Любимая еда русских писателей

Сделавшись успешным и выбравшись из постоянной бедности, Булгаков с удовольствием кормил молодых, начинающих писателей. Старался делать это крайне деликатно. Валентин Катаев вспоминал: «Он нас затаскивал к себе и говорил: „Ну, конечно, вы уже давно обедали, индейку, наверное, кушали, но, может быть, вы все-таки что-нибудь съедите?“»

Индейка, явно выуженная из детских воспоминаний, была для Булгаковых непозволительной роскошью. Зато щи в этом доме подавали густые, наваристые. И наливали их щедро.

Иногда вместо щей бывал борщ. Видимо, сказывались киевские корни.

И не обходилось, конечно, без барственности. Всем гостям чай подавался в стаканах, а для Михаила Афанасьевича точно такой же стакан вставляли в мельхиоровый подстаканник.

Бывало так, что Михаил Афанасьевич вместе с Валентином Катаевым отправлялся играть в рулетку – специально чтобы заработать на деликатесы. И вся писательская компания с нетерпением ждала их в булгаковской коммуналке. А если удавалось выиграть, они «тут же бежали по вьюжной Тверской к Елисееву и покупали ветчину, колбасу, сардинки, свежие батоны и сыр чеддер – непременно чеддер! – который особенно любил синеглазый и умел выбирать, вынюхивая его своим лисьим носом, ну и, конечно, бутылки две настоящего заграничного портвейна».

Это – воспоминания Катаева. А синеглазый – разумеется, Булгаков. У него и вправду были синие глаза.

Искусство обольщения гастрономией

Кстати, Булгаков использовал гастрономию и для обольщения своей будущей третьей жены, Елены Сергеевны Шиловской. Он писала: «Под руку ведет в какой-то дом у Патриарших, поднимаемся на третий этаж, он звонит. Открывает какой-то старик, роскошный старик, высоченного роста, красивый, с бородищей, в белой поддевке, в высоких сапогах. Потом выходит какой-то молодой, сын этого старика. Идем все в столовую. Горит камин, на столе – уха, икра, закуски, вино. Чудесно ужинаем, весело, интересно».

Конечно, главное здесь было – таинственный старомосковский антураж. Но ведь не в шахматы они играли в этом доме, а услаждали себя вином и закусками.

Истина в водке

Разбирался Булгаков и в водке. Когда в конце 1924 года после долгого перерыва в стране наконец-то начали выпускать водку, Михаил Афанасьевич записал: «В Москве событие – выпустили тридцатиградусную водку, которую публика с полным основанием назвала „рыковкой“. Отличается она от царской водки тем, что на 10 градусов слабее, хуже на вкус и в четыре раза дороже».

Кличку ей дали, как нетрудно догадаться, в честь председателя Совнаркома СССР Алексея Рыкова. Официальное название было, естественно, другое – «Русская горькая».

Сам же Булгаков «рыковку» не пил. Предпочитал либо самодельную водку, приготовленную из медицинского спирта, либо домашнюю самогонку хорошего качества. Если была возможность, добавлял в нее рижский бальзам. Этот бальзам он называл пиконом.

Впрочем, Булгаков никогда не напивался допьяна. А в его квартире висел плакат: «Водка яд – сберкасса друг».

В те времена подобные плакаты – желтые, с перечеркнутой бутылкой водки – были расклеены по всей стране. А Булгаков любил всевозможные шутки и розыгрыши. В том числе и застольные. В новой компании мог, например, целый вечер изображать иностранца. Или, наоборот, фининспектора.

Враг Моссельпрома

Булгаков вообще не очень доверял советской пищевой промышленности. Возможно, тут сыграл некую роль Владимир Маяковский, с которым Михаил Булгаков были злейшими врагами, и который активно рекламировал Моссельпром.

Маяковский писал: «Нигде кроме как в Моссельпроме». А песик Шарик из булгаковского «Собачьего сердца» отвечал на это: «Нигде кроме такой отравы не получите, как в Моссельпроме».

В том же «Собачьем сердце» прекрасным образом описаны взаимоотношения Булгакова с краковской колбасой. Как известно, профессор Преображенский изменил судьбу песика Шарика именно с помощью краковской колбасы: «Загадочный господин наклонился к псу, сверкнул золотыми ободками глаз и вытащил из правого кармана белый продолговатый сверток. Не снимая коричневых перчаток, размотал бумагу, которой тотчас же овладела метель, и отломил кусок колбасы, называемой «особая краковская». И псу этот кусок…

Пес мгновенно оборвал кожуру, с всхлипыванием вгрызся в краковскую и сожрал ее в два счета. При этом подавился колбасой и снегом до слез, потому что от жадности едва не заглотал веревочку».

Правда, когда на краковскую колбасу решила покуситься горничная Зинаида Прокофьевна, тот же профессор проявил суровость своего характера: «Только попробуй. Я тебе съем! Это отрава для человеческого желудка. Взрослая девушка, а как ребенок тащишь в рот всякую гадость. Не сметь!»

Классический завсегдатай

Еда неизменно присутствует в произведениях Михаила Афанасьевича. Еда и все, что с ней связано. В этом отношении с ним могут потягаться только Владимир Гиляровский и Иван Шмелев. И, вероятнее всего, Булгаков выиграет.

Вся писательская и актерская Москва пользовалась гостеприимством легендарного ресторатора Якова Розенталя по кличке Борода. И только Михаил Афанасьевич сделал его одним из своих персонажей. Именно с Розенталя в «Мастере и Маргарите» списан незабываемый Арчибальд Арчибальдович.

Кстати, во время работы над «Мастером и Маргаритой» Михаил Афанасьевич много времени проводил в ресторанах. Уверял, что он там наблюдает нравы – специально для романа.

Но, конечно, лукавил. Ему просто нравилось.

Виктор Ардов писал: «Придет, бывало, Михаил Александрович в ресторан „Кружка“ (имелся в виду „Кружок друзей искусства и литературы“ – авт.) и садится один за столик ужинать. В обществе людей, к которым он относился с приязнью, Булгаков удивительно обаятелен, мил и весел».

Михаил Афанасьевич любил и закрытые творческие клубы, и городские заведения – «Прагу», «Метрополь». Он вообще был очень органичен в роли ресторанного завсегдатая.

Гастрономические мемы

Из произведений Булгакова вышло множество гастрономических мемов. В первую очередь это касается «Собачьего сердца» и «Мастера и Маргариты».

Кроме уже упомянутых – «шипящий в горле нарзан» в ресторане Грибоедова.

«Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской». Это самые первые строчки, будка «Пиво и воды» на Патриарших прудах.

«Свежесть бывает только одна – первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая!» Так Воланд поучал буфетчика театра «Варьете».

«Вино какой страны предпочитаете в это время дня?» А так он все того же буфетчика потчевал.

«Разве я позволил бы себе налить даме водки? Это – чистый спирт!» Так кот Бегемот в резиденции Волонда угощал утомившуюся Маргариту бодрящим напитком.

«Единственно, что вернет вас к жизни, это две стопки водки с острой и горячей закуской». Так Воланд опохмелял Степу Лиходеева.

«Не читайте до обеда советских газет,» – наставлял профессор Преображенский доктора Борменталя.

«Если бы вы видели, из чего эту колбасу делают, вы бы близко не подошли к магазину». А это уже песик Шарик наставляет профессора Преображенского.

«У тебя нет гарантии, что ты не получишь в „Колизее“ виноградной кистью по морде от первого попавшего молодого человека, ворвавшегося с Театрального проезда», – делился своим богатым жизненным опытом поэт Амвросий из «Мастера и Маргариты». За выдуманным «Колизеем», скорее всего, прячется реальный «Метрополь».

«Ну желаю, чтобы все», – прекраснейший тост Полиграфа Полиграфовича Шарикова.

И, раззумеется, прекрасный «абыр-валг». То есть, Главрыба, но наоборот.

И даже знаменитый примус Бегемота имеет самое прямое отношение к гастрономии. В булгаковские времена в московских коммуналках чаще всего готовили на примусах.

Владимир Гиляровский: пельмени и подогретое вино

Не гурман, а знаток

Владимир Гиляровский был не то, чтобы гурман – скорее все-таки знаток гастрономии. Интерес к еде у него был исследовательский, если не сказать экскурсионный. Другое дело, что Владимир Алексеевич не был экскурсантом. Он выступал в амплуа классического путешественника-первооткрывателя. В том числе разнообразных блюд, свойственных тому или иному региону или социуму.

Жизнь то и дело сталкивала Гиляровского с пельменями. К примеру, на пензенщине: «Особенно мне понравились пельмени.

– Из молодого жеребеночка! – сказал старший брат и пояснил: – Жеребятинка замораживается, строгается ножом, лучку, перчику, соли, а сырые пельмени опять замораживаются, и мороженые – в кипяток».

А вот московский вариант, трактир Алексея Лопашова. Точнее, сибирский – хозяин специально пригласил специалиста по пельменям из Сибири. Его произведения были разнообразными – «мясные, и рыбные, и фруктовые в розовом шампанском… И хлебали их сибиряки деревянными ложками».

Делали пельмени и у самого Владимира Алексеевича. Как-то раз, когда Федор Шаляпин опоздал к нему на ужин, Гиляровский посвятил ему экспромт:

Тебя с пельменями мы ждали