Вокруг Москвы. Путеводитель

кривился крыш корою.
А за деревнею —
дыра,
и в ту дыру, наверно,
спускалось солнце каждый раз,
медленно и верно.

По данным синоптиков, летом 1920 года, когда было написано это стихотворение, температура достигала 36,8 градусов по Цельсию. Долгое время это значение было абсолютным максимумом температуры воздуха в Москве.

Лиля Брик вспоминала: «Летом сняли дачу в Пушкино, под Москвой. Адрес: 27 верст по Ярославской ж/д, Акулова гора, дача Румянцевой. Избушка на курьих ножках, почти без сада, но терраса выходила на большой луг, направо – полный грибов лес. Кругом ни домов, ни людей. Было голодно. Питались одними грибами. На закуску – маринованные грибы, суп грибной, иногда пирог из ржаной муки с грибной начинкой. На второе – вареные грибы, жарить было не на чем, масло в редкость.

Каждый вечер садились на лавку перед домом смотреть закат».

Это был 1919 год.

Еще одно воспоминание Брик: «В Пушкино на даче мы нашли под забором дворняжьего щенка. Володя подобрал его: он был до того грязен, что Володя нес его домой на вытянутой руке, чтобы не перескочили блохи. Дома мы его немедленно вымыли и напоили молоком до отвала. Живот стал до того толстый и тяжелый, что щенок терял равновесие и валился набок. Володя назвал его Щен. Выросла огромная красивая дворняга».

После этого случая Лиля Брик стала называть Щеном самого Маяковского.

К сожалению, дачу Румянцевой постигла участь летнего театра – она погибла от огня. А стихотворение осталось в хрестоматиях.

Дошел до наших дней и памятник поэту на Акуловой горе. Он появился здесь, в общем, случайно. В 1950-е годы был объявлен конкурс на памятник Маяковскому в Москве. В конкурсе победил скульптор Александр Кибальников. Но в нем же участвовал и пушкинский ваятель Игорь Лурье, работе которого не посчастливилось занять первое место. Этот-то – несостоявшийся московский – памятник и был сооружен на родине ваятеля.

Затем поэт не однократно снимал дачи в Пушкине. Кто только здесь его не навещал! Помимо представителей писательского цеха попадались совершенно неожиданные гости. Одна из пушкинских дачниц, Нина Алексеевна Ульянова вспоминала: «Я жила на даче (Акулова гора) года три. Дачу меняли несколько раз. Среди этих дач была дача Вячеславова, в которой сейчас музей. Это была наша последняя дача в Пушкино. На следующий год заболела сестра, и мы больше в Пушкино не возвращались. Мебель осталась в доме. В комнате Маяковского (там жили мои дядя и тетя) стояла полуторная кровать, два венских стула с округленными спинками, на террасе – два складных стола. В комнатах – свечи в подсвечниках, на террасе – подвешенная керосиновая лампа…

Мы несколько раз встречали Маяковского, всегда в компании людей, редко – одного. Его дача стояла единственная в поле. К Маяковскому прилетал летчик, садился около его дачи. Самолет – чуть ли не бамбуковые палочки, обтянутые полотном, мотор – между ног. Мы кричали: «Габер-Влынский летит…» Почему так кричали – не знаю».

В действительности это был другой какой-то летчик. Адам Габер-Влынский к тому времени погиб.

Этим список здешних знаменитостей не ограничивается. На Писаревской улице жил художник Е. Камзолкин, автор эмблемы «Серп и Молот», которая на протяжении десятилетий была символом нашей страны. Камзолкин проживал здесь с 1910 по 1957 годы, вплоть до самой смерти.

Режиссер Константин Станиславский в 1898 году проводил тут, на даче купца Н. Архипова первые репетиции спектакля «Царь Федор Иоаннович» по пьесе Алексея Толстого. В том же году, тем же спектаклем открылся легендарный МХТ, что дает основание пушкинским жителям считать свой город родиной или, как минимум, колыбелью Московского художественного театра.

В Пушкине, дачником, жил писатель Паустовский. Сначала в центре, на Тургеневской, а после на окраине. Тихо мечтал о встрече с Маяковским: «Маяковский жил в то время на Акуловой горе и часто приходил к Асееву играть в шахматы.

Он шел через лес, широко шагая, вертя в руке палку, вырезанную из орешника.

Он показался мне угрюмым. Я старался не попадаться ему на глаза. Я был излишне застенчив. Мне казалось, что Маяковскому просто неинтересно разговаривать со мной.

Что я мог сказать ему нового и значительного?»

Недалеко от станции, на даче оперного певца Большого театра Николая Шарикова, бывали Собинов, Нежданова, Шаляпин и другие знаменитости. Они приезжали сюда для выступления на летней сцене и останавливались у Николая Михайловича как у коллеги и доброго знакомого. Отец же Шарикова был лесопромышленником и финансировал строительство уже упоминавшегося летнего театра, а также пушкинских церквей. Их было две, и в каждой пел Шаляпин.

Сама же станция была одной из лучших в Подмосковье. Дореволюционный путеводитель писал: «На 28 версте от Москвы. Станция 3-го класса. Это большое каменное здание с двумя залами: одна для пассажиров I и II классов и другая для пассажиров III класса. При первой – буфет с холодными закусками и горячими кушаньями… Возле станции всегда к приходу поезда являются извозчики, парные и одноконные, которыми можно пользоваться для сообщения с окрестными дачными местностями и селами».

В Пушкине бывал и Михаил Булгаков. Константин Паустовский писал: «Ему для одной из глав романа нужно было обязательно посмотреть снежные „шапки“ – те маленькие сугробы снега, что за долгую зиму накапливаются на крышах, заборах и толстых ветвях деревьев. Весь день Булгаков бродил по пустынному в тот год Пушкино, долго стоял, смотрел, запахнув старую облезлую доху, – высокий, худой, печальный, с внимательными серыми глазами. „Хорошо! – говорил он. – Вот это мне и нужно. В этих „шапках“ как будто собрана вся зимняя тишина“».

Впоследствии Пушкино «выстрелило» в «Мастере и Маргарите», в том эпизоде, когда исчезнувший и перенесенный Воландом на южный берег Крыма Степа Лиходеев, слал на место своей службы отчаянные телеграммы из Ялты“: „Тут администратор подпрыгнул и закричал так, что Римский вздрогнул:

– Вспомнил! Вспомнил! В Пушкине открылась чебуречная «Ялта»! Все понятно. Поехал туда, напился и теперь оттуда телеграфирует!»

По мнению пушкинских краеведов, прототипом чебуречной послужило здешнее кафе «Грибок».

Бывал здесь и писатель Анатолий Рыбаков. В результате Пушкино «вписалось» в его повесть «Кортик»: «В ближайшее воскресенье друзья сошли на станции Пушкино. В руках у каждого были лыжи и палки.

Вдоль высокой деревянной платформы с покосившимся павильоном тянулись занесенные снегом ларьки. За ларьками во все стороны расходились широкие улицы в черной кайме палисадников. Они замыкали квадраты дачных участков, где протоптанные в снегу дорожки вели к деревянным домикам с застекленными верандами. Только голубые дымки над трубами оживляли пустынный поселок».

И этот список можно бесконечно продолжать.

Среди здешних достопримечательностей – множество дач дореволюционной постройки, представляющих огромную художественную ценность. Уже упоминавшийся памятник Маяковскому на Акуловой горе. Очаровательное здание железнодорожного вокзала. Не менее очаровательная водонапорная башня 1903 года постройки. Почти игрушечная башенка въездных ворот Ивантеевской фабрики, ровесница водонапорной башни. Краеведческий музей, располагающийся в бывшей купеческой дачной усадьбе Рабенек-Михайловых, построенной в 1910 году из дерева в стиле модерн. Современный памятник Пушкину и Крылову, сидящим на лавочке на фоне кинотеатра «Победа».

Словом, турист, оказавшийся в Пушкине, скучать ни минуты не станет.

Мураново

Следующий пункт – Мураново – одно из пресловутых «литературных гнезд» Московской области. Это не город, не поселок, а усадьба. Соответственно, там нет ни фабрик, ни заводов, ни исследовательских институтов. Жизнь подобных населенных пунктов рафинирована. Да и населенным пунктом это, собственно, не назовешь.

История Муранова берет свое начало в 1811 году, когда здесь поселяется генерал-майор Л. Энгельгардт. После смерти этого высокообразованного боевого генерала и героя взятия Очакова, оно перешло к его дочерям, одна из которых была женой известного поэта Баратынского. Последний водил дружбу с богемным цветом того времени – Пушкиным, Дельвигом, Вяземским, Жуковским, Грибоедовым. Литературная судьба Муранова была предрешена.

Баратынский горячо любил эту усадьбу и ее окрестности. Посвящал Муранову стихи:

Есть милая страна, есть угол на земле,
Куда где б ни были: средь буйственного стана,
В садах Армидиных, на быстром корабле,
Браздящем весело равнины океана,
Всегда уносимся мы думою своей;
Где, чужды низменных страстей,
Житейским подвигам предел мы назначаем,
Где мир надеемся забыть когда-нибудь
И вежды старые сомкнуть
Последним вечным сном желаем.

Таким вожделенным «углом» и было для него Мураново.

В 1841 году было закончено строительство нового, теплого дома. К счастью, он дожил до наших дней, и в нем – музей. Этот дом спланировал сам Баратынский, и спланировал весьма удачно. Поэт предусмотрел даже сущие мелочи. В частности, в доме была предусмотрена специальная комната для занятий детей, и в ней, чтобы не отвлекать их от процесса обучения, не было обычных окон – свет попадал сверху. Имелся и подземный ход – поэт был романтичен.

Пока шла стройка, Баратынский обретался в двух-трех верстах отсюда, в селе Артемове. Писал родственникам: «Мы живем в глубочайшем уединении, подмосковная зима – убежище мира еще более глубокого, еще более абсолютного безмолвия, чем деревни внутренних губерний России».

И по нескольку раз в день ездил в Мураново, следить за тем, как продвигаются работы.

Евгений Баратынский умер в 1844 году, вопреки своим планам, не под Москвой, а в Неаполе. Усадьба перешла к Н. В. Путяте – другу и родственнику бывшего владельца, также не чуждому литературного круга. Новый владелец был приятелем самого Пушкина, председательствовал в Обществе любителей российской словесности, сам писал в журналы – больше статьи критические, исторические. Круг посетителей Муранова расширился – Одоевский, Грановский, Соболевский, С. Аксаков, И. Аксаков, Тютчев, Гоголь. У последнего была здесь даже своя комната.

Путята так описывал одно из первых посещений своей – уже своей! – усадьбы: «В Муранове мы провели около двух суток. Поехали туда в воскресенье поутру, а возвратились во вторник вечером. Дом в Муранове прелесть, особенно внутреннее расположение. Оригинально и со вкусом. Тут все живо напоминает покойного Евгения. Все носит свежие следы его работ, его дум, его предположений на будущее. В каждом углу, кажется, слышим и видим его. Я не мог удалить из памяти его стиха:

Тут не хладел бы я и в старости глубокой!»

Мураново было весьма привлекательным.

Мурановской усадьбе – когда там уже с большим комфортом проживала семья Тютчевых – было посвящено одно забавное стихотворение: