Худой Мир

На станции доктора не оказалось. Марина и Лиза тщетно искали какую-то весточку от Саши, но ничего не нашли. Отец триста раз спросил, не перепутала ли Марина станции. Марина привычно отвечала, что не такая уж она дурочка. На что отец в свою очередь высказывал шутливые сомнения.

Они пробыли на станции целый день и заночевали неподалеку. Отец нисколько не смущаясь взломал запертый магазинчик недалеко от станции и пополнил запасы. Наутро он не пожелал слышать никаких возражений.

– Нет, – говорил он, – мы уходим сейчас же. У меня есть еще дела, а оставлять вас тут я не собираюсь. Хотите, пишите ему записку.

– И напишем, – отвечала Марина, – но ты можешь хотя бы сказать куда мы идем?

– Пиши «Париканъярви». Если ваш доктор не совсем дурак, он знает что это. Впрочем, если он не дурак, то не будет туда соваться.

– Отлично. А мы туда зачем тогда суемся?

– Всему свое время, – загадочно ответил отец, – собирайтесь и пошли.

Они отправились прямо на запад, через брошенные и опустевшие дачные участки. Отец шел совершенно не таясь, будто знал, что никого они не встретят. Где-то вдалеке, прямо по курсу, что-то прогрохотало по разбитой дороге. Отец даже ухом не повел.

– А как ты выбираешь направление? У тебя тоже есть «Юный натуралист»? – спросила его Лиза.

– Я иду по солнцу, – ответил он, – Оно никогда не обманывает.

– «Юный натуралист» тоже не обманывает, – возразила Лиза.

– Да ну? Это вот что за грибы? – он ткнул пальцем в пенек, из которого росло семейство невысоких светло-розовых грибов. Лиза прищурилась:

– Это опята.

– Вот и наврала твоя система, – срезал ее отец, – это ложные опята.

Марина уставилась на грибы в недоумении. Грибник из нее был никакой, она совершенно не знал чем одни отличаются от других. «Ох, рассказывал мне дед, а я ушами хлопала»

– Ничего не наврала, – возмутилась Лиза, – Его даже в школе всем рекомендуют.

– Ага, а составлял твоего «Натуралиста» кто? Мы? Или они? Откуда ты знаешь, что они не взломали его и не перепутали съедобные и ядовитые грибы?

– Да ну, ты уже какие-то глупости говоришь, – вмешалась Марина.

– Да? – отец обернулся на нее и остановился, – может, испытание проведем? Давай. Кто будет пробовать – я, ты? Или Лизка?

Марина слегка опешила и не нашлась что сказать. Отец, выждав паузу, хмыкнул и продолжил движение. Сестры несмело поплелись вслед за ним. С каждым шагом их путешествие нравилось Марине все меньше и меньше. Ей было тревожно от того, что ждало их впереди. Кто-то добрый внутри нее говорил ей успокаивающе «Ты же помнишь вчерашний вечер. Все же было хорошо». А кто-то злой говорил ей «Ты же помнишь предыдущие двадцать пять лет. Все же было совсем не хорошо»

– Ты мне вчера не ответил, – твердо начала она, – почему ты убил того человека.

– Я увидел врага рядом со своей дочерью, на моей земле, – спокойно ответил отец, – Что я еще должен был сделать?

– Он мог менять цвет. Если бы он рассказал как, мы могли бы стать одного цвета и перестать стрелять друг в друга.

– Во-первых, нет никакого «цвета». Есть код страны. Система свой-чужой знает с кем мы в состоянии войны, и помечает цели. Ты не можешь так просто взять и сменить код.

– Но он же…

– Не перебивай. У него был модуль-шпион. Это военный модуль, его нельзя просто взять и поставить другому солдату. Не говоря уже о гражданских. Ничем бы тебе этот предатель не помог.

– Предатель, говоришь, да? – разозлилась Марина, – А меня ты заодно почему не пристрелил?

– А у меня родные и близкие добавлены в исключения, – парировал он, – Право добровольца.

– Вот спасибо, позаботился.

– Именно что позаботился. А ты – нет. Вот и прячетесь теперь от дронов, как от чумы.

– Он не собирался причинять мне вред, – гнула свое Марина, – Ты убил человека только потому, что он высветился не таким цветом.

Отец остановился и развернулся к ней, глядя на нее с какой-то… жалостью?

– Ты, дочь, почему-то зациклилась на цвете, – менторским тоном начал он ее наставлять, – Почему ты думаешь, что взлом меняет только код страны, только цвет? Может, провода в твоей голове перепутали, и ты тоже не знаешь где опята ложные, а где – настоящие? Где свои, где чужие? Вложили тебе в голову, что отец плохой, и ты вместо того, чтобы довериться, донимаешь меня какими-то подозрениями?

Он подошел близко – так, что дуло автомата ненароком уперлось ей в руку.

– Ну так как мне поступить, дочь? – спросил он, – Мне меньше всего хочется подставлять своих ребят.

– Каких еще ребят?

– Вот этих, – отец вытянул руку вверх, и в воздух взвилась сигнальная ракета. Не прошло и минуты, как откуда-то из леса поднялся ответный огонек. Взревел мотор и что-то тяжелое заскребло колесами вдали, медленно приближаясь.

– Извини, я не могу взять тебя в лагерь, – покачал он головой, – Я боюсь, ты кого-нибудь там убьешь ненароком.

– Я? – Марина полностью растерялась, беспомощно глядя то на отца, то на приближающийся бронетранспортер. Лиза стояла рядом, разинув рот, пока отец не схватил ее за руку и не дернул на себя.

– Лиза пойдет со мной, – заявил он, – поспит и поест в нормальных условиях. Тебя я тоже не бросаю – пригоню тебе палатку и ужин. Но с нами тебе нельзя.

– У тебя тут что, военный лагерь?

– Так точно, – улыбнулся он.

– Война закончилась.

– Это твоей взломанной головушке так кажется. Но ничего. Я ее закончу, тогда и займемся твоим лечением.

– Разве Марина заболела? – ничего не поняла Лиза.

– Немножко, – ответил отец. Он поднял руку – и транспортер остановился в сотне метров от них, – боюсь ближе они могут открыть огонь, не разобравшись. Жди тут. И никуда не уходи, если жизнь дорога. Скоро вернемся.

И они пошли от нее прочь. Марина стояла посреди дороги и смотрела им вслед, не веря, что это действительно происходит. «Бред, дурной сон. Я сплю. Мы еще идем с Лизой вдвоем, и я просто вижу кошмар».

Трое бойцов выскочили из бронетранспортера и, построившись по стойке «смирно», отдали отцу честь. Лиза с любопытством посмотрела на них и тоже приложила руку к голове, но отец одернул ее. Они залезли на машину, и та начала сдавать назад.

Придя в себя, Марина рванулась было за ними, но вовремя одумалась. У всех бойцов, и у самой машины, были ярко-красные силуэты. «Не думаю, что они меня пожалеют». Она, шатаясь, отошла с дороги и присела у пенька с непонятными опятами. Ее трясло и знобило, осеннее солнце не грело и не давало утешения. «Что мне делать… Ждать, что же еще? Куда мне еще идти? И как я могу бросить Лизку?»

* * *