Ампутация души

– А, ну тогда, Юль, трусы ему принеси, что ли. Чего же ему, голым скакать? – успокоилась Анна Петровна.

Спустя полчаса Деснин и хозяйки уже сидели за накрытым столом и отмечали встречу.

– Ну слава богу, – проговорила Юлька, когда Деснин ловко опрокинул первую стопку. – А я-то уж думала, что ты и вовсе порченый стал – и не пьешь даже.

– Раз в семь лет можно, – усмехнулся Деснин в ответ. – Может у меня, как ты говоришь, и крыша в пути – но не до такой же степени. Чего я тебе – монах что ли? И вообще, к тем, кто совсем не пьет, следует относиться с подозрительностью. Вот Аббат, помню, совсем не пил… К чему это я его помянул? А, ладно. Ну а я теперь выпиваю, но не нажираюсь. А так, пару капель, не грех иногда и выпить для того же аппетита. Хм, складно получилось.

Выпив и наевшись до отвала домашней пищи, Деснин слегка разомлел. Юлька включила телевизор. Как раз передавали новости. Чем дольше Анна Петровна смотрела, тем больше раздражалась, наконец не выдержала:

– Юля, выключи ты это средство массовой дезинформации – все врут.

– Зато как врут! – проговорила Юлька с чувством восхищения, присущим заядлому театралу.

– Да, – согласилась Анна Петровна, – раньше врали застенчивее. А ты, Николай, хоть в курсе, что у нас творится? А то пока ты, так сказать, отсутствовал, здесь многое переменилось.

– Ну, когда рассказывали, или по ящику смотрел – не верил многому, думал – врут.

– Ну по ящику-то точно врут. Все еще хуже. Идет целенаправленно оболванивание народа. Эти сволочи…

– Мам, ну не надо нам твоей политинформации, – оборвала Анну Петровну Юлька. – Не до этого.

– Это вам сейчас не до этого, а потом поздно будет: всю страну на корню продадут. Но ничего, вот мы им на выборах покажем! Ладно, отдыхайте, – с этими словами Анна Петровна ушла в свою комнату.

– А ведь я тебя ждала, – то ли гордясь этим, то ли оправдываясь, произнесла Юлька, когда они, наконец, остались наедине.

– Ждала-ждала, да не дождалась, что ль? – усмехнулся Деснин. – Да ладно – бывает. Все-таки семь лет… И сколько раз не дождалась?

– Да так, сколько-то, – неохотно произнесла Юлька куда-то в сторону. – Да какие тут мужики – пьянь одна, ничего не могут.

Деснин подсел к ней поближе и, сделав загадочное лицо, почти на самое ухо прошептал:

– Между прочим, уж я-то тебе точно не изменял. И знаешь почему?

– Почему? – тоже прошептала Юлька, готовясь услышать нечто романтичное.

– Да потому что на зоне баб нету! – загоготал Деснин.

– Гад, ты, Деснин, – обиделась Юлька, отталкивая того от себя.

– Да ладно тебе, Юль. Ты чего – шуток не понимаешь? – проворковал Деснин, насильно привлекая подругу к себе.

– Это ж прелюбодеяние, грех, по-твоему, – вяло сопротивлялась Юлька.

– Не, это только аванец. А потом, может, я на тебе женюсь.

– На мне? – совсем растерялась Юлька.

– А почему бы и нет. Новую жизнь надо с чего-то начинать.

– Ну ты даешь. И цветы, и замуж, и…

Больше Юлька не сопротивлялась вовсе.

На рассвете, едва открыв глаза, Деснин, словно ужаленный, вскочил с постели. Ему потребовалась целая минута, чтобы понять, что все это действительно не сон. Семь лет не лежать на нормальной кровати, семь лет не спать с бабой, семь лет ни есть, ни пить по-человечески. И вот оно теперь – все есть. И запах, запах женского тела вперемежку с духами. «А много ли человеку надо?» – подумал он, вновь залезая в теплую постель к Юльке.

Первый сон на воле четко врезался в память. Он еще просто мальчик Коля. Старшие пацаны решили проучить его за какой-то проступок, а заодно заставить зареветь, ведь за все время пребывания в детдоме он не проронил ни единой слезы. Поймали его собачонку, привязали к столбу и нещадно били ногами, тыкали палками. Сначала Белка старалась увернуться, визжала и дергалась от каждого удара. Но потом, обессилев, легла на землю, вытянув морду вперед. Она смотрела на Деснина и умоляла взглядом: «Спаси!». Из глаз ее катились слезы. «Ну реви же, реви! – кричал Дюсик, заводила компашки, размазывая собственные слезы по щекам, ему самому было жалко собаку. – Реви!!!» Но Деснин лишь в очередной раз попытался вырваться из цепких рук пацанов. Не просил, не умолял и не ревел, хоть и было ему неимоверно жалко Белку…

На этом месте Деснин проснулся. Что-то холодное скользнуло подмышку. Он протянул руку – это был крестик.

С утра Юлька, собираясь на работу, старательно красилась у старенького трюмо. Материной пенсии едва хватало на оплату квартиры и Юлька сводила концы с концами только потому, что работала продавщицей, а стало быть на продукты тратиться не приходилось.

– Коля, Коля, Николай! Сиди дома, не гуляй, – подмигнула она Деснину, заметив, что тот проснулся. – Хотя мне сегодня до ночи сидеть придется – за сменщицу. Так что подходи после обеда в павильон, посидим. Он тут, на Ленина, не проскочишь. Ну я побежала.

Вскоре по своим партийным делам ушла и Анна Петровна. Деснин остался в квартире один. Для начала он плотно позавтракал. Затем, часа три лежа на диване, он тупо наслаждался одиночеством, которого не испытывал более семи лет. Потом попялился в телевизор, послушал плеер, принял душ: ему хотелось всего сразу. Попутно Деснин устранял мелкие поломки, которые часто встречаются в доме, где давно отсутствовал мужчина: починил капающий кран, хрипящую колонку, подвернул стеклянную дверку серванта. На полке его внимание привлек ваучер Анны Петровны, который стоял в специальной рамочке за подписью: «Осколок Великой Страны». Деснин повертел ваучер в руках (псевдодележ социалистической собственности прошел как-то мимо его), но какого-то особого трепета по отношению к «осколку» не ощутил. А вот бесплатно распространявшаяся баптистскими миссионерами брошюра «Триумф Распятого», которую Деснин откопал среди небогатой библиотеки, его заинтересовала. Но дочитать не вышло – в дверь раздался звонок. На пороге стоял оборванец лет десяти с большой матерчатой котомкой.

– Поможите, Христа ради, чем можете! – затянул он привычную песню.

– Денег не дам, – сразу предупредил Деснин. – Все равно старшие пропьют.

– Денег не надо. Поесть что-нибудь. Кушать хочется, – тоскливо протянул попрошайка. Деснин, очевидно, припомнив себя в детстве, скрипнул зубами и кивнул: «Заходи». Побирушка был явно удивлен что его приглашают в дом, но все же вошел. «На кухню» – кивнул Деснин и поставил разогревать щи.

– Давно не ел-то? – спросил он через несколько минут, наблюдая как побирашка наворачивает.

– Суп – давно, – отозвался оборванец. – Я все хлебушек, да остатки там всякие.

Под второе пацан и вовсе разговорился:

– Я сначала от мамки с папкой сбежал – объедали, да все пропивали. Потом меня поймали и в детдом. Там меня усыновил дядя Сосо. Он хороший, кормил. Только попа болела.

– Порол что ли? – спросил Деснин.

– Нет, другое.

– А что же… Ах да… Господи! Вот сука!

От сытости пацан разомлел и совсем потерял бдительность, но заметив бурную реакцию Деснина спохватился

– Вы ведь меня не сдадите в детдом? И как дядя Сосо не будете? Тогда я пойду.

И побирашка ловко прошмыгнул ко входной двери.

– Вот уроды! – закрывая дверь вслух досадовал Деснин на всяких педофилов. – И откуда такие взялись – раньше ж не было?

Он вышел на балкон, покурил, хотел вновь поваляться на диване и почитать, но наслаждаться одиночеством больше не получалось, и Деснин решил прогуляться до Юльки.

Глава III. НЕ ВСЕ ТАК ГЛАДКО

На центральной площади, по которой проходил Деснин, наблюдалось скопление народа. Посмотреть было на что. Посреди площади на веревке, привязанной к протянутой к небу руке чугунного Ленина, висел человек. На груди его навроде таблички поблескивал квадрат зеркала. Это был местный алкоголик неопределенного возраста и неопределенных занятий, известный в народе как Вася Быдлов. Вообще-то его фамилия была Бызлов, но в народе ее переосмыслили, и было за что. В предвыборную страду – пору для всякого ранга аферистов – Вася становился электоратом: вешал на шею табличку с надписью: «Поставлю подпись за любого. Паспорт при себе, цена – умеренная» и бродил так по особо оживленным улицам. Ну а в остальное время зарабатывал себе на водку тем, что ходил за бутылку на все митинги, стачки, пикеты и прочие проявления народного, а также псевдонародного возмущения подряд и без разбора; таскал плакаты, какие дадут, и орал то, что скажут: в общем, создавал кворум.