Дорога на Ольхон

Хотелось пошутить: «Он и меня посчитал!», – но кто его знает? Со стороны может и выглядит смешно, а человек считает это чуть ли не главным делом в своей жизни. Полжизни так считает, перебирает бумажки, докладывает, а потом гордо рассказывает внукам и окружающим его людям, что науку вперед продвигал. И кулаком себя в грудь колотит.

Сейчас Юрий Михайлович говорил так медленно, что, казалось, он только недавно научился считать. И ведь самое удивительное, что, где бы он, Колька, не стоял, его номер обязательно оказывался последним. Именно после него Саракян побежит докладывать начальнику, что все в порядке, и весь личный состав налицо. Это опять что-то армейское. Неужели в армии все делают, не задумываясь – а зачем? Вряд ли. Саракян банально выслуживался.

– Все люди налицо! Разрешаете выдвигаться?

Можно было подумать, что вместе с Саракяном прилетела целая рота, ну, или хотя бы взвод. И уж совсем непонятно, зачем, сразу после доклада, вечный помощник или постоянный заместитель как всегда устремился вперед, чтобы первым обследовать места посадки, начало дороги, накрытые столы или лично увидеть выделяемое для экспедиции транспортное средство. А иначе, что ему докладывать. А походка у него как легкий бег трусцой. Ему бы еще руки согнуть в локтях и перед собою выставить. Нужно как-нибудь подсказать.

– Сюда давайте!

За маленьким асфальтированным разрывом между зданием и дорогой встретивший их мужчина уверенно отыскал слегка помятую буханку – УАЗ-452, немного поколдовал с ключами и, наконец, гостеприимно широко распахнул дверцу в салон. После возмущенного визга дверей перед взглядами будущих пассажиров открылось внутреннее убранство машины. Главными элементами интерьера предстали самые настоящие скамейки со спинками. Почти как в каком-нибудь районном парке культуры. Это вызвало некоторое замешательство. Даже у Саракяна. Видимо, у него не имелось в памяти подходящей к данному случаю формы доклада.

Даже второй Костомаров не выдержал:

– А где же сиденья?

Бородатый мужчина картинно пожал плечами. По его виду и ленивой жестикуляции руками должно было складываться впечатление, что эту модификацию машины именно такой и выпустили с завода. Недолгое групповое замешательство продлилось в виде молчаливой паузы, а затем добровольно сформировавшаяся очередь быстро двинулась внутрь. По непонятной причине никто не сел рядом с водителем. Почему-то это совсем его не удивило. Он только повернул свою мощную шею, и едва взгляд в обрамлении кустиков бороды пробежал по салону, как взревел двигатель буханки. Прозвучало короткое слово:

– Поехали!

Кто захотел приобщиться к славе Гагарина, так и осталось неизвестно. Судя по взглядам пассажиров, в этом меньше всего подозревали самого водителя. Они еще не тронулись с места, как кто-то забарабанил в дверь машины, и в салоне появилась растрепанная голова молодой женщины.

– Возьмете, – в ее голосе было излишне много уверенности.

А как же, она женщина. Непонятная надежда стала витать в пропахшем бензином воздухе. Колька почувствовал, что начинающееся путешествие приобретает некоторую пикантность. По крайне мере, появилась надежда, что в неразговорчивом и мрачноватом коллективе появится тот, кто станет неплохим собеседником до конца пути. Но на глазах Кольки на лице женщины вначале появилось выражение, очень похожее, вначале, на недоумение, а затем и на ужас.

– Я думала, что здесь люди, а оказывается…

К полному разочарованию Кольки в конце фразы последовали такие жесткие выражения, что стало ясно – никакого общения не будет. Несколькими оскорбительными словами обозначился полный разрыв. Женщина исчезла. А с нею и загадка – а куда она хотела доехать в непонятном транспортном средстве? Хотя, если разобраться, и она оставила свой малюсенький, но след в истории. После нее водителю пришлось не полениться выйти из машины, а потом, только после нескольких неудачных попыток, закрыть дверь в салон.

Прошло еще несколько растянутых мгновений. Казалось немного странным, что машина, все-таки, начала свой, пусть и достаточно медленный, разгон по дороге. Затем первые полчаса периодически надежно стояли в пробках внутри города. И только тогда, когда машина выскочила в сельскую местность, на дорогах стало свободнее, и все почувствовали какое-то необъяснимое облегчение.

Прошло еще полчаса, и, как всегда, будучи активным в общении человеком, Саракян почувствовал одиночество. К этому времени почти все пассажиры спали, а завлекаемый водитель упорно не включался в обсуждение направления движения. Какое-то время, судя по его постоянным поворотам в сторону начальства, Юрий Михайлович надеялся найти собеседника в лице второго Костомарова. Но руководитель сосредоточенно думал. А беспокоить начальство во время протекания мыслительных процессов – себе дороже. После долгих метаний, наконец, и сам Саракян задремал.

Ехать пришлось достаточно долго, никак не меньше трех часов. Но как только перешли на мощеную камнем дорогу, люди, словно по команде, начали просыпаться. Смена воздуха свидетельствовала о приближении к воде.

– Скоро доедем! Недалеко переправа. Вон она, там.

С направлением было явно непонятно. И хотя слова прозвучали необычайно громко и уверенно, казалось, что эту обнадеживающую фразу водитель сказал, чтобы успокоить самого себя.

Но что верно, то верно. На глазах стал меняться характер дороги. Съезд к переправе унылым серпантином вился среди старых полуразрушенных гор. Партия заметно повеселела, когда, проскочив мимо приплюснутого холма, машина выскочила на широкую открытую площадку – спуск к заливу. Там внизу вовсю поднимались сходни невообразимо широкого парома. Вместо снижения скорости водитель буханки теперь гнал машину, не обращая внимания на камни и изгибы дороги. Отчаянные сигналы привлекли внимание экипажа парома, и поднятые сходни стали медленно опускаться.

– Все, ребята, – инструктировал после остановки буханки водитель, – а теперь давайте бегом. Ждать не будут. А следующий паром знаете когда? Выспаться успеете. Это точно. На том берегу встретят. Вот вам и Ольхон.

Упрашивать пассажиров, скорее необоснованно ставших ребятами, не пришлось. Команду бородатого непонятно зачем усиливал только один человек – Саракян – который усердно кричал: «Ну же. Давайте быстрее, вы же сможете!». Выразив ранее полное согласие с обращением «ребята», похватав тяжелые сумки и рюкзаки, шестеро мужчин ринулись к парому без дополнительных указаний. Что касается Саракяна, то он бежал самым первым, не интересуясь, что происходит позади него.

Забежавший на паром последним Колька почувствовал слабую дрожь в ногах – сходни снова начали свой подъем. Он едва успел занять удобное место возле огромного, припаркованного на палубе грузового ЗИЛа, как причал, а с ним и весь берег, начал плавно отодвигаться назад. Паромщики выворачивали плывущую махину против высоких волн. Со стороны наверняка казалось, что капитан тяжелого корабля хочет здесь, прямо в заливе, нарисовать самую настоящую параболу. Впрочем, налетевший шквал ветра, сильно раскачавший паром, словно бы подтвердил, что иначе никак нельзя. Плоское судно клонилось из стороны в сторону, а на середине водного пути начался проливной дождь. Стоящие на палубе люди заметались, пытаясь найти хоть какое-то укрытие. Убедившись в напрасности своих усилий, все стояли, жмурясь от холода и передергивая головами, когда капли холодной воды коварно залетали им за воротники. Колька пытался мысленно представить паром, следующий между знакомыми по картинкам островами в Полинезии. Ничего не получалось. Даже мысли начинали сжиматься от холодных порывов ветра. Да и трудно в здешних условиях представить бегающих по берегу полураздетых туземцев.

Едва паром уткнулся в берег острова, ветер, как специально, стих, а чуть позднее вышло самое настоящее летнее солнце. Такое, какое не могут скрыть ни облака, ни туман. И при котором становится тепло, или почти тепло.

– Вон же она!

Крик был совершенно не нужен, так же, как и любой возможный указатель направления движения. Разве не ясно, что идти можно только вдоль поднимающейся между холмами дороги. В таких условиях заблудиться было можно, разве что нырнув в холодную воду залива.

Недалеко от берега партию ждала еще одна буханка. На пути к ней произошло для многих неприметное событие. Большой темный кот, вынырнувший из-за стены расположившегося у дороги кофе, вышел на середину дороги, посмотрел на подходивших людей и медленно тронулся через проезжую часть. Там он нашел место поудобнее и, с истинной природной наглостью, растянулся на краю дороги. Безмятежному времяпровождению кота попытались помешать сразу несколько не очень крупных собак. С недружным тявканьем они выскочили откуда-то из-за забора. Вскочивший кот с необыкновенной скоростью дал отпор нападавшим и снова разлегся, только в этот раз прямо в траве.

Колька окинул взглядом своих спутников. Самоуверенное поведение кота и даже его победа в сражении с собаками не вызвала никакого интереса. Почему-то только у Кольки возникли тревожные ассоциации. Скорее даже не его, а наследственные, от деда, привыкшего обращать внимание на все, без исключения, приметы. Так с неприятным осадком в душе Колька и подошел к машине.

Она, в отличие от своей автомобильной городской сестры, была полностью укомплектована фарами, сиденьями, поручнями и всеми остальными атрибутами машины. Наверное, чувствуя себя частью буханки, водитель даже не удосужился вылезти из-за руля. Он только неопределенно представился в открытое окно и предложил занять места в салоне. Не более, чем через две минуты, машина тронулась. Грунтовая дорога словно убегала от окружающей остров воды. И где-то вдалеке на нем должно находиться ее окончание. Все имеет конец. Это избитая истина.

Из всей партии максимум два человека были на этом острове раньше. Их можно было однозначно определить по безразличным рассеянным взглядам, направленным куда-то поверх холмов. Зато остальные крутили головами и периодически требовали остановить машину – фотографировать. Водитель, назвавший себя Виктором, покладисто выполнял указания, всякий раз, не вылезая из-за руля и добросовестно напоминая, что можно опоздать к месту ночевки. Конечно, убедить никого он так и не смог. Компенсировать задержки пришлось значительным повышением скорости, сопряженным с неприятным повизгиванием старого двигателя.

Как-то быстро начало смеркаться. Вряд ли качество дороги еще совсем недавно могло смутить и пассажиров, и водителя. И другое дело сейчас. В воздухе словно повисло ожидание чего-то плохого. А пока машина уверенно подпрыгивала, пассажиров кидало из стороны в сторону и из угла в угол. Но все также уверенно убегала назад охваченная со всех сторон холмами дорога. Так происходило достаточно долго, пока в воздух не прорвалась целая какофония звуков, сопряженных с ударами.

Когда Колька пришел в себя, он лежал в неестественной позе, между сиденьями замершей на боку машины. Со всех сторон слышались громкие стоны его спутников. Неопределенность ситуации усиливал полусумрак, уверенно занимающий свои позиции в машине и вокруг нее.

Мы тебе доверяем

Вот когда Колька жестоко пожалел, что его медицинские познания стремятся к нулю. Он всегда уверенно заявлял, что готов ехать куда угодно, а его физическая форма позволит без особого труда передвигаться в лесу, степи и даже пустыне. А сейчас вместо уверенности хлипким шагом стал приходить самый настоящий страх. И вместо того, чтобы что-то делать, Колька продолжал сидеть на торце сиденья, пока его грубо не обложил многоэтажными выражениями кто-то из лежащих на полу людей.

– Помоги же! Ты где?

Оправданием замедленных действий Кольки было только одно обстоятельство – никто не знал, кто конкретно не пострадал. А этот человек совсем не спешил афишировать свое состояние. Но обстановка требовала немедленных действий.

– Да где же вы? Твою…

Надежда на многочисленный непострадавший состав не прошла. А объявившемуся для всех Кольке пришлось искать фонарь, светить внутрь и делать ревизию. Реальная картина не прибавила ему уверенности. Только два человека с его помощью смогли кое-как сесть, а остальные пострадали гораздо сильнее.

Наклонившаяся машина в своем нынешнем положении не способствовала созданию необходимого комфорта для раненых людей. Пришлось вытаскивать пострадавших на улицу. Они старательно помогали Кольке, упираясь ногами и пытаясь ухватиться за части машины целыми руками. Но хуже всего было с водителем. Едва он пришел в себя, как начал орать, чтобы Колька не смел бить стекла. Пришлось сохранить лобовое стекло, и вытаскивать Виктора за ноги через оказавшуюся сверху дверцу. Тяжелый и снова бородатый мужик крыл на Кольку всеми словами, а в конце даже пообещал своего очевидного спасителя утопить в ближайшей протоке.

Когда пострадавшие были размещены возле машины, стало совершенно темно. Начался почти стихийный митинг с одним лишь вопросом на повестке дня – что делать?

– Здесь недалеко населенный пункт. Километров шесть-восемь. Можно дойти.

После слов бородатого водителя Колька почему-то сразу начал завидовать пострадавшим. Ведь все, включая водителя, получили обоснованную причину остаться на месте. Почему только он пострадал как-то очень уж слабо?

– Ты пойми, мы к утру замерзнем. Топлива ты тут не найдешь. Есть, конечно, риск, но и в твоих интересах пойти. Или у тебя есть желание… за компанию со всеми сдохнуть.

В мыслях крутилось только одно слово – «эгоисты». Логика требовала признать временно недееспособными всех, кроме него одного. Но они предполагали остаться. Идти одному, да еще и под самую ночь, не хотелось. Соответственно, слушать никого не было никакого желания. Колька молчал. Словно бы он предоставил своим спутникам возможность, все решить за него. А еще Колька вспоминал. Наверное, так абсолютно все люди, которым предстоит что-то сложное, опасное и непонятное, начинают просматривать эпизоды своей жизни. Хотя разве много он прожил?

Что у него было, кроме школы и института. Да еще и работы. Его даже в армию не призывали. Грозили, обещали и, наверное, просто забыли. Только дед грозился сходить в военкомат и высказать тамошнему военкому свое возмущение. А как же? Его внук не служил. Кольку эта угроза нисколько не взволновала. Надо будет служить – он пойдет. Зато мама вступила в такую полемику с дедом, что они недели две почти не разговаривали друг с другом. А мирить их пришлось самому Кольке. Дружными усилиями сошлись на том, что если что-то произойдет, то дед его поведет добровольно призываться. Старшие, таким образом, помирились, а Колька обиделся. К нему опять пропал интерес. Так мелкие дела обсудят и все. У мамы главное: «Ты свою девушку когда приведешь?». А он, в ответ: «А какую?». Мама махала рукой. И дед тоже, только уже на нее.

– А нечего молодому парню свою шею под семейный хомут подкладывать. Он еще не готов.

Вот так. И по жизни сейчас о нем мало кто думает. У всех свои заботы. Вот разве что Надя. Последняя из всех. Правда, он даже про себя всегда боялся называть ее так. Она не такая, как все. Это та самая девушка, которая месяц назад решительно заявила:

– Будешь в своей экспедиции – думай. Все время думай. И запомни, мне надоело быть любовницей. Не решишь, я сама решу.

Все-таки, ей попозже захотелось добавить: