Ничей

– Тьфу на тебя! Развратник! Об одном вечно думаешь, как в том анекдоте про военных.

Я заржал.

– Шучу. Сегодня у нас, как в Пёрл-Харборе. Третьего налета японской авиации не будет.

– Не умничай, – сказала Наталия миролюбиво и прижалась ко мне. – А зачем вы с Фурсовым на кухне закрывались?

– Просто любезничали.

– Ну, хватит прикалываться.

– Секретные дела у нас, понимаешь?

– Не надо со мной, как с идиоткой.

– Ладно, только не проболтайся никому, – я сделал драматическую паузу. – Есть план по заброске дохлой крысы в лагерь конкурента…

Далее я рассказал ей то же, что и Володе. Практически слово в слово.

– А мы не рано начинаем? – спросила Наталия вполне здраво.

– Наоборот, в самый раз. В районной администрации уже директоров управляющих компаний собирали, чтобы за Филейкина агитировали. Пусть отвлекутся на нечто веселенькое.

– Этим Фурсов будет заниматься?

– Непосредственно нет. Его с обеда Макеев куда-то забирает, – сказал я. – Есть там какие-то орлы. Если честно, не вникал.

– Это я завтра без его общества обойдусь? – иронически спросила Наталия.

– Увы, придется тебе пострадать, – улыбнулся я. – Ты уж попробуй как-нибудь без Фурсова. А операция «Пролетарии против капиталиста» у нас на пятнадцать ноль-ноль назначена.

Фурсов вел свой внедорожник аккуратно, сохраняя при этом обманчиво-расслабленный вид. На самом деле водитель он был классный, мне за все время моих приключений и странствий попадались двое или трое таких же, не больше. Ехать было недалеко, но с утра город, как обычно, мучился в пробках. Снег почистили кое-как, и состояние дорожного покрытия добавляло адреналина. Наконец, мы ловко свернули в переулок за старой церковью, где раньше, еще на моей памяти, располагался склад, и остановились возле торца длинного, подъездов на десять, дома. Был он немногим новее церкви, но фасад недавно отремонтировали, а крышу перекрыли. Почти весь его первый этаж, слегка утопленный в землю, занимали офисы, магазины и магазинчики. Имелся также салон красоты. Соседняя с ним дверь без вывески вела в резиденцию Василия Александровича.

Мы потоптались у порога, сбивая снег с ботинок. От проезжей части к дверям вела элементарная народная тропа, дворник тут еще не появлялся, да и конь не валялся. Фурсов нажал кнопку звонка. Было слышно, как внутри играет бодрая мелодия. Потом, после того как на наши лица насмотрелись через экран домофона, дверь автоматически открылась.

Макеев-младший заседал посреди довольно обширного зала. Помещение офиса в прошлом было квартирой, впоследствии подвергшейся некоторой перепланировке. Зал (я его с первого раза почему-то окрестил newsroom), вел свою родословную от двух смежных комнат. Еще две комнаты – одна, дальняя, чуть побольше, и другая, ближняя к холлу, поменьше – дополняли общую панораму. Кроме того, из зала сразу справа от входа вел коридорчик в санузел и кладовку.

Мы вошли и поздоровались за руку. Василию Александровичу тяжеловато было вставать лишний раз. Это объяснялось как его тучной комплекцией, так и травмой, полученной им когда-то в автомобильной аварии. Человек он был действительно мягкий, чуждый высокомерию и пафосу. Внешне, кстати, совсем не походил на брата, разве что формой лица. В отличие от бойкого Георгия Александровича, чьими университетами стала жизнь, Василий Александрович закончил один со мной вуз, через команду КВН и клуб самодеятельной песни знал кучу народа и с удовольствием вращался в городском богемном кругу.

– Садитесь, ребята, – запросто пригласил он. – Алёна, присоединяйся.

Я сделал усилие, чтобы не поморщиться.

Алёна полноправно входила в состав штаба, но была чужим человеком. Ее появление стало первым сюрпризом, который преподнес мне кандидат. Изначально мы договаривались, что в кадровую политику он лезть не будет. Фурсов под видом водителя не считался: его приставили ко мне, по словам Георгия Александровича, для моей же пользы. Тогда я возражать не стал, и в том был свой резон. А по поводу Алёны имел место короткий, малоприятный разговор со старшим Макеевым. Как он заявил, она работала с ним и его братом раньше: в частности, на тех провальных выборах в районе, и Василий Александрович ее ценил. В итоге я уступил ему с условием, что она будет подчиняться мне и только мне. Интуитивно я ощущал, что пошел на это зря. Алёна уже четвертый день безвылазно паслась в офисе у Василия, объясняя свое поведение тем, что оттуда ей удобнее общаться с подрядчиками.

На нее были возложены обязанности контролировать изготовление всей печатной и сувенирной продукции кандидата в депутаты. В мирной жизни она трудилась в типографии со смешным названием «Сосо», которой владели три брата-грузина. Должность ее там называлась «менеджер по продажам», и я не сомневался, что ей, кроме зарплаты в нашем штабе, выходцами с Кавказа были обещаны хорошие проценты с договоров. Что касается круга подозреваемых в шпионаже, Алёна представлялась, пожалуй, самым слабым местом. Проверить ее по-быстрому было довольно затруднительно. Скажу откровенно, она мне не понравилась и просто субъективно. И не только тем, что держалась особнячком от нашего остального маленького коллектива. Было в ней нечто от людей того сорта, про каких обычно говорят: из дураков, но хитрый.

– Алексей Николаевич, вы не передумали насчет дизайнера? – спросила она, поджав губы.

– Не передумал и не думал передумывать.

– Зря. В «Сосо» очень хороший дизайнер.

– Только не надо больше про него, – попросил я. – Он, может быть, и хороший бутылочные этикетки делать, но здесь другие задачи стоят.

– Бутылочные этикетки тоже надо уметь делать, – возразила она.

– Надо, очень надо, – истово подтвердил я. – Знаете, что над воротами концлагеря было написано?

– Какого концлагеря?

– Не нашего, немецкого. «Каждому свое». Вот так.

Алёна приняла оскорбленный вид, как будто я собрался упечь ее в этот концлагерь, и отсела подальше от нас с Фурсовым.

– Георгий Александрович будет? – обратился я без паузы к Василию Александровичу.

– Звонил, сказал, что поедет сразу на очень важную встречу. Без него посовещаемся, – развел он руками.

– А эти артисты где?

– С минуты на минуту будут.

Тут же заиграл домофон.

– Вот и они, – облегченно вздохнул Макеев-младший.

Первым в наш newsroom вступил Игорь, в дверях по привычке слегка пригнувшись из-за своего большого роста. Был он с неразлучным другом-ноутбуком и в расстегнутом кожаном пальто. За ним неслышно вплыла Татьяна с вечной кисловатой улыбочкой на бледном лице. Василий Александрович тепло приветствовал обоих, я молча пожал Игорю руку, а Татьяне кивнул.

– Ну что, как у нас дела? – радушно спросил Василий Александрович, будто звал всех к накрытому столу.

Игорь потеребил бородку, избегая смотреть нам в глаза.

– Знаете, Василий Александрович, дела не очень. Люди вымотаны до предела, но результата пока нет.

Фурсов ухмыльнулся.

– Мне показалось, только наш юрист вымотался им объяснять.

Игорь запнулся. Татьяна скривилась так, словно наступила в коровью лепешку, и приняла у него эстафету.

– Василий Александрович, я понимаю: Валерий Сергеевич, как всегда, неудачно шутит. А ситуация очень серьезная.

– Кто же ее до этого довел? – изобразив полное простодушие на лице, поинтересовался Фурсов.

– Давайте мы сейчас не будем выяснять, кто и как довел, – кротко предложил Игорь.

– Извиняюсь, вы про меня еще не забыли? – спросил я.