Кент ненаглядный

Ему было плевать. Он любил эту девушку и не думал о ее прошлом, живя только настоящим. Лавина любви погребла его; под ней он перестал ощущать окружающий мир. Прежние ценности – родители, дом, учеба – отодвинулись куда-то далеко-далеко. Как путник изнывает в пустыне без воды, так Роман изнывал без общения с противоположным полом. Первая, попавшаяся девчонка, показалась ему миражом. А когда мираж оказался явью, он сказал себе: «Это моя судьба. И точка».

К Юльке любовь пришла чуть позже. Льду, покрывавшему сердце, требуется время, чтобы растаять. Ну, хотя бы неделю, или две.

На четвертый день их знакомства Юлька, сославшись на месячные, взяла у сутенера отпуск.

– Что-то темнишь, чувиха, – сказала ей одна из проституток. – И глаза у тебя как-то странно горят. Колись: нашла себе мужика?

Юлька кивнула.

– При «бабулях»? Не очень древний? Сколько ему?

– Двадцать.

– Сопляк. Значит, родители «заряженные»?

– Не шибко.

– Тогда на кой он тебе?! При нашей жизни любовь-морковь надо крутить, чтобы устроиться по-хорошему, а не для того, чтобы в комнате с подселением тихо чпокаться.

Комната с подселением появилась на следующий же день после этого разговора. Юлька сняла ее, заплатив вперед за три месяца. Она порвала с прежней жизнью. Разом, как отрубила.

Комнатушка с неровным полом, с блеклыми, выцветшими обоями и лампочкой, раскачивающейся под пожелтевшим потолком, казалась ей раем. Здесь можно было спать и не слышать доносившегося сквозь сон бормотания тех, кто не уснул. Здесь можно было распахнуть окно, не опасаясь ничьих недовольных возгласов. Здесь она, Юлька, была хозяйкой.

И рядом с нею находился человек, о котором ей – удивительное дело! – хотелось заботиться.

Ромка был таким неиспорченным, наивным, словно с самого рождения жил в монастыре. Он удивлялся таким пустякам, что Юлька, не в силах сдержать рвущийся наружу смех, спрашивала его:

– Скажи, а на Луне есть города? Почему – на Луне? Потому, что ты оттуда свалился.

Ложась с ним в постель, он знала, что получит удовольствие.

– Знаешь, – сказала она однажды, – раньше для меня секс был тем же, что для мойщицы посуды – стопка грязных тарелок. А теперь – другое дело.

Ромка, знакомый с сексом лишь по скачанной с интернета порнухе и боявшийся, что Юлька только разыгрывает оргазм, постоянно допытывался, хорошо ли ей с ним.

– Да, – отвечала она.

– Честно? – не унимался он.

– Я тебя не обманываю, – взрывалась она. – Если не прекратишь задавать свои противные вопросы, я обижусь.

Они болтали обо всякой чепухе. Он рассказывал ей содержание своих любимых книг, она ему – истории из жизни.

– Жаль, что я ничего никогда не читала, – часто говорила Юлька. – А ты – просто ходячая библиотека.

– А мне жалко, что я не писатель! – взвивался Ромка. – У тебя столько сюжетов, столько характеров! Да и в жизни, как я теперь понял, все ярче происходит, заковыристее.

Два месяца пролетели так быстро, как пролетает все радостное, доброе, волшебное. Действительность не замедлила напомнить двум растворившимся друг в друге людям о существовании невзгод и трудностей.

Университетский преподаватель принес в дом Белозерцевых страшную, невозможную весть: Роман не появляется в храме науки. Разразилась невиданная доселе буря. Мать с отцом, поначалу сбитые с толку, но позднее пришедшие в себя, метали громы и молнии. Их ребенок, их чудо-мальчик, друзьями которого были книги да учеба, вдруг свернул с пути истинного! Что случилось? Где он пропадает целыми днями? С кем проводит время? Может, он стал жертвой чьих-то козней?

Ответы на все вопросы родители хотели получить незамедлительно, и Ромка был честен с ними. Честен, как всегда. Известие о появлении у сына любимой девушки отец воспринял молча, с каменным лицом. Мать же голосом, похожим на набат, призвала Ромку одуматься. Она сказала, что любовь, пусть даже и первая, не повод бросать учебу. Стареющая женщина забыла: влюбленные не думают о будущем. Любви не известен расчет, но хорошо знаком порыв. Ромка взорвался – впервые. То ли в пику родителям, то ли, желая рассказать все до конца, он сообщил о бывшей работе избранницы. У мамы началась истерика. В семье Белозерцевых продажная девка, шлюха! Мамин крик звенел в чинно стоящих в буфете хрустальных фужерах и в ушах Романа, который обманул надежды веривших в него людей. Отец, мраморным изваянием застывший в дверях, молчал, пребывая в шоке. Дворец, называемый семьей, храм, сложенный из заботы, понимания и абсолютного доверия, рухнул в одночасье.

– … и всему виною потаскуха, охмурившая невинного, – причитала мама.

Оскорбление, прозвучавшее в адрес избранницы, сделало свое дело. Можно костерить самого человека, но не касайся предмета его страсти. Клокочущий внутри Романа гнев толкнул его в спину. Он хлопнул дверью и через притихший сумрачный город помчался к той, которую боготворил. Плевать на все! Плевать тысячу раз!

Юлька ждала его. Он упал в ее раскрытые объятия и, давясь словами, попытался рассказать о конфликте с родителями. Она закрыла ему рот поцелуем.

Ночью, лежа в постели, Юлька сказала ему:

– Всегда мечтала выспаться на чистых простынях.

В дешевых номерах, где она обслуживала клиентов и на съемных квартирах простыни были застиранные и потемневшие, точно полотняный саван египетской мумии, а та простыня, на которой она сейчас лежала в обнимку с любимым, ослепляла своей белизной.

Юлька была счастлива.

Ромка был счастлив.

Но тени неприятностей уже толпились вокруг дома, где мило ворковали влюбленные.

Желающая самостоятельности молодежь должна быть готова к голоду, и в отличие от Ромки, которому мама подавала чай с размешанными в нем двумя ложками сахара, и который думал, будто чай сладок сам по себе, Юлька понимала: деньги никто не принесет просто так. Две или три недели влюбленные встречали день с пылающими сердцами и пустыми желудками. Наконец Юлька сказала:

– Пора работать.

Ромка согласился с нею. Где-то в темных уголках его души плаксивый голосок домашнего мальчика призывал: «Не отвергай родительскую помощь. Сходи к ним, помирись». Все верно, трусость помогает выжить, а покорность делает человека сытым. Однако с недавних пор в Ромкиной душе завелся новый голос – ранее неведомый, голос паренька, превращающегося в мужчину. «Завел семью – веди себя как взрослый», – приказывал этот баритон. Неожиданно обнаруженная гордость не позволила Ромке вернуться к родителям с протянутой рукой.

Он устроился ночным сторожем в школу, где еще недавно учился сам. Юлька работала продавщицей в продуктовом магазине. Невелики деньги, но те, у кого в голове шумит вино любви, довольствуются малым.

Помимо финансовых трудностей возникли и проблемы с законом. Отчисленный из университета, Роман Белозерцев активно уклонялся от службы в армии. Работники военкомата разыскивали его. Вскоре участковый каким-то образом узнал адрес уклониста – и Ромка начал вздрагивать при каждом звонке в дверь. Школа так же не была безопасным местом – многие знали отличника и медалиста, работающего там сторожем. Пришлось уволиться.

Ночью, прислушиваясь к шорохам в подъезде, изнуренный тревогой, он шептал Юльке «люблю». И она в ответ шептала ему то же самое.

Днем Ромка, если получалось, подрабатывал грузчиком в порту. Донельзя уставая от незнакомого ему физического труда, он приходил в комнату, еле передвигая одеревеневшие ноги. Бледный, как привидение, ощущая тяжесть во всем теле, он легко касался своей возлюбленной; легко – потому, что на его руках появились мозоли, которые царапали тело и рвали колготки.

Вечерами, выключив свет, опасаясь незваных визитеров, Ромка с Юлькой мечтали. Это был хороший способ отвлечься, уйти от тревожной реальности.

– Вот бы уехать отсюда, – говорил Роман. – В теплые края. Купить домик возле моря – небольшой, нам ведь не нужен здоровый. Я бывал на юге. Там классно! Ночи темные-претемные, и повсюду светлячки. Знаешь, как это прикольно – светлячки!

– Да, наверное, – подхватывала Юлька. – Живые огоньки…

Наше общество похоже на злого, коварного карлика, внимательно наблюдающего за людьми и не способного простить оступившихся. Карлику незнакомо слово «милосердие». Он высмеивает беззащитных и преследует слабых. Его кривая усмешка видна всякий раз, когда мимо проходит человек, чьи дела идут не лучшим образом. Он не спускает завидущих глаз с тех, кто находится на гребне волны, с нетерпением ожидая падения счастливчиков. Он без устали сплетничает и не брезгует никакими интригами. Его не нужно долго ждать в местах, где запахло жареным. Он готов втоптать в грязь любого, кто слегка испачкался.

Юлька постепенно начала забывать о своем прошлом, но ей напомнили.

Возвращаясь однажды с работы, она столкнулась с парнем, которого когда-то обслуживала. Стеклянный взгляд пьяного хама тотчас раздел ее донага. Она попыталась проскользнуть мимо и затеряться в толпе, но не тут-то было. Парень снялся с места и устремился за ней. Он сталкивался плечом то с одним, то с другим прохожим, вслед ему летели недовольные возгласы, а он, равнодушный ко всему, преследовал свою добычу.

– Эй! – голос его загремел властно и развязно. – Куда ты так спешишь, шлюшка?! Или позабыла старых знакомых? Меня зовут Жирафом, помнишь?