Крик подстегивает сильнее допинга и вливает дополнительные силы. Я лечу по мокрой земле. Чавкает осенняя грязь, фонтанами взлетают мутно-серые капли. Кирпичный угол дома приближается звериными скачками.
Я почти завернул за него, когда раздается выстрел, и что-то мелкое врезается в стену, выбив кирпичную крошку. Смертоносный кусочек металла с визгом уносится дальше, по плечу колотят рыже-коричневые дробинки кирпича. Ожидание повторного выстрела заставляет пригнуться. Мокрые кусты шиповника скрывают ветвями от стрелка.
Открывает обычный двор. Пара скамеек, натянутые веревки со стираной одеждой, песочница и пара шин вместо клумб. Чем-то знакомая темно-зеленая «буханка» притаилась под липой. Мужская фигура находится за рулем. Облупленная ручка царапает ладонь, салон встречает запахом рыбы и лежалой резины. Волосы слипаются и закрывают глаза, я откидываю их и спотыкаюсь об углубление в полу.
Дверь тут же захлопывается, знакомый голос командует:
– На пол и не дышать!
Я ужом соскальзываю в металлическую выемку, сверху шуршит брезентовый полог. Углубление не приспособлено под человеческое тело – в бока упирается холодный металл. Я притихаю и действительно задерживаю дыхание. Крики и шум бегущих ног приближаются к машине.
Распахивает железная дверь и гремит запыхавшийся голос:
– Слышь, куда этот ублюдок сквозанул?
– Вон туда, через забор ушел.
– Чего везешь?
– Ничего, все пусто. Сам видишь. Мы за грибами собираемся. Сейчас знакомый выйдет и поедем.
Скрип сиденья – преследователь оглядывает нутро «буханки». Наконец, дверь захлопывается, и рассыпается частая дробь удаляющегося бега. Фух! Я не могу поверить своему счастью!
Неужели свободен?
Ровно урчит мотор, вибрируют стенки убежища. Грубый полог полностью скрывает выемку в полу, но мешает доступу воздуха. Слышатся тяжелые шаги, щелкает открывшаяся дверь, и крякает сиденье, принимая вес нового пассажира.
– Поехали! – командует грубый, как наждачная бумага, голос.
Переваливаясь на ухабах, машина медленно выезжает со двора. В шум мотора вклиниваются мужские голоса и женское аханье – мы проезжаем мимо «УАЗика». Слышится зычный баритон «очухавшегося» Сергича, он по рации вызывает подкрепление.
Машину трясет, на ямах особенно сильно впиваются в спину камешки на дне.
– Дышать-то можно? – спрашиваю я из-под полога.
– Через раз и только ртом! – хохотнул водитель.
Через плотный брезент, за урчанием мотора, за шорохом покрышек, мне все-таки удается разобрать, кто говорил.
Евгений! Женька!
Неужели кинулся выручать друга? Да и второй голос показался знакомым. Никак сам Иваныч помогает? Вот это да!
Полчаса мы едем без разговоров. Мелодии попсы льются из радио, шумит пролетающая дорога, резко отзываются всплески луж и редкие наплывы моторов встречных автомобилей.
Машина понемногу сбавляет скорость. Начинает активнее покачивать из стороны в сторону – съезжаем на проселочную дорогу? Чихнув выхлопом, "буханка" останавливается, пару раз дергается при торможении.
Хлопает пассажирская дверь и наконец-то распахивается душный полог.
– Вылазь, шпиён! – произносит Иваныч.
Кучерявые волосы шевелятся под напором ветра, в угрюмых глазах проскальзывают искорки веселья.
– Ну, наконец-то, думал не доеду, – я улыбаюсь в ответ.
За рулем скалится Евгений – пригодилась «буханка» отца. Как заядлый рыбак, тот не прочь поставить сеточку-другую в запрещенных местах, а от рыбнадзора прятал добычу в специальном контейнере-выемке. Эх, сейчас я готов за такую браконьерскую смекалку обнять и Евгения и его отца.
Тело затекло, и ещё минуты три я растираю онемевшие конечности. Уже потом пожимаю руку Михаилу Ивановичу, и не получается удержаться от гримасы, когда ладонь сдавливают стальные тиски.
С Евгением поздоровались «по-братски», от души. Вроде бы всё в порядке, но… Да уж, бланш у него на лице был здоровенный.
– На чей кулак упал? – спрашиваю я, глядя на фиолетовый синяк.
Эпицентр фингала отмечается на правом глазу, дальше расплываются цвета радуги. Похоже, Евгений попал под копыто взбесившегося быка, или же боднул с разгона грузовик.
– В ментовке поскользнулся на четвертом этаже, а остановился на первом, и так три раза. Хорошо ещё, что глаз не вытек, – усмехается Евгений.
Громко каркают вороны, кружатся над машиной, что потревожила покой. В отдалении от основной дороги, на нырнувшей в лес проселочной накатке, "буханка" практически сливается с придорожным ивняком.
– Как топталось, зэчара? – Евгений улыбается во все тридцать три зуба.
– Нормально, снова хотели убить. К этому состоянию как-то начал привыкать. Ты-то как выбрался?
– А за что меня задерживать? Посадили под домашний арест без права выезда, каждый день отмечаюсь у участкового. Спасибо дядьке-майору, а то до сих пор сидел бы в одиночке. Одолели, аж сил нет. Но вот за тебя взялись серьезно! Дядька руками разводит, говорит, что сделать ничего не может. Мол, и рад бы, да никак, – говорит Евгений.
– Я уже понял, что не скоро в техникум вернусь. Сергеич передал, что вы квиты? – я смотрю на Иваныча.
– Дочурку его травами да настоями выходил, когда эскулапы руками разводили, вот и отдал должок! – гудит Иваныч. – Ты как, размялся слегка?
– Вроде как да, – я пару раз взмахиваю руками.
Иголочки перестают втыкаться разъяренными пчелами. Тело ещё ноет, но терпеть можно.
– Ну, тогда залазь обратно, ещё до места добраться нужно! Разговоры потом, сейчас не до них. На дороге возможны патрули, так что, Евгений, заделай дерюжку хорошенько! А ты лежи и задерживай дыхание на остановках! – после этих слов Иваныч залезает обратно на пассажирское сиденье.
– Залазь, рыбка моя! – Евгений подталкивает меня обратно к машине. – Смотри не протухни, а то выкину по дороге.
– Я те выкину! Не гони шибко, фиолетоволицый, не дрова везешь.
С этим фингалом Евгений похож на демона японских мультиков про короля обезьян. Я последний раз потягиваюсь до хруста, и укрытие распахивает металлические объятия.
– Чтобы собаки не учуяли! – перегнувшись через сиденье, Михаил Иванович брызгает дурно пахнущей жидкостью из небольшого баллончика.
– Может тебя вместо елочки на зеркальце повесить, ароматный ты наш? – шутит Евгений.
– Машину мой чаще, тогда и елочка не понадобится, – отвечаю я.
Евгений снова накрывает пологом и тщательно убирает твердые края под пороги. Для дыхания остается небольшое отверстие у сидений.