Дорога на Ольхон

Дорога на Ольхон
Алексей Черницын

Много лет назад произошла странная история, связанная с пропажей одного археолога. Последующие рассказы и обсуждения сильно всколыхнули представления о нашем прошлом и… превратились в быстро затухающий слух. А как оно было на самом деле? Мы слишком старательно изучаем официальную версию нашей истории. Между тем, существует слишком много фактов из человеческого прошлого, давно запутанного и, в основном, выкинутого из человеческой памяти, которые мы узнаем только случайно и по крупицам. А ведь это прошлое неумолимо и каждодневно тянется в наше время.

Алексей Черницын

Дорога на Ольхон

ПРОЛОГ

Блюститель дхармы (правитель – прим. авт.) отрешенно слушал правара (начальник над войском – прим. авт.). Этот доклад был совершенно не нужен, поскольку необходимая информация уже поступила, причем сразу из нескольких мест. Во всех случаях события представлялись почти одинаково.

Возвращающиеся из недавнего похода полки сразу после лесного массива вышли в широкую долину, зажатую между невысоких старых гор. Разведчики быстро нашли брод через разрезавшую дорогу широкую речку. На той стороне, почти на ходу, снова формировались строи и, незаметно для самих себя, вымотанные воины начинали ускорять движение. Все чувствовали приближение родных мест.

Нарастающий шум, сразу со всех сторон, заставил остановиться. Еще немного и задрожавшая вокруг земля стала извергаться потоками камней и вырванными с корнями деревьями. Воины выбегали из горной ловушки, часто на ходу теряя копья, щиты и снаряжение. Хуже всего оказалось передовым отрядам. Часть людей пыталась прорваться назад, другие упрямо продолжали идти вперед. И лишь небольшая, рассыпавшаяся на кучки группа металась на месте между скалами и деревьями. Кое-кто накрывался щитами сверху, другие прижимались к могучим стволам, а самые отчаявшиеся, откинув голову назад, вставали на открытых местах и громко просили богов о помощи.

Кто может твердо сказать, что помогло. То ли природа устала, потратив последние импульсы своего раздражения, а может и иные силы пришли на помощь людям. Но очень скоро звуки падения камней начали затихать. Обрадованные воины собирали на земле свои вещи, становились на колени и воздавали благодарственную хвалу высшим силам. Атмосферу начавшегося успокоения разорвал чей-то вопль. Постепенно все начали собираться вокруг осыпавшейся скалы. Порода из двух завалов продолжала потихоньку струиться отдельными камнями в образовавшийся внизу провал. А прямо возле скалы, частично покрытый камнями лежал огромный человек.

Оценивающие взгляды бегали по фигуре. Рослые воины осматривали друг друга, а их глаза снова и снова возвращались к громадному лежащему человеку. Очень скоро в них ничего не осталось, кроме непроходящего ужаса.

– Он мертвый? – деланно небрежно уточнил блюститель, едва правара умолк.

– Живой!

– Его нужно доставить в город. Он может пригодиться.

Правара согласно закивал головой. Ему очень хотелось узнать, что задумал блюститель, но он так и не рискнул спросить.

Глава 1. КАК Я УСТАЛ

Дорога

– Мы рады вас приветствовать на борту…, – экипаж представлял в громкоговоритель не видимый пассажирам первый пилот.

Его официальный представитель перед пассажирами – стюард Ваня – стоял монолитным утесом в голове салона и не имел ничего общего с классической породой стюардесс. Легких, вежливых, миниатюрных и воспетых во многих стихах и песнях. И, все-таки, оказалась и такая. Необыкновенно живая, она частично заслонила Ваню от пассажиров, выскочив откуда-то сзади. Эта стюардесса чем-то напоминала лисичку – хитрую, дружелюбную и необыкновенно ловкую. Большинство людей, быстро, перестало слушать выступление главного человека в самолете, а потом дружно уставилось на лисичку. Все по своим убеждениям и интересам – одни на лицо, другие на ноги, а третьи на руки, демонстрирующие порядок применения чего-то очень важного. Последнее почти сразу забылось, а лисичка убежала, чтобы примерно через полчаса вывести в проход узкую высокую тележку, набитую бутылками, стаканчиками и еще черт знает чем. Четкими и выверенными движениями девушка наливала чай, кофе и лимонад в плотные бумажные стаканчики, не забывая при этом улыбаться и кивать головой на пожелания пассажиров.

– Вам севенап? Чай? А вам – кофе? Сейчас принесу покрывало. Меня зовут Таня. Извините, но ваше имя меня не интересует. Десять километров.

Наблюдение за ней заметно скрадывало время. Поскольку весь остальной обслуживающий персонал был представлен стюардами, то большинство взглядов мужчин доставалось только Тане, единственной женщине из экипажа самолета.

– Девушка, вы не поговорите со мною? – а почему бы с толком не потратить время в полете.

Девушка старательно кивала головою, а потом через весь салон громко и весело кричала:

– Ваня, подойди, тут пассажир хочет поговорить о чем-то со стюардессой.

Самое удивительное в этом Ване было то, что при своих значительных габаритах он ухитрялся проплывать мимо кресел, не толкая спящих пассажиров. Он, ничуть не хуже Тани, разливал севенапы и прочие напитки. Но у него не было ее фигуры. За весь полет не возникало желания представить, как он выглядит без этой строгой и, наверное, даже по-своему красивой униформы. Хотя, судя по поведению отдельных мужчин, через два ряда, Ваня тоже получил свою долю поклонников.

В таких случаях Колькин отец всегда решительно заявлял:

– О вкусах не спорят.

И тут же зло сплевывал куда-то в сторону. И только Колькин дед мог в достаточно короткой тираде антилитературными выражениями показать свое категорически негативное отношение к целому ряду общественных явлений. Пока была жива бабушка, монолог старого человека прекращался после ее уверенного заявления:

– Тебе-то, старый, какая разница. Ведь сам в таком состоянии, что пора бесплатные билеты в женскую баню получать.

После упоминания женской бани дед зло крякал и, в зависимости от обстановки и окружающих его вещей, либо шел рубить дрова, либо наливал и опрокидывал рюмку водки. Но иногда он включал телевизор и долго всматривался в экран. Так, словно пытался увидеть в сменяющихся кадрах какую-то новость, подтверждающую правоту его мыслей.

– Уважаемые пассажиры…

Шасси тяжеловато ударило в покрытие взлетно-посадочной полосы. Пилот тормозил как-то нехотя, словно сберегая колеса от излишнего истирания. Самолет необыкновенно быстро выскочил на стоянку и начал медленный разворот параллельно к уже замершим в ожидании следующих полетов машинам. Прошли томительные мгновения и в голове салона столпились улыбающиеся стюарды. Их довольный вид вызывал вполне обоснованное предположение, что они никак не ожидали удачной посадки. Наверное, только Таня имела какое-то свое особое мнение. Это подтверждалось ее отсутствием в группе стюардов. А может ей надоели периодически преследующие ее по салону взгляды мужчин.

В любом случае, после посадки в сибирском аэропорту Колька выходил на трап с упрямым желанием еще раз увидеть молодую женщину и, особенно, ее фигуру, перетянутую форменной голубой одеждой. Но быстро приходило обреченное понимание, что для него она навсегда осталась там, в глубине самолета, вместе с ее улыбкой, стройными ножками и ловкими руками. Зато никаких надежд, обещаний и последствий. Да и зачем она ему? С ее-то характером. А вот тут стоп. Плохой характер у нее только для того, чтобы окончательно разочароваться в несостоявшемся знакомстве и поскорее забыть встреченного на несколько часов человека.

С явной неохотой пришлось залезать в подошедший автобус. Колька с большим удовольствием прошел бы пешком эти несколько сотен метров. Низкопосаженный автобус как-то быстро заполнился людьми и тронулся по невообразимо кривой траектории в сторону здания аэропорта. Несмотря на десятки перелетов, все также было непривычно смотреть, как бывшие пассажиры, не ожидая каких-либо команд, вываливались через двери остановившегося автобуса и дружно устремлялись к входным дверям. Впрочем, зачем и чему следовало бы сопротивляться? Кажется, что только Кольку раздражает это непротивление. Но неожиданно, по еле слышному ворчанию, оказалось, что он далеко не один. Это обстоятельство сразу успокоило.

На выходе из зала получения багажа оказалось, что их совершенно никто не встречает. Но не успевшее разгореться возмущение быстро потушил широкий бородатый мужчина. Он появился откуда-то сбоку и вместо представления решительно заявил:

– Я тут за вами. Вы за мною идите. Тута недалеко.

С другой стороны не последовало никаких возражений. Только, как на перекличке, все, по очереди, поздоровались:

– Здравствуйте!

– Добрый день!

И ничего более. Словно вся партия долго ожидала встречи именно с этим бородачом и ни с кем иным. А он даже не выяснил, как и откуда они прилетели. А чего тут интересоваться? Ведь прилетели же. Полет завершен. Нечего тут обсуждать. Наверное, как раз поэтому, все шли за бородатым мужчиной, равнодушно отводя глаза в сторону. И только Колька старательно разглядывал мощную фигуру.

– А как вас называть? – даже прямой вопрос руководителя повис в воздухе.

Остальные даже не пытались делать запросы на получение информации. Да и зачем? Иногда бородатый человек оборачивался в их сторону. Бросалось в глаза красное лицо, покрытое непонятными пятнами. Борода у человека была какая-то неравномерная. Ее непроходимая густота у подбородка легко переходила в кустистые посадки, явно стремящиеся достичь самых глаз. Это придавало лицу человека мрачность и загадочность. Он был чем-то похож на древнего колдуна, случайно залетевшего на территорию аэропорта.

– Вы мне документы на всякий случай покажите, – водитель, все-таки, не выдержал и решил уточнить, а кого он повезет.

Колька отвернулся. Какая разница, кто тебя везет? Ведь водитель – это ненадолго. А вот окружающие люди – это значимо. Но Колька в своей партии не всех знает. Только часть. Вот руководитель – Владимир Кузьмич. Известный историк. До такой степени, что уже никто не обращает внимания, когда он ругает своих дореволюционных коллег. От него попадает и Карамзину, и Соловьеву, и другим, даже самым именитым. Почему-то он признает, что и у Костомарова были ошибки, но оставляет своего коллегу из царских времен вне зоны критики. Кажется, именно это и вызвало появление у человека с самой известной фамилией в России – Иванов – прозвища «второй Костомаров». И никто так и не знает, догадывается ли старый археолог об этом прозвище. Рядом с ним его вечный помощник – Саракян Юрий Михайлович. Странное сочетание фамилии и имени. А все дело в считающем себя русским папе. А вот почему взяли фамилию мамы – это совсем непонятно. Говорят, что родственники настояли. А что, вполне возможно – был запрет. Или кто-то хотел спрятаться от прошлого. Мало ли что случается на бескрайних просторах, где живут миллионы выходцев из исчезнувшего Советского Союза. Ведь прошедшие на бескрайних просторах революции, войны и экономические перетряски создали бесконечные баррикады мнений, отношений, взглядов и, главное, вариантов поведения людей различных национальностей.

По поведению и личным повадкам Юрий Михайлович беспредельно предан своему старшему товарищу и руководителю. Говорили, что далеко не бескорыстно. Просто в свое время второй Костомаров здорово помог ему с диссертацией. И ведь разобраться, так он просто выполнял свои обязанности. Но преданность осталась. Остальных членов экспедиции Кольке лишь мельком представили еще до посадки в самолет. Абсолютно все оказались неразговорчивыми, поэтому он быстро забыл их имена и фамилии.

Пришлось довольствоваться общением с уверенным Ивановым и подобострастным Саракяном. Сразу вспомнилось, как второй Костомаров здоровается.

– Здравствуйте, товарищи! – Колька давно знал, что профессор в молодости ухитрился вылететь из института, причем прямиком в армию, а отсюда к нему и прицепились некоторые армейские привычки.

А вот за что его, все-таки, турнули из института? Опять загадка, заваленная в ворохе бумаг в архивах какого-нибудь деканата. Прошлое оказалось настолько въедливым, что молодой Иванов чуть не поступил в военное училище. А что? Командовал бы сейчас полком. А может и дивизией. Или закончил службу простым капитаном и сидел на минимальной армейской пенсии за двадцать лет выслуги. Капусту хорошую на участке разводил. Говорили, что только появляющиеся на практике студенты, видимо по собственному незнанию, рискуют задавать вопросы по эпизодам из жизни второго Костомарова. Почему-то им все прощается. Наверное, потому, что они не просто студенты, а наполовину, по составу, еще и студентки. И в отличие от повадок типичных представителей мужского руководства здесь проявлялось нечто похожее на отношение дедушки к внучкам. Но даже они, так и ничего, и никогда не смогли толком узнать. Откуда-то издалека Колька лишь однажды услышал, как профессор кому-то мотивировал свое молчание, нежеланием подавать дурной пример. Но говорилось это так, что было очевидно, что второй Костомаров, и это, несомненно, даже гордится тем, что произошло десятки лет тому назад. Не так уж и давно по меркам мировой истории, а вот по-человечески – наверное, целые полжизни назад.

Колька вспомнил, что как-то раз этот Иванов так даже с каким-то, то ли ректором, то ли академиком, по-армейски поздоровался. И тот почему-то обиделся. А в чем проблема? Вот взять, к примеру, его, Кольку. Какая ему разница, как здоровается его начальник. Разве это так важно? Во всех случаях Кольку больше всего волновала лично его роль в этой экспедиции на сибирский остров. Ну, допустим, что-то там нашли. Причем такое, что второй Костомаров предпочел хранить тайну, а его вечный адъютант вообще ничего не сообщал без санкции своего шефа. Даже источник информации остался невыясненным. Поговаривали, что якобы там нашли такое, о чем можно только мечтать. Ну и что? А вот он, Колька, мечтает поехать в Таиланд. Так что, нужно делать из этого страшный секрет?

Впрочем, значение нераскрытой никому тайны оказалось достаточным, чтобы Иванов неожиданно легко договорился с начальником соседнего отдела и вот уже Колька в качестве переподчиненного лица едет с этим странным и необщительным коллективом. Мог ведь и отказаться. Правда, взамен на последующие тернии, палки в колеса и снижающуюся диаграмму доверия и объема помощи в последующей защите диссертации. Да что он, в конце-то концов, сюда разговаривать приехал? А вдруг, и правда, будет что-то интересное? То, что будет тяжело, это однозначно. А судя по тому, что у него самый юный возраст, то физической работы ему никак не избежать.

– Один, два, три…, – Саракян вслух пересчитывал членов экспедиции.