Кент ненаглядный

Просить у родителей деньги Роману Белозерцеву не позволила совесть. Он просто ушел из дому, шепнув матери, чтобы она не беспокоилась.

– Я не пропаду, – сказал он ей.

– Пропадешь! – воскликнула мать – стареющая женщина с заплаканными глазами. – Такие, как ты, всегда пропадают.

Это была правда.

Но Ромка не остановился. Он толкнул дверь, слыша за спиной материнский плач и гневные возгласы отца.

Роман был ребенком поздним и единственным. Он рос добрым, веселым, беззаботным и оставался таковым до последнего времени, до того дня, пока не встретил свою любовь…

Окруженный родительской заботой и лаской, он целыми днями просиживал дома; не связывался с «плохими компаниями», не посещал «подозрительные вечеринки». Кончив школу, он поступил в университет, где за ним тут же закрепилась репутация домашнего мальчика.

Пай-мальчика всегда можно узнать потому, как неловко он чувствует себя, ругаясь матом. Его выдают аккуратно отутюженные брюки и робкая улыбка, появляющаяся всякий раз, как только над ним пошутят. В довершение Ромка носил очки, этот вечный атрибут маменькиных сыночков.

– Ромыч, курнем анаши? – подмигивал ему парень из группы, и тотчас, будто опомнившись, хватался за голову. – Да-да, я и забыл совсем: тебе ведь мама не разрешает.

У девчонок гораздо лучше получалось вогнать в краску смешного очкарика. Одна из них при встрече посылала ему воздушные поцелуи, от которых он чувствовал дрожь во всем теле. Другая смущала его тем, что обращала внимание на предметы своей одежды.

– Ромочка, – говорила она, – посмотри внимательнее, мне идут эти сапожки? Они делают меня сексапильнее? Или мне нужно одевать с ними юбку покороче?

Над Ромкой всю жизнь подшучивали, и он привык к этому. Зла он не помнил и был чрезвычайно отзывчив. Не раз ему приходилось помогать по высшей математике ребятам, которые, придя к нему в гости, расправлялись с содержимым холодильника и уходили, забыв сказать «спасибо».

Как человек, чья доброта не знает границ, человек, не видевший ни трудностей, ни предательства, он верил людям. Ему можно было наплести с три короба и он, приняв эту галиматью за чистую монету, сразу же отдавал все свои карманные деньги. Если его приглашали на вечеринку, то лишь для того, чтобы под боком был наивный, незлобный паренек, готовый сносить самые дерзкие остроты.

В шумном обществе сверстников он ощущал себя не в своей тарелке. Свет родных окон манил его, звал…

В просторной уютной гостиной отец, обнаруживший появление сына и потому отложивший газету, обычно предлагает партию в шахматы.

– Какой у нас счет? – спрашивает он, зная, что не получит ответа.

Какая разница, какой счет! Главное – общение отца с сыном.

А с кухни доносятся ароматы, от которых кружится голова. Там хозяйничает мама. Она варит, стряпает, печет, не покладая заботливых рук. Эти же руки нежно касаются Ромкиной головы, когда он садится за стол и начинает уплетать булочки.

– Как учеба? – спрашивает мама, и это еще один глупый вопрос.

Почему – глупый? Да потому, что Ромка – хронический отличник. Он может без запинки перечислить страны, через которые проходит экватор, назвать год, когда на Каталаунских холмах был разгромлен Аттила и, нахмурившись, решить сложнейшую математическую задачу.

– Ты вундеркинд, – умиляется мама. – Таких совсем мало сейчас.

А отец, всегда серьезный, сдержанный, редко позволяющий себе улыбнуться, в этот момент светится счастьем.

Родители не надышатся на сына. Оставаясь вдвоем, они говорят только о нем. Чьи-то дети попадают в тюрьму, садятся на иглу, конфликтуют с семьей. Ромка же, уходя из дому, целует мать, а в выходные помогает отцу на даче. Почти все свободное время он проводит в своей комнате, где царит волшебный полумрак, а со стеллажей в руки просятся тома Достоевского, Моэма. Чтение завораживает, уносит к бушующим морям, бросает в промерзлые пещеры. А мама, проходя мимо сыновней комнаты и слыша шуршание страниц, лучезарно улыбается.

Иногда всей семьей они ходят в лес на лыжах. Мороз игривым мальчишкой щипает лица, заблудившийся среди деревьев ветерок швыряется снежком, и все это так здорово! Домой они возвратятся уставшими, веселыми и довольными, усядутся перед телевизором и будут смотреть старые советские фильмы. Эти фильмы успокаивают, изгоняя из души неясную тревогу; в них мир добрый, а люди предсказуемые.

А еще отец берет его с собой на рыбалку. Сидя в надувной лодке над сонной задумчивой рекой, так хорошо размышлять о чем-нибудь приятном и так бесподобно мечтать! Ни звука, ни ветерка. Величественные деревья, облака в бледно-голубой утренней выси, зеркальная гладь реки – все замерло. Даже отец превратился в восковую фигуру. Мир застывших форм. Никто не потревожит тебя, знай себе поглядывай за поплавком, да думай о том, к чему душа лежит. Не беда, что улов невелик, побыть наедине с собой – вот для чего нужна рыбалка.

Друзей у Ромки нет: он тяжело сходится с людьми и, видя нового человека, замыкается. Его родители по этому поводу не переживают. С Ромкиным интеллектом, с Ромкиной порядочностью тяжело нынче найти друга. Ну, да ничего, кончит университет, устроится на работу, у него появится хорошая девушка, а там и до внуков недалеко. Такой теории придерживалась чета Белозерцевых.

Роману вот уже двадцать, но не с одной девчонкой он даже не целовался. Стоило ему только оказаться поблизости с понравившейся ему девушкой, как сразу начиналось: кровь стучала в висках, по телу пробегала дрожь, а волнение мешало связности речи. В то время, когда мать с отцом думали, будто их чадо парит над сверстниками, чадо, стоя перед зеркалом и видя в нем анемичного очкарика с копной волос, похожей на птичье гнездо, и прыщами, щедро рассыпанными по лицу, говорило:

– Внутренний мир, конечно, должен быть богат, но и внешний желательно, чтобы не бедствовал.

Люди, близко знакомые с неудачей, боятся повторения собственных ошибок. Именно поэтому Ромка не решился заговорить с девушкой, из рук которой неосторожным движением выбил сумочку. Сумочка упала и девушка, ловко подняв ее, покачала головой:

– Ты такой неуклюжий.

И как будто в подтверждение этих слов, пожелавший поскорее смыться Ромка наступил ей на ногу. Девушка вскрикнула. Ромка остановился и, густо краснея, извинился. Девчонка улыбнулась – не наигранно, чисто, искренне.

Ни улыбнись она – и Ромка пошел бы своею дорогой. Но эта улыбка стала солнцем, глянувшим из-за туч в то самое время, когда жаждущий света общения юноша страдал во мраке одиночества. Нехитрое движение губ сделало нечто, что не под силу миллионам слов и изощренным уловкам. Улыбка стала зажженной спичкой, метко брошенной в заждавшйся своего часа бочонок пороха.

Не смея дышать, Ромка во все глаза рассматривал ниспосланную ему небесами девушку. Она была высокая и худая, с темными выразительными глазами, в глубине которых пряталась печаль. Крашеная блондинка, она выглядела года на двадцать два, двадцать три, но во взгляде угадывалось пугающее знание старухи. Ей, одетой в простенькое короткое платьице, вслед обернулся бы лишь один мужчина из десяти. Она не обладала аппетитными формами, и худоба ее смотрелась совершенно по-детски – точь-в-точь девочка-подросток, напялившая платье старшей сестры.

Однако для Ромки она была красавицей. Он полюбил ее потому, что она была первой, кто искренне улыбнулся ему и заговорил с ним естественно. На ее месте могла оказаться другая, но жизнь распорядилась именно так.

Даже под пыткой Роман не вспомнил бы, о чем говорил с нею – два часа он пребывал в полусне, в ином измерении. Оглушенный, застигнутый неведомым ураганом, он не слышал звуков улицы. Только голос. Ее голос. Девушки по имени Юлия.

Так началась эта любовь.

Однако не все было радужно.

Современное общество гуманно лишь на словах. В людях по-прежнему таятся древние кровожадные инстинкты, подталкивающие объявить изгоем любого, кто слаб и кто сомневается, кто слишком выделяется из общей массы и кто имеет прошлое.

Юля была девушкой с прошлым.

Собственно говоря, новую жизнь она начала, полюбив Романа. Четыре года, предшествовавших этой встрече, она проработала на панели.

Что ж, от панели ни одна девушка зарекаться не должна. Панель терпеливо дожидается девочек из глубинки; она подкарауливают матерей-одиночек и стучится в двери к ухоженным, мечтающим о деньгах и богатых мужчинах девицам.

Для Юлии все началось в темное морозное утро…

Тогда на пороге дома малютки нашли младенца, на ножках которого были вязаные розовые носочки. Фамилия подкидыша родилась благодаря ним – Носкова. Имя дали с легкой руки нянечки, обтиравшей пеструю юлу – Юлия.

Не знающая ни настоящей любви, ни настоящей ласки, черствая сердцем, верящая только в то, к чему можно прикоснуться, Юлька внутренне была готова стать проституткой. Ее подруги из детдома, начавшие половую жизнь в двенадцать лет, предложили ей эту работенку.

Спросом Юлька не пользовалась, и после всех сутенерских штрафов денег оставалось совсем мало. Но, привыкшая довольствоваться тем, что есть, она мирилась со всем. Ей довелось повидать немало дерьма. Водянистые взгляды пьяных ничтожеств, мнящих себя королями; зуботычины от хамов и тумаки от сутенеров; постоянное ожидание звонка в надежде, что клиент окажется трезв и не груб; уйма выкуренных сигарет и еще больше истраченных на склоки и препирательства нервов; переживания по поводу подозрительного клиента, у которого так не вовремя лопнул презерватив; пропахшие дешевыми духами и потом матрацы на снимаемой квартире; ночи, проведенные в милицейских кабинетах; драки с теми, кто спит на соседних кроватях; утренняя пьянка, цель которой – снять напряжение…

Юльку обошли стороной болезни, серьезные потрясения и наркомания. Много раз она порывалась уйти, но вопрос «что я буду делать?» удерживал ее от решительного шага…

– Ты очень красивая, – говорил ей Ромка. – И умная.

В этих новых для Юльки словах чувствовалась теплота, а от нее оттаивают заледеневшие сердца.

Она призналась ему во всем на третьем свидании.

– Девочка по вызову? – Ромка удивленно вскинул брови, на секунду задумался и пожал плечами: – Ну и что.