Ампутация души

– Н-да, – нехотя согласился тот. Казалось, что он хочет добавить: думай так, но я-то, пожалуй, догадываюсь об истинной причине пожара.

В этот момент огромный огненный столб вырвался и на мгновение завис над объятым пламенем домиком.

– Это… Он? – с любопытством, и в то же время с испугом спросил спутник длинного, заворожено глядя на этот столб.

– Не-ет, – как бы догадываясь о чем-то, протянул длинный и бегло перекрестился. Причем не как обычно, а левой рукой, снизу вверх и слева направо. Его спутник, заметив это, повторил те же движения. Затем эти странные люди поспешили смешаться с толпой.

Пожар тем временем бушевал вовсю. Налетевший порыв ветра подхватил огонь, и тот перекинулся на забор огорода, затем лизнул деревянную ограду, которая вела к церковному крыльцу, и словно живой пробежался по ней. В этот же момент, очевидно под воздействием восходящих потоков теплого воздуха, на колокольне зазвонил колокол. Такое и раньше случалось в особо ветреную погоду, но сейчас, когда погода стояла довольно тихая, звучание колокола казалось чем-то сверхъестественным.

– Да кто же это так бухает-то? – возмущались в толпе. – Прям набат какой. Так по башке и бьет.

– Чего трезвонить-то – чай, телефон теперь есть.

– Да это Скипидарыч, наверное, опять нажрался. Вот сдуру и звонит, – предположили в толпе.

Все разом глянули на колокольню, которую в свете пожара было видно как днем, но там никого не было.

Отвлеченные этим загадочным звоном, только сейчас люди бросились тушить загоревшуюся ограду. Огонь уже успел лизнуть каменную стену и свод церковного крыльца.

– Да где ж отец Пафнутий-то? – кричали из толпы.

– Где-где – в городе. В кабаке, чай поди.

– На ворота лейте, на ворота! – доносились советы. – А то щас и церковь займется!

Но этого не понадобилось, так как ограда была уже затушена. Раздался рев сирены. Толпа расступилась, пропуская пожарную машину.

На следующее утро по поселку поползли невероятные слухи. Впрочем, на то они и слухи, чтобы быть невероятными.

«Вознесся батюшка-то, ей богу, вознесся. Видали столп-от? – Вот в ем и вознесся. Теперча непременно светопреставление будет», – так объясняли падкие до сенсаций бабки тот факт, что среди пепелища не было найдено никаких останков священника, домик которого сгорел прошлой ночью. Правда, вскоре было обнаружено несколько хрупких костей, но черепа так и не нашли. И еще одно известие обсуждалось в поселке.

С незапамятных времен на внутренней стене церковного крыльца красовался железный щит. В верхней его части было намалевано изображение по грудь то ли самого Бога, то ли какого-то ангела – разобрать не представлялось возможности, так как краска давно потрескалась и частью облетела. А под этим изображением были выписаны большими буквами десять библейских заповедей, чтобы каждый, прежде чем войти в храм, мог прочесть эти заповеди и проверить себя на предмет их соблюдения.

Так вот, язык пожара, которому удалось по ограде добраться до церковного крыльца, аккуратно слизал часть надписи.

«… СОТВОРИ СЕБЕ КУМИРА», «… УБИЙ», «… КРАДИ», «…ПРЕЛЮБОДЕЙСТВУЙ», – значилось теперь на щитe…

Часть первая. КРУШЕНИЕ

Глава I. ПРИШЕЛЕЦ ИЗ ПРОШЛОГО

Массивная дверь тюремного КПП со скрежетом, словно недовольно ворча, захлопнулась за спиной условно досрочно освобожденного. Николай Деснин – было его имя.

Семь лет назад своей добровольной явкой, чистосердечным признанием и содействием следствию он настолько сумел растрогать суровое сердце прокурора, что тот скостил ему срок на три года. Тем более что убил Деснин не абы кого, а известного наркодилера, который попортил много крови правоохранительным органам, но к которому они никак не могли подступиться. Тюремные власти также были довольны просто-таки образцовым заключенным, в свободное время читавшим Евангелие и заявлявшим, что не просто сидит, а исполняет епитимью. Так и получилось, что вместо положенных десяти за предумышленное убийство Деснин отсидел всего семь.

И вот теперь все кончилось. Бывший зэк набрал полной грудью вольный воздух, усмехнулся, сам не зная чему, закинул через плечо котомку с нехитрой поклажей и направился в близлежащий поселок с довольно выразительным названием Воротилово, откуда, если повезет с автобусом, можно было добраться до Москвы.

На душе Деснина было легко и привольно, лишь одно омрачало хорошее настроение – перед самым выходом перебежала ему дорогу здоровенная черная кошка.

Солнце палило нещадно, и Деснин распахнул рубашку. Справа на груди его красовалась вытатуированная церковь с двумя куполами. Это обозначало, что за ним была уже вторая ходка.

«Воля, воля, мать твою! – думал Деснин, глядя по сторонам. – Иди куда хочешь, делай что хочешь. Э-эх!»

Раскидистая кудрявая береза величаво стояла посреди поля. Рядом не было других деревьев, и ничто не мешало ей свободно расти. «Воля!» – думал, глядя на нее, Деснин. Звонкий ручей, бегущий по руслу, проложенному им же самим черт знает сколько лет назад. «Воля!» – думал, глядя на ручей Деснин. Ветер, гонящий по синеве неба облака туда, куда ему вздумается. – «Тоже воля, – думал Деснин, – Воля, е-мое!!!»

И тут он поймал себя на мысли, что ровно восемь лет назад все это уже было. Восемь лет назад он также радовался вновь обретенной воле, но тогда… тогда, после первой своей ходки, он точно знал, что нормальная жизнь ему теперь заказана. Тогда он точно знал, что ничего ему теперь не остается, кроме как катиться все дальше и дальше, до следующей ходки, а потом до следующей. Тогда у него даже и в мыслях не было попытаться начать все заново. Это было тогда.

Но теперь… теперь все было иначе. Теперь он точно знал, что со старым покончено. Впереди была новая жизнь, и уж ее-то он проживет так, как надо. Как научил его один человек. Единственный человек, которому он поверил, человек, который внушил ему надежду, перевернул всю его жизнь, человек, который…

Деснин достал из-за пазухи небольшой крестик. С минуту подержал его на ладони, затем сжал кулак.

«Ну и куда теперь?» – при этой мысли все веселье, связанное с вновь обретенной волей, куда-то улетучилось. Что поделаешь – жизнь есть жизнь, и она хороша лишь тогда, когда думаешь о ней отвлеченно. Но стоит столкнуться с ней лицом к лицу, и она пообломает самого отъявленного оптимиста.

«Может, к Юльке рвануть? – думал Деснин, – Писала, что ждет. Врет, скорее всего, ну да ладно – больше ведь некуда. А может… Да нет. Надо отойти денька два, освоиться. А потом уж к нему».

Автобус, как это водится, в дороге поломался и на поезд Деснин уже не поспевал, но это его мало волновало, так как ему предоставлялась возможность побродить по Москве.

Перед самой отсидкой Деснину довелось жить некоторое время в столице. Уже тогда она начинала меняться – повсюду, словно грибы, появлялись палатки, новые магазинчики, стадионы по выходным превращались в огромные барахолки. Уже тогда наступали времена всеобщего торгашества, когда мерой всех вещей служит рубль. Однако с тех пор прошло семь лет, и за эти семь лет Москва изменилась до неузнаваемости. От блеска витрин рябило в глазах, количеству магазинов, разного рода лавочек, торговых точек, минирынков, казалось, не было предела. Плюс еще офисы, конторы, салоны, банки, зубные кабинеты, аптеки, юридические консультации, рекламные щиты, казино, обменные пункты и т.д., и т. п. Деснин словно попал в иной мир и, ошарашенный и угнетенный этой пестротой и блеском, этой суетой и толкотней, блуждал по переименованным улицам, покусывая мороженое, в надежде отыскать хотя бы одно знакомое место – переулок, здание, хотя бы какой знакомый кабак, но не за что было уцепиться взгляду – всюду была новь, всюду был блеск. А прямо по соседству с этим блеском – нищета. Еще на автовокзале Деснин обратил внимание на нескольких нищих, просящих милостыню. Нищие встречались и в переходах метро. Постепенно от количества безруких и безногих, беженцев и ограбленных разного рода мошенниками у Деснина, так же как и от обилия рекламы, начинало рябить в глазах. Он махнул на Ярославский вокзал, взял билет. Однако до отправления поезда времени оставалось еще предостаточно. Побродив по перрону, Деснин направился в привокзальный туалет.

– Минет хочешь? Десятка, – послышался из соседней кабинки голос, совсем еще детский.

– Чего? – машинально переспросил Деснин.

– Баксов, не рублей же, – рассудительно отвечал голос.

Когда Деснин заглянул в кабинку, взору его предстала девчонка лет двенадцати, присевшая на край унитаза с тетрисом в руках. Ее вульгарно нарисованное личико с огромными красными губами, подведенными бровями и ядовито-розовыми тенями на веках совсем не вязалось с недоразвитым женским тельцем. Взглянув на Деснина, малолетняя проститутка засунула палец в рот и лукаво подмигнула. Этого Деснин не выдержал. Он ухватил девчонку за руки и потащил из туалета.

– Ну ты, клешни убери! Не лапай – не купил! – верещала та и упиралась. – Я щас Ромика позову!

– Какой Ромик? Ты чего здесь делаешь? Где твоя мамка и вообще…

– Че сразу мамка? У нас не мамка, у нас папка. Вон он, – указывала девчонка на бритого парня с фиксой, который тусовался возле перрона.

– А он куда смотрит?

– А он за всем вокзалом смотрит. У него таких как я еще с десяток. А еще щипачи, кидалы и менты. Так что шел бы ты, дядя, лесом, а то щас позову, все сбегутся.

«Зови!» – уже было готово слететь с языка, но Деснин сдержал порыв. «Я смирился, смирился, смирился!» – прошипел он сквозь зубы и впечатал кулаком в стену, словно поставил точку. Малолетняя проститутка посмотрела на него как на сумасшедшего и выскочила из туалета.

В задумчивости Деснин не заметил, как вышел за пределы вокзала и вновь влился в толпу. Шум, гул. Бурная людская река подхватила его и понесла в своем потоке. И вроде бы люди были повсюду, но он их не чувствовал, не ощущал. Пустыня равнодушия. Хмурые, угрюмые лица без улыбок. Нет, новая Москва положительно не нравилась Деснину. Он чувствовал себя здесь чужим. Но до поезда по-прежнему оставалось более двух часов, и их надо было как-то убить.

В конце концов, Деснин решил съездить на Красную площадь, в надежде, что хоть там все осталось по-прежнему.

На автобусе по старой привычке он проехал зайцем. Лишь сойдя на нужной остановке, заметил, что пассажиры выкидывают кто в урну, а кто просто на землю какие-то необычные, яркие проездные талончики. Он специально остановился, чтобы рассмотреть один из них. На талончике, втоптанном чьей-то ногой в грязь, было изображение храма. Прямо на крестах и куполах компостер оставил рваные раны.

– Вон он, храм-то, – послышался рядом голос прохожего, – ишь, какой отгрохали.

– Да такой и был, – возражал другой, – По старым чертежам делали.