Смерть чистого разума

«И пошли к скале с отрицательным углом».

«Не совсем так. Тер и Фишер ушли вперёд, пока я был в Ротонде. Не слишком далеко, но всё же ушли. Я нагнал их уже около скалы. Мне показалось, что они о чём-то горячо спорили, но при виде меня резко осеклись».

«Вы не слышали, о чём именно был спор?»

«Нет. Единственное слово, которое я успел услышать, произнёс Фишер и оно было “неудобства”. Когда я приблизился, Фишер сел на камень и, по-моему, потерял всякий интерес к тренировке».

«То есть он потащился с вами исключительно чтобы переговорить с Тером? Но разве он мог быть уверен, что вы оставите их наедине хоть на минуту?»

«Нет, не мог. Впрочем, можно было бы предположить, что коли мы пройдём мимо Ротонды, я там задержусь. Но это слишком сложно. Есть мильён возможностей уединиться, не прибегая к таким трюкам».

Я кивнул.

«Фишер сидел, курил и молчал. Я тоже присел – даже думку с собой прихватил из дома. Тер же начал распаковывать свои мешки и извлекать оттуда разные предметы снаряжения, иногда отвечая на мои вопросы. Я, разумеется, не горовосходитель, но живя здесь, поневоле многое узнаёшь относительно этого спорта. Я, например, заметил, что ботинки у Тера на кожаной подбитой гвоздями подошве и обратил его внимание, что Шарлемань однозначно высказывался в пользу каучуковых, как более удобных и долговечных».

«И что же ответил Тер по поводу этого замечания?»

«Что? А. Не помню. Неважно. Впрочем, нет, помню. Он высказался в том духе, что сперва каучуковые подошвы, потом английское шерстяное белье, а в конце концов проводники будут носить туристов в горы на закорках. Мол, всё это не спорт. Я не перечил».

«А потом?»

«Потом Тер начал, собственно, свои упражнения. Он вбивал в скалу крюки, общим числом, кажется, пять или шесть, натягивал на них верёвки, вставал собственным весом, с мешком и без мешка. Добравшись таким образом до небольшого уступа высотой сажени в три от земли, обнаружил выбоину, удобную для пальцев, и попытался подтянуться. Чуть не сорвался, кстати говоря, прямо нам с Фишером на головы. Потом спустился вниз, снова пополз по крюкам, к одному из них привязался верёвкой и некоторое время болтался в воздухе точно в люльке. При этом сообщил, что его верёвка, хотя лучшего сорта, всё равно способна выдержать только статическое, а не динамическое напряжение. То есть вот так висеть он ещё может, но если сорвётся и повиснет на верёвке, то она непременно лопнет. Всё это заняло у него часа полтора. Затем он спустился и объявил, что закончил».

«И вы сразу пошли домой?»

«Сразу. Мы выкурили по папироске – я, как вы знаете, полагаю табак скорее успокоительным, чем возбуждающим средством и даже написал об этом небольшую работу в Revue Neurologique – и двинулись обратно. Дорога там в одном месте разветвляется и начинается небольшая тропа, круто берущая вверх, и Тер сказал, дескать, вот прекрасное место для несложных горных прогулок. Я подтвердил, Шарлемань часто водит туристов по этой тропе. А Фишер заметил, что без подготовки даже на такую тропу не взойти. Тут случилось странное. Тер как-то нервно засмеялся и сказал что-то вроде того, что тот, кому не страшно бегать по крышам, не должен бояться какой-то там тропки».

«По крышам?»

«Да, по крышам. Понятия не имею, что он имел в виду, но Фишеру это, кажется, сильно не понравилось».

«И что он ответил?»

«Вы знаете, ничего. Просто прошёл вперёд».

«Странно. Он довольно вспыльчивый малый».

«Вот именно. Мне это тоже показалось странным. Нет, не так. Мне это сейчас кажется странным, а утром я не обратил на это никакого внимания. Да и на слова про крышу, если честно, тоже».

«Мне показалось, что Тер и Фишер до вчерашнего дня не были знакомы».

«В том-то всё и дело. Я их представлял вчера друг другу, утром, вы ещё спали».

(Меня Веледницкий тоже представлял Теру, разумеется, так что это ничего не значило; но доктору это знать было не обязательно).

«Итак, вы вернулись в “Эрмитаж”».

«Итак, мы вернулись… Нет, погодите. Тер уронил в расселину кайло!»

«Кайло?»

«Ну или кирку. Небольшая такая кирка, совсем новая, на коротком древке».

«Понимаю. Это называется ледоруб. Зачем он брал его с собой? Не собирались же вы на ледник».

«Не имею представления. Он взял её – или его – с собой, но не использовал во время занятия, она так и пролежала около нас с Фишером. А на обратном пути он присел, чтоб завязать шнурки на ботинках, положил её рядом и неосторожно столкнул вниз».

«И не попытался достать?»

«Попытался. То есть он лёг на землю, посмотрел вниз и покачал головой, мол, глубоко, ничего не выйдет. Фишер ещё спросил, остро ли необходим ему этот предмет. Тер ответил, что нет, но он сегодня же выпишет себе из Женевы новый».

«Вы ещё раз прошли мимо Ротонды…»

«Да. И застали там Елену Сергеевну. Она писала с натуры. Я спросил, видела ли она Корвина – я подозревал, что этюдник это просто маскировка. Она ответила, что нет, он не появлялся. Мол, она сидит уже два с половиной часа и никто из дома не выходил. Фишер предложил ей идти в пансион, она согласилась. Мы подождали, пока она сложит свой этюдник, и пошли».

«Во сколько вы оказались дома»?

«Без четверти полдень».

«Откуда такая точность?»

«Дело в том, что я прошёл на кухню, посмотреть, что приготовили Льву Корнильевичу на обед. И обнаружил, что мадам Марин сильно завозилась с готовкой. А ведь в полдень мадемуазель уже должна нести ему судок!»

«Он так рано обедает?»

«Он не обедает в привычном значении этого слова. Три раза в день ему относят пищу. На рассвете, в полдень и на закате. Но ест он её когда ему вздумается. Или не ест вообще. Три-четыре дня голодания для него обычное дело. Так вот: зайдя на кухню и убедившись, что обед ещё не готов, я посмотрел на часы: было одиннадцать сорок пять. Я выпроводил из кухни дражайшего Николая Ивановича, который обожает изводить наших хозяек своими кулинарными советами. Сегодня он заспорил с мадам по поводу панировки для брокколи – отчего всё дело и застопорилось. Да ещё её превосходительство раскапризничалась – ей ведь только подают отдельно, а готовят то же, что и остальным. Так вот, сегодня ей захотелось айнтопфу».

«Что это?»

«Похлёбка с мясом и картофелем. А мадам хотела готовить луковый суп, так что пришлось повертеться».

«Куда отправился Скляров?»

«На террасу. Я заметил его, когда уходил из кухни через гостиную».

«Хорошо. Где были другие гости?»

«Кто где. Генеральшу и немку я не видел. Тер гремел своими железками наверху, но я его только слышал. Фишер тоже отправился к себе. Лавровы были на террасе: он читал, она снова возилась со своим этюдником. Шубин сидел у окна своей комнаты, мы кивнули друг другу».

«Итак, мадемуазель отправилась в Ротонду…»

«…Где-то в начале первого. Я немного беспокоился, потому что Лев Корнильевич иногда болезненно реагирует на любые отклонения от раз и навсегда заведённого жизненного порядка. Но сегодня всё прошло хорошо, опоздания он не заметил».

«То есть когда мадемуазель принесла Корвину обед, он был в Ротонде»?

«Да. С её слов. Она говорит… ну то есть дала понять, что всё было в порядке. И лестницу она за собой подняла».

Он закурил, не предложив мне, потом спохватился и протянул коробку с папиросами. Я помотал головой. Он продолжал свой рассказ.