Кроме того, здесь было несколько работ самого Николая Дмитриевича.
Дальнейшая история музея в большой степени типична. Она пополнялась уже не на деньги создателя, а силами государства. При этом одним из вернейших источников были экспроприированные коллекции менее угодных новой власти собирателей. В 1924 году под музей отвели большой дворец в центре Москвы (ныне в нем расположен музей А. С. Пушкина). А перед войной власти вдруг изменили отношение к этому непонятному с точки зрения идеологии учреждению культуры, и Музей игрушки был «сослан» в Загорск.
Александров
Происхождение города Александрова полностью криминальное. До 1564 года это была всего лишь заурядная великокняжеская слобода, каких в тогдашнем государстве – море разливанное. Но в один прекрасный день царь Иван Грозный отдает распоряжение о смене места дислокации. Царский двор переезжает сюда из Кремля. Переезжает капитально – прихватив всю казну, важную государеву документацию, практически весь царский гардероб, немало дорогой церковной утвари из храмов города Москвы. Одно только конное войско, переехавшее в Александровскую слободу, насчитывало 40 000 бойцов и размещалось на 4 000 санях. Александровская слобода становится, по сути, столицей государства. Именно здесь принимают иностранных послов, которые приходят от увиденного в легкое недоумение. Один из них, датчанин Яков Ульфельдт, в частности, писал о русском государе: «Князь их отличался таким гордым и надменным нравом, что без конца поднимал брови, выпячивал грудь, раздуваясь всем телом, когда выслушивал свои титулы… В руке он держал золотое яблоко величиной с детскую головку, оно все было отделано драгоценными камнями».
Под яблоком, ясное дело, подразумевалась держава.
К этому моменту разум государя пришел в бедственное состояние. Он оборудовал своего рода шутовской монастырь. Сам объявил себя игуменом, а приближенных – иноками. Вставала братия чуть свет, утро проводила в молитвах, затем трапеза с большим количеством вина, затем опять молитвы, затем снова трапеза. И до самого позднего вечера – пьяные оргии и прочие, отнюдь не красящие самозваного игумена поступки.
Здесь же зародилась знаменитая опричнина – личное войско царя и самая криминальная из всех российских государственных силовых структур. Вся Россия разделилась на две части – опричнину и земщину. Опричников заставили принять присягу – вовсе не общаться с «земскими». Им выдали знаки отличия – по метле и по собачьей голове. Первое – чтобы выметать крамолу, второе – чтоб ее же выгрызать.
Избранные дворяне, призванные стать царскими телохранителями сделались разбойниками. Они без труда находили крамолу (чаще всего – в зажиточных домах), «виновников» казнили, а имущество делили между собой. Для развлечения иной раз собирались в ватаги и отнимали товар у купцов на дорогах – покровительство Ивана обещало безнаказанность.
Главным же «подвигом» опричнины был новгородский погром 1570 года. Царю донесли, что в городе готовится восстание. Тот, конечно, поверил и выехал с войском – карать.
Шесть недель продолжался погром. Царские отряды ездили по улицам, хватали всех, кого ни попадя и сразу же казнили. Обливали, например, горючей смесью и поджигали. Или привязывали к быстро бегущим саням. Сбрасывали в ледяную воду. Сажали на кол.
Опричник, иностранец Генрих Штаден, вспоминал об одном из «визитов»: «Наверху меня встретила княгиня, хотевшая броситься мне в ноги. Но, испугавшись моего грозного вида, она бросилась назад в палаты. Я же всадил ей топор в спину, и она упала на порог. А я перешагнул через труп и познакомился с их девичьей.»
Отправился Генрих в поход с одной лошадью, а вернулся без малого с полусотней, из них двадцать две везли сани с добром. За все за это царь Иван благодарил опричника и дал ему почетный титул.
Впрочем, больше всего истязаний, пыток и расправ происходило прямо в городе. Одна из наиболее изысканных – «обшить медведно». Жертву помещали в шкуру только что убитого животного, и выпускали свару псов, натасканных именно на медведя.
Здесь же, в александровском пруду царь Иван Грозный утопил свою супругу, пятую по счету, Марию Долгорукую. Правда, не самостоятельно – с помощью своего верного помощника Малюты Скуратова. Было тут совершено еще одно известное убийство – в 1581 году царь, посохом в висок убил своего сына. И сразу же раскаялся в содеянном. Труп погрузили на подобие катафалка, впрягли лошадь, повезли в Москву. Иван Грозный пошел следом, на своих двоих. И больше не вернулся в Алекснадров.
В Смутное время, на заре семнадцатого века здесь обосновался лагерь военачальника Скопина-Шуйского. В 1654 году на месте царской резиденции основан был Успенский женский монастырь. Чем это было? Актом покаяния? Или, наоборот, актом признания заслуг Ивана Грозного перед отечеством? Замаливание грехов за игры государя в монастырь? Или, наоборот, легализация той шутовской обители?
Бог весть. Наверное, не то и не другое. Просто с заброшенной, абсолютно ничьей территорией, застроенной храмами, нужно было, наконец, что-то решать. Устройство тут монастыря само собой напрашивалось – не завод же в таком месте возводить. Решение, скорее всего, было не политическим, не идеологическим, а так, хозяйственным.
Впрочем, этот монастырь использовался как тюрьма, притом именно политическая. Здесь содержали и царевну Марфу, сестру Петра Первого, и его дочь Елизавету (правда, ей все-таки разрешалось выходить за монастырские пределы, да и без пострига обошлось).
В 1923 году Успенский монастырь закрылся – на его базе разместился «Историко-бытовой музей». У истоков его создания находился легендарный реставратор Петр Барановский. Специально ради этого он в 1923 году перебрался в город Александров.
Музей существуеит по сей день – он делит территорию с возрожденным сравнительно недавно монастырем.
В городе действует литературно-художественный музей Марины и Анастасии Цветаевых, расположенный в бывшем доме учителя математики А. Лебедева. Младшая сестра Анастасия – Ася – проживала здесь в 1915 – 1917 годах, а старшая Марина приезжала к ней гостить.
Бывал здесь также Осип Мандельштам, в 1916 году. Марина Цветаева писала об этом своей близкой родственнице: «Он умолял позволить ему приехать тотчас же и только неохотно согласился ждать до следующего дня. На следующее утро он приехал. Мы, конечно, сразу захотели вести его гулять – был чудесный ясный день, – он, конечно, не пошел – лег на диван и говорил мало. Через несколько времени мне стало скучно, и я решительно повела его на кладбище… День прошел в его жалобах на судьбу, в наших утешениях и похвалах, в еде, в литературных новостях. Вечером – впрочем, ночью, около полуночи, – он как-то приумолк, лег на оленьи шкуры и стал неприятен… В час ночи мы проводили его почти до вокзала. Уезжал он надменный».
Мандельштам позднее написал стихи:
Не веря воскресенья чуду,
На кладбище гуляли мы.
– Ты знаешь, мне земля повсюду
Напоминает те холмы
…
…
Где обрывается Россия
Над морем черным и глухим.
От монастырских косогоров
Широкий убегает луг.
Мне от владимирских просторов
Так не хотелося на юг,
Но в этой темной, деревянной
И юродивой слободе
С такой монашенкой туманной
Остаться – значит быть беде.
А еще сюда за пропитанием – вскоре после революции – ездил из соседнего Сергиева Посада философ В. В. Розанов. Писал в дневнике: «В Посаде мера картофеля (августа 12-го 1918 года) – 50 рублей. Услышал от старушки Еловой, что в гор. Александрове, близ Посада, мера – 6 руб. Спешу на вокзал справиться, когда в Александров отходят поезды. Отвечает мастеровой с бляхой: