк говорит всегда очень громко, выплескивая заученные фразы. С таким зычным голосом невозможно иметь умные мысли в голове, и Крюк их не имеет. Он просыпается после полудня, день отдает тренировке, а вечер – компании, где его уважают за оглушительный правый «крюк». Этому удару он и обязан своим прозвищем. Гном, похлопывая его по широкой спине, частенько говорит: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути». Да, Крюка можно сравнить с бронепоездом, но назвать «чистильщиков» мирными людьми может только человек, рассчитывающий вызвать у слушателей улыбки.

Истязать беззащитных – стихия «чистильщиков». И если учесть, что и Жираф, и Гном, и Крюк имеют благополучных, заботливых родителей, если принять во внимание тот факт, что они никогда не подвергались насилию и унижениям, напрашивается вывод: их агрессивность – вовсе не следствие социальных проблем. Скорее, на лицо случай массового умопомрачения.

Юность – пора радужных надежд. Радужных потому, что ей неведомы еще нечистоты мира, и вчерашние дети все еще верят в сказки. Юность похожа на весну – зеленую, цветущую, пьяную, не дающую спать, манящую в укутанные дымкой уголки, где прячутся тайны и любовь.

Но ни Жираф, ни Гном, ни Крюк не любят. Сие чувство недоступно им. А тому, кто не способен любить, не дано и по-настоящему ненавидеть. А как же Гном? Ненависть Гнома – это движение каловых масс по канализационным трубам в то время, когда подлинная ненависть – не что иное, как пожар души и клокотание гнева.

Эти трое никогда не дружили. Потому что дружба им так же неведома. Они лишь называют себя друзьями, однако истинный смысл этого слова им недоступен. Они коротают вместе дни и ночи и часто говорят один другому: «У нас один за всех, и все за одного». В действительности красивые слова почти всегда скрывают уродливую правду. Правда заключается в том, что, попади кто-нибудь из «чистильщиков» в опасную передрягу, его приятели, мигом улавливающие запах отчаяния, тотчас забудут про него. Когда беда барабанит в двери, храбрый мушкетерский девиз сменяется благоразумным законом джунглей: «Каждый сам за себя».

«Чистильщики» благоразумны. Во избежание неприятностей они стороной обходят тех, кто может, если что, осложнить им жизнь. Они ищут расположения сильных мира сего, и нередко заручаются их поддержкой. Они гибки, расчетливы и трусливы.

На одном из сборищ Крюк выдвигает предложение создать бойцовский клуб.

– Подумайте, – он краснеет от напряжения, ожидая одобрительных возгласов товарищей. – Это же круто. Не какая-нибудь там секция бокса, а клуб, где орудуют голыми кулаками!

– Да, здорово, – кивают приятели, думая в тот момент, какой же Крюк дурак.

Естественно, дурак – ведь в бойцовском клубе нужно драться, добыватьпобеду в честном бою, а «чистильщиков» подобный вариант пугает.

Один на один. Только ты и противник. Глаза в глаза. Кость в кость.

«Нет, – думает Жираф, – так в два счета лишишься здоровья».

«Крюк спятил, – думает Гном. – Ему нужно меньше тренироваться».

«Чистильщики» – не воины. Они – расстрельная команда. Команда, которой нравится их дело.

Нередко они встречаются со Старухой, слушают его рассказы о былом, внимают мудрым советам. Старуха называет такие встречи «работой с молодежью». Высказывая свое авторитетное мнение по поводу устраиваемых «чистильщиками» экзекуций, он говорит, что все это нужно, ибо без демонстрации мускулов нынче никуда, что слушают только сильных, и что эпоха акул кончилась, и наступило время пираний.

Крюк, Жираф, Гном и другие полсотни человек из шайки с серьезным видом кивают в знак согласия. Для Старухи же быть в центре внимания – значит, жить, и, усевшись на своего любимого конька, он без устали выступает перед сборищами туповато улыбающихся типов. В такие минуты он мнит себя Лениным, Троцким, а для него это важно.

Да, матерый, потрепанный жизнью волчара может научить молодых шакалов охоте на овец и правилам спасения ото львов.

Попрощавшись с наставником, «чистильщики» садятся в машины и катятся по притихшему под луной городу. Их руки сжимают пивные банки, глаза неустанно ищут добычу.

В двадцать первом веке вампиры не спят в гробах, не носят черные плащи и не шарахаются прочь, уловив запах чеснока. Нет, они, зевая, желают своим матерям спокойной ночи, обсуждают в баре боксерские матчи и откликаются на прозвища типа Жираф и Гном.

Здравствуйте, ребята!

Жираф и Крюк завизжали, как свиньи, увидев приближающегося к ним Гнома. Предметом забавы стала розовая футболка приятеля.

– Ну, ты видал!? – веселился Крюк.

– Да! – гоготал Жираф.

Сохраняя внешнее спокойствие, но, внутри кипя точно чайник, Гном изобразил на лице недоумение.

– Ты че, не понимаешь сам-то, что выглядишь клоуном? – осведомился Крюк.

Но осмеянный им товарищ только выгнул рот полумесяцем.

Тогда за дело взялся Жираф:

– Сейчас я тебе объясню, почем халва на Колыме. Слушай. Розовые футболки носят телки, которые никому еще по-настоящему не дали. Въехал? Ты бы еще панаму с цветами напялил, ха-ха.

Гном вгрызся в него взглядом человека, натолкнувшегося на твердую стену человеческой глупости и готового во что бы то ни стало сокрушить это препятствие.

– Знаешь, Друган-Братан-Джекки-Чан, – насмешливо начал он, – ты туп, как колхозник, думающий, будто он обыграет лохотронщиков на автовокзале. Лови суть, мудила. Все знают: розовый – бабский цвет, и уважающему себя парню носить его – курам на смех. Табу. Но пойми, тот пацан, что надел розовое, и есть самый уважающий себя пацан. Он знает себе цену и плюет на гребаное устоявшееся мнение, ему начхать на смешки тех, кто вырядился как мафиози. Он сознательно нацепил розовое, потому что все его знают с хорошей стороны, и никто не заподозрит его в паскудном. Вкурил теперь?

Губы Крюка расстались с улыбочкой – уж больно здорово сказал Гном. Но Жираф по-прежнему ухмылялся, он хотел, чтобы последнее слово осталось за ним.

– Подожди-ка, – его глаза сузились. – Эдак можно пойти и дальше: вставить серьгу в ухо, прийти на пляж в стрингах. Чего тут такого, все же тебя знают…

– Это двадцать два, – перебил Гном приятеля.

– Чего?

– Я говорю: это перебор. Нормальный пацан должен знать, когда надо остановиться.

– Ха, на прошлой пьянке ты утверждал, что тормоза придумали трусы. А теперь вон как вывернул.

– Слышь, – Гном уже брызгал слюной, – ты ведь меня понял, так зачем порожняки гонишь? «Базарги» хочешь? Вон с этим пообщайся.

И он указал на подъехавший к ним черный «мерседес», из которого, не сразу, а после паузы, как и подобает истинному боссу, вышел Старуха. В одной руке он держал мобильник, другую, сплошь исчерченную лагерными наколками, протянул по очереди каждому из «чистильщиков». Голову его покрывала бейсболка, смотревшаяся на нем совершенно нелепо, а из-под дорогого спортивного костюма торчала ни к селу ни к городу надетая рубаха. Одеваться он так и не научился, зато его умению ловко лепить предложения позавидовал бы и Авраам Линкольн. «Чистильщики» знали об этом таланте Старухи, и не упускали возможности перенять у него опыт.

– Как делишки, молодежь? – осведомился Старуха и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Смотрю на вас и думаю: почему нашим миром правят старики? Нужно давать власть молодым, неискушенным, неиспорченным, и тогда не будет того скотства, которое творится повсюду. Эх, хорошо, что вас увидел, а то уж совсем про меня забыли. – Он вздохнул с наигранной грустью. – Вот так мы, старые пердуны, уходим на пенсию – тихо, незаметно.

Его самоирония была подкупающей, и лица «чистильщиков» озарились улыбками.