Ничей

– Думаешь, он сам где-то проболтался, а теперь грешит на утечку из штаба? – предположил я.

– И такое может быть.

– Проверить бы.

– Попробуем, – отозвался Фурсов.

– С кого начнешь? – спросил я.

– Подумать надо. Что вообще утекло?

– Да фигня. Якобы тусил он где-то с депутатами, и сказали ему, что я у него штабом рулю. Мы этот факт пока прячем, ты знаешь. По официальной версии, начальник штаба – Василий Александрович.

– Уже теплее, – заметил мой специалист по безопасности.

– Есть предположение? Готов поделиться?

Фурсов впервые за время секретного разговора улыбнулся краешками губ.

– Не готов еще. Доверься профессионалу.

По-моему, Георгий Александрович в действительности занимался фигней, устроив игру в казаки-разбойники. Свои соображения по этому поводу он мне так и не открыл. Конечно, для группы влиятельных товарищей я был как красная тряпка для быка. Моя прошлая деятельность в качестве шефа пресс-службы дивного нашего областного парламента завершилась беспрецедентным скандалом. Отказавшись уволиться по прихоти спикера Хрюшникова, я сделал громкое заявление для прессы. Чтобы закрыть вопрос, мою службу попросту расформировали. Удалившись наконец из казенного дома, я послал Хрюшникову дополнительный привет.

Главный редактор оппозиционной «Современной газеты», с которым мы вместе играли в футбол, согласился тиснуть отрывок из моей повести «Козлы», которую я анонсировал прежде. В том коротком отрывке я хорошенечко насадил на пику и преподобного спикера, и заодно с ним кое-кого из наиболее достойных. Самое пикантное заключалось в том, что полного варианта якобы разоблачительной повести не существовало и поныне. Однако возможность продолжения публикации напрягла ее героев сама по себе.

«Козлы» имели бешеный успех в узких кругах. Холуи спикера, получив команду, понеслись по киоскам быстрее ланей, но тщетно. Тираж был разметен под корень, и в административных зданиях ксероксы со сканерами работали без устали. Естественно, я сделался персоной нон грата в местных коридорах власти, хотя многие чиновники и парламентарии при встрече со мной хихикали и упорно допытывались, когда же будут новые главы. Я мило отвечал: «Вы тоже готовьтесь». И только после паузы смеялся тоже…

Скрыть хотя бы до поры до времени степень моего участия в кампании надоумил, скорее всего, Макеев-младший. Он вообще хотел как можно тише пройти всю дистанцию – образно выражаясь, по возможности и рыбку съесть, и на люстре покачаться. Поэтому наших строго-настрого предупредили о неразглашении. В полевом штабе все, кроме Игоря и Татьяны, были уверены, что я лишь верный адъютант Георгия Александровича

– Сколько тебе надо на следственные действия? День, два? – спросил я у Фурсова.

Тот прищурился, но не как при общении с Наталией.

– Двух хватит. Смотри, что мы сделаем…

Володя ввалился в тихий офис, когда за окном было уже черным-черно. От него пахло бензином и, кажется, коровником. Глаза блестели.

– Какая обстановка на селе? Зябь готовы пахать? – осведомился я.

– Про зябь не знаю, но тема есть, – серьезно сказал он.

Чувство юмора у Паньшина всегда было немного своеобразным. Вернее, запрятанным очень-очень глубоко внутрь. В то же время сидела в нем здоровая упертость, помноженная на завидную работоспособность. Он, как пионер, всегда готов был идти, ехать, беседовать, расшифровывать записи, собирать по крупицам какие-нибудь сведения. Конечно, имелись в нашем цехе коллеги, способные написать ярче и красивее. Но, кроме того, что был он спокойный и незаносчивый пахарь, имелось у Володи еще одно свойство, довольно редкое. Подхалтурить на стороне или взять с кого-то денежку в обход рекламного отдела он, понятно, тоже был не прочь. Это вполне уживалось в нем с какой-то неизжитой убежденностью в том, что пресса должна не только обслуживать, а еще призвана доносить до общества достоверную и значимую информацию.

– Шляпу сними, – процитировал я товарища Саахова.

Паньшин положил меховой картуз на соседний стул и ладонью пригладил волосы.

– Наталия Геннадьевна, чайку нам заварите?

Наш офис-менеджер, реагируя на мою просьбу, встала из-за компьютера и прошагала мимо нас, грациозно покачивая задом. Володя сглотнул слюну и одним глазом покосился на нее.

– Макеев почти не погорячился, там действительно наворочали дел, – начал рассказывать он. – Юрин, похоже, зарвался…

Зарвавшийся, по его определению, Юрин был главой того самого района, которым чуть больше года назад повелевал Георгий Александрович. Район был среди трех десятков прочих так себе, не имел ни нефти, ни газа, ни других полезных ископаемых, ни промышленных производств. Плюсы его заключались в близости к областному центру и обширных земельных угодьях, пригодных как для выращивания чего-нибудь, так и для строительства. Славился район также озерами и прудами, где водилась недурная рыба. По преданию, как раз отсюда к столу царя Михаила Федоровича Романова были поданы сто добрых щук и сто добрых сазанов. Будучи студентом на архивной практике, я сам держал в руках летопись, которая сообщала об этом гастрономическом факте.

То ли земли, то ли пруды с отменной рыбой, то ли и то, и другое вместе заинтересовало вдруг серьезных людей, но к выборам в районе объявились конкуренты. Юрин, бывший тогда обычным председателем колхоза, сам по себе не мог представлять особой угрозы. За его спиной маячили другие силы. В день голосования на территорию, которую вроде бы прочно контролировал Георгий Александрович, высадился мощный десант. Прямо с утра началась массовая и нескрываемая скупка бюллетеней. Бригады, высадившиеся в каждом селе и хуторке, прикрывало частное охранное предприятие из самой Москвы. Местная милиция с каменными лицами ни во что происходящее не вмешивалась.

Последующие попытки Макеева доказать что-то кому-то в избиркомах и судах, конечно, оказались тщетными. В одной компании с приезжими бойцами были замечены несколько ветеранов госбезопасности в штатском, все как на подбор в очень высоких званиях. А стоило Юрину опохмелиться после выборов и принести присягу на верность народу, как о своей инвестиционной стратегии применительно к району заговорила известная столичная фирма «Полусвет». Георгий Александрович прекратил свои хождения по инстанциям, но ничего не забыл и не простил. Юрин стал его личным врагом, имя которого он даже не мог спокойно упоминать. Моего клиента в таких случаях мигом начинала бить нервная дрожь.

– Короче, в эту школу вместе с бассейном вбухали кучу бабла, но ни одна комиссия их ни за что не примет, – продолжал излагать Володя. – Там скоммуниздили всё, до чего смогли дотянуться, и даже больше. Губер бубнит о борьбе с коррупцией, а вот тебе пример – под самым носом.

– Номер через два дня выходит, – напомнил я. – Завтра сдашь текст?

– Раз надо, значит сдам, – как обычно, ответил Паньшин.

– За это и ценю. Всё, не буду тебя забалтывать. Чай допивай и вперед, к станку.

– Я дома попишу с утра? – полувопросительно сказал Володя.

– Никаких проблем, пиши хоть дома, хоть у любовницы. К трем часам управишься?

– К четырем, наверное.

– Ладно, но дольше не затягивай. Наталия Геннадьевна?

– Да, Алексей Николаевич, слушаю вас, – томно откликнулась наша домоправительница, занявшая прежнюю позицию перед клавиатурой.

– Посидишь минут пять на кухне, а?

Наталия вздохнула.

– Гоняете меня туда-сюда…

– Так надо, – подчеркнул я, подпустив суровости в голос.

Наталия поднялась, отодвинула кресло и снова продефилировала мимо, еще более акцентированно покачивая задом.

– Ты пей, пей, не спеши, – задумчиво сказал я, глядя на Володю, раскрасневшегося от чая. – Тут еще одна темка есть.

– Какая? – сразу спросил он, поставив кружку.

– Потенциальная, если можно так выразиться.

– Стоящая?

– Пожалуй. Ты что-нибудь про фабрику Филейкина знаешь? Ну, главного нашего конкурента? Которая на улице Красных Конников?

– Так, кое-что. Специально пока не выяснял, но можно информацию подсобрать.