Ничей

– Думаешь?

– Практически не сомневаюсь.

– А ты, выходит, в революцию веришь? – поддел меня Павел.

– Не верю, – серьезно ответил я. – От революции никогда никакой пользы. И потом, откуда она здесь возьмется? Ну, выйдут человек сто пятьдесят или двести, ну, разгонит их ОМОН минут за пять-десять…

– Человек двести, говоришь? А если двести тысяч?

– На Манежке сейчас столько не поместится.

– Не обязательно на Манежке.

– Паша, фантастика на другом этаже, – я не утерпел и достал сигарету из пачки. – Кто в Москве поднимется? Ради чего? Тут вообще масса народа от власти кормится. Министерства, ведомства, префектуры, управы, челядь всякая, ГУПы, МУПы, институты, фонды, обслуга, охрана. Это ничьим людям туго приходится.

– Вот видишь, народ-то накормлен. Ну, может, не весь, но точно большинство. Власть не так уж плоха.

– Помнишь, как Иосиф Бродский говорил? У меня с ней эстетические разногласия. И потом, свобода лучше несвободы.

– Останется наш президент президентом?

Зная о моей относительной вхожести в коридоры власти, друг Павел по примеру господ журналистов тоже хотел получить эксклюзивную информацию. Мы с ним уже полным ходом уговаривали бутылку с медовухой, и сила земного тяготения ощутимо сдавала позиции.

Я покачнулся вместе со стулом и сказал:

– Сам не пойму. Да какая к чёрту разница?

– Н-ну, не скажи. Он же этот… главнокомандующий?

– Не смеши. Просто дали человеку табуретку посторожить.

– Всё-таки они разные… с премьером. Он либерал.

– Произведен временно в либералы, ага. Нет у нас никаких либералов, и консерваторов тоже нет, – я чуть не сплюнул на тарелку. – Есть единый и неделимый класс чиновников и прибившейся к ним шантрапы. В Штатах вот празднуют День благодарения, а у нас пора ввести дни коленопреклонения. Это когда им подарки волокут, и у парадных подъездов не протолкнуться.

– Ты власть близко видишь. Какая она вообще? – задал новый вопрос Павел.

Медовуха всё увереннее брала верх над моим рассудком. Я взялся за стол, сделал титаническое усилие и попытался объяснить.

– Раньше, когда я в провинции жил, думал, что в Москве о-очень много умных, образованных, эффективных. Во всяком случае, гораздо больше, чем на местах. А теперь вижу, что умных не особо и больше на тысячу душ населения. Понтов только полно. Так и с властью.

Товарищ недоверчиво щурился. Меня несло.

– Счетоводы эти, элита якобы, которая правит бал – кто они? Их дело считать и начальству цифры докладывать. А они сегодня политику определяют, стратегию пишут, рамки доходов-расходов задают. На место их пора поставить! Хвост не должен вертеть собакой!

По кухне плыл табачный дым. Стояла глубокая ночь, и двор с баскетбольной площадкой за нашим окном давным-давно опустел. Машин, проносившихся по проспекту Мира, отсюда не было слышно. На кухонном столе громоздилась грязная посуда, лежали окурки и скомканные салфетки. Павел икнул и задал самый главный вопрос:

– Так что с Россией будет?

– Сгниет на корню, но небыстро. Как Византия сгнила, второй Рим, – вынес я итоговое заключение.

– Что, и шансов нет?

– Нет. Так сказать, при наличии отсутствия. Мы свой выбор сделали в семнадцатом году. Вернее, за нас с тобой его сделали. Всё, писец. Ты просто на людей вокруг себя посмотри.

– В данный момент я на тебя смотрю, – сказал Павел.

– А я не лучше других по большому счету.

– Когда всё случится, по-твоему?

– Если о сроках, то на наш век должно хватить.

Павел только головой покрутил.

– Предлагаешь не валить? Остаться?

– Это уж сам решай.

– У тебя есть мечта? – неожиданно трезвым голосом спросил он.

Я покатал по столу скомканную салфетку.

– Мечта? I have a dream, да. Я бы уехал без колебаний. Деньжат только срубить бы и – полный вперед. Балдеть и винцо охлажденное попивать, глядя на ласковые волны Средиземного моря.

– Ты прямо поэт, – сказал Павел то ли серьезно, то ли не очень.

Мы выпили еще, без тоста.

– Пора о бабах? – не без труда выговорил мой товарищ.

– Валяй.

– Некого.

– Ты же примерный семьянин, положительный герой, – возразил я.

– Не надо больше о грустном. Лучше про свои подвиги расскажи.

– Лучше покажу, – я вынул из чехла на ремне телефон и залез в раздел «Фото». – Глянь-ка.

– Ух! Красотка! – Павел с любопытством изучал снимки обнаженной девушки Ники, которые я сделал прошлой ночью.

– Интеллектом не блещет, конечно, – добавил я.

– Молодая еще, – снисходительно заметил семьянин.

– Молодая, да ранняя.