Репка. Сказка постапокалиптической эротики

– Давайте так, профессор. Вы как-нибудь подскочите и заберёте своих гавриков, после чего спрячьте их куда подальше, чтобы не светились там, где не нужно. Не мне вас учить. Думаю, ситуация уляжется…. Кстати, а почему вы их не отговорили от их затеи?

– Я? – профессор сделал удивленные глаза;

– Да ладно Вам, профессор. Давайте не будем корчить из себя гимназисток, поступающих в театральный институт. Вам это не к лицу… Вы считаете, что им будет проще там, за бугром?… – в голосе Жвании послышалась тонкая угроза.

– Вы считаете, что иначе? – в глазах Сергея Федоровича мелькнула неприязнь.

Жвания налил себе стакан минеральной воды и медленно, с наслаждением отпил глоток. Поставил стакан, он посмотрел на профессора с легкой ехидцей.

– Ну, я уж не знаю, профессор. На самом деле это зависит и от Вас. Ваша работа решает, кому жить, а кому нет в мире будущего.

– Вы считаете? Польщен…

– Ладно. Работайте. И не зазнавайтесь. Знаете, у нас есть и иные варианты. А гавриков своих заберите.

Сеанс видеосвязи закончился. Профессор даже и не знал, радоваться ли ему, или горевать от того, что всё произошло именно таким образом. А вот в Жвании он был слегка разочарован, хотя и знал его как опытнейшего секретчика вот уже много лет. Как бы выглядело, если бы он начал отговаривать дочь от поездки? Какие аргументы он мог бы высказать, не проболтав при этом ничего из того, что Маше не положено знать…

Вернувшись в лабораторию, профессор внезапно обнаружил на своём столе фиолетово-желтые цветы арктического прострела. Они стояли в горшочке со мхом. Под горшочком была записка, написанная рукой Варвары. Запакованная в конвертик, написанная мелким почерком она никак не была похожа на что-то, связанное с работой. Больше это было похоже на раздражавшие всех святоверческие «письма счастья», в которых то и дело можно было встретить наивную религиозную пропаганду.

На автомате сунув записку в ящик письменного стола, он закрыл его на ключ и двинулся к выходу.

Глава 5

Уж ты, Порушка-Параня,

Ты за что любишь Ивана?

Эх, я за то люблю Ивана

Что головушка кудрява.

Русская народная песня.

Коля оказался в камере предварительного задержания с тремя другими нарушителями границы. Один был молодым парнем, лет восемнадцати. Он пытался самостоятельно найти проход в кордоне, но был пойман на месте охраной.

Другой был солидным мужчиной в дорогом костюме. Он имел официальный пропуск через кордоны, но попался на попытке провоза партии продовольствия. Двух тонн «левой» армейской тушенки. Из всех четверых, судя по всему, его ситуация была самой серьёзной.

Третьим был сам проводник, настоящий «дядя Фёдор» – довольно скользкий тип с жиденькой рыжей бородёнкой. Оказалось, что взяли еще за неделю до того, в рамках операции «Заслон», а в его доме устроили облаву на всех, желающих незаконно пересечь границу. И на самом деле их интересовали вовсе не рядовые переселенцы. Да, официально проход через кордоны, а уж тем более эмиграция за рубеж были запрещены. Но в реальности правительственные структуры смотрели на деятельность проводников сквозь пальцы, а спецслужбы открыто их курировали. В конечном итоге, эта миграция могла частично снизить остроту проблемы продовольственного снабжения.

Проблема была скорее в том, что мигранты вызывали проблемы в других чрезвычайных районах, способствуя развитию черного рынка продовольственных карточек. Ведь не имея прописки и официального места службы, они просто вынуждены были приобретать съестное через коррупционные схемы. Администрации чрезвычайных районов делали всё возможное. Чтобы нелегальные мигранты шли за границу транзитом, особо не задерживаясь в их зоне ответственности.

А тут возникали уже международные осложнения. От той же Турции российский МИД буквально складировал гневные ноты протеста, на которые лишь пожимали плечами. Ситуация в мире была такова, что подобными нотами страны обменивались регулярно, но особо изменить что либо просто не представлялось возможным.

Колю крайне тешила мысль о том, что его задержали просто в рамках облавы, а вовсе не по делу, связанному с деятельностью его отца. По словам того же «дяди Фёдора», которого, кстати говоря на самом деле звали Романом, обычно МГБ старалось не увязать в рутине миграционных дел, и после довольно короткого разбирательства просто отпускало всех задержанных. Некоторым предлагали сотрудничать (на этом моменте рыжебородый лже-Фёдор хитро подмигнул).

Пока шли разговоры, в двери открылся лючок. Принесли ужин. Коля ожидал, что это будет тюремная баланда в грязной алюминиевой миске, но это было не так. Ужин был скромным, но по меркам голодного времени это было весьма достойная трапеза. Откровенно, родители Коли далеко не всегда могли позволить нечто подобное.

Порция состояла из вареного вкрутую яйца, пшеничной каши с кусочками куриного мяса, хлеба с настоящим сливочным маслом.

– Что это они нас балуют? – удивился Коля.

– Тактика и стратегия. Наверное…. Или скорее, как нынче модно говорить – технология – пожал плечами «дядя Федор».

– А в чем же смысл такой технологии? – удивился Коля.

– О, здесь тонкости. Когда есть протестные настроения, и тебя захватывает полиция, ты чего ждешь?

– Ну, побоев наверное. Угроз. Может даже пыток.

– Вот именно. И ты уже весь всклокочен ненавистью, и для оставшихся на улице – ты мученик, жертва, знамя их протеста. А тебя схватили, отмыли, накормили… и ты эмоционально растерялся. И другие тебе начинают завидовать, ибо ты – счастливчик. Они ведь уже знают, что здесь весьма неплохо кормят…. Знают они и то, что здесь склоняют к сотрудничеству и вербуют….

– Разделяй и властвуй….

– Да, друг мой. Старо как мир. Схемка выглядит парадоксальной, но она работает. – смачно раскурив сигарету, «дядя Федор» выпустил колечко дыма.

– Странно… Хотя и противно как-то.

– Что поделать, Коля. Мир не прост, совсем не прост.

– А если же все ринутся «посидеть» – так ведь никаких харчей не напасешься.

– Особо наглые просто исчезают. И их никто не ищет, – «дядя Федор» оскалил свои желтоватые зубы.

Молодой парень в ответ на все эти рассуждения это только хрюкнул и продолжил с наслаждение поедать свою порцию. Сразу было видно, что он давно не ел вдосталь. Как и большинство других.

После ужина конвоиры по одному водили задержанных в душ, и в 22.00. погасили основное освещение. Коля уснул беспокойным сном.

Во сне ему снова виделась Маша, манящая и близкая. Он ощущал на губах её вкус, её неповторимый аромат, – а потом резко просыпался от охватившей его тревоги. Что с ней? Где она прямо сейчас? Ему казалось, что эти толстые бетонные стены, серая неизвестность пространства, которая их сейчас разделяет, отрезает от него часть его самого, причем часть самую дорогую. То же, что остается здесь, – это словно сухое тельце насекомого, оболочка.

Он открывал глаза. В коридоре раздавались, время от времени, мерные шаги сменных конвоиров. Мужчина в костюме слегка похрапывал, всё время во сне поправляя воротник сорочки. Коля вспомнил рассказ о двух тоннах тушёнки, начал представлять себе блестящие, или может, наоборот, покрашенные в матовый оливковый цвет банки, которые стоят штабелем ровными рядами….

И тут его подбросило с постели… Чемодан! Чемодан остался в багажнике джипа! А если его обыщут! Если они найдут все деньги…. Контрабанда валюты – это уже намного серьёзнее, нежели просто попытка незаконного пересечения….

А если они начнут разматывать клубочек, и неминуемо выйдут на отца? А они неминуемо это сделают. Какой же он дурак! Какие же мы все жалкие наивные люди! Кого хотели обмануть!

Нда…

А в это время в женском изоляторе Маша тоже пыталась уснуть. В голову лезли самые глупые, абсурдные мысли. Впрочем, ей постоянно лезли подобные мысли, и она уже свыклась с этим. Думать о том, что произошло, было невыносимо.

Она вспомнила, что сегодня днем было не только расставание с домом и этот ужасный арест, но и те два часа, которые они были с Колей… снова… Внутри неё всё сжалось от боли и она остро почувствовала, как сильно любит его и как ей теперь страшно и одиноко.

Она повернулась на бок и свернулась калачиком, поджимая коленки к подбородку. Вокруг был такой холод, который заполнял собой всё пространство, и колкое ощущение уязвимости и беззащитности.

Ей вдруг вспомнились Колины улыбающиеся глаза, такие добрые карие глаза… Слезы покатились по её лицу. Она любила Колю всего, целиком… Хорошо сложенный, широкоплечий, у него было упругое, сильное тело. Ей чудился его бархатный голос, его нежные и одновременно уверенные прикосновения. Ей было не стыдно в этом признаться, но она в равной степени, а может и более трепетно любила его мужественный член, к которому относилась как к отдельному одушевленному существу.

Впрочем, ей не нравилось слово член, оно было грубым и в самой основе своей несло нечто сухо-математическое, словно формула, написанная мелом на доске. Её нежный, ласковый и своенравный любимец, такой покорный её ласкам… Она любила давать ему ласковые прозвища. Поддразнивать. К чему эти мысли?

Когда то она читала древнюю легенду о том, что все органы человека имеют помимо прочего свою душу, и эта душа так же нуждается в любви, как и сам человек. Эта душа чувствует то, как к ней обращаются, имеет свой характер и пристрастия. И где-то в глубине Маша чувствовала, что в этом есть определенная доля истины.