Садовое кольцо – 1. Прогулки по старой Москве

Сегодня прений нет, согласно праздничному характеру собрания. Публика мирно расходится.

У выхода ко мне подходит знакомый коммунист. «Садитесь ко мне в сани, я вас мигом довезу домой. Это мне по дороге». Кучер-красноармеец откинул полость, мы сели и помчались по хрустящему снегу. Кто-то сказал мне: «Он увез вас от красных шапок… Иначе, уже сегодня они вас арестовали бы».

Впоследствии Второй московский государственный университет сделался Московским государственным педагогическим институтом имени Бубнова, затем Московским государственным педагогическим институтом имени Ленина и, наконец, Московским педагогическим государственным университетом.

Разумеется, первоначальные женские курсы перестали быть исключительно женскими. Но барышни, однако, составляли подавляющее большинство. Юрий Трифонов в повести «Студенты» писал о трудностях, с которыми столкнулся его герой: «В педагогическом институте, куда поступил Вадим, девушек было значительно больше, чем ребят, а от этой шумной, юношески веселой, насмешливой, острой среды Вадим, надо сказать, здорово отвык в армии…

Трудности другого порядка осаждали его в первые месяцы студенческой жизни. В педагогическом институте, куда поступил Вадим, девушек было значительно больше, чем ребят, а от этой шумной, юношески веселой, насмешливой, острой среды Вадим, надо сказать, здорово отвык в армии. Он и раньше-то, в школьные годы, не отличался особой бойкостью в женском обществе и на школьных вечерах, на именинах и праздниках держался обычно в тени, занимал позицию «углового остряка», чем, кстати, сам о том не догадываясь, он и нравился девочкам. Танцевать он выучился, но не любил это занятие и предпочитал наблюдать за танцующими или – еще охотнее – подпевать вполголоса хоровой песне.

Придя в институт и сразу попав в непривычный для него, шумный от девичьих голосов коллектив, Вадим сначала замкнулся, напустил на себя ненужную сухость и угрюмость и очень страдал от этого фальшивого, им самим созданного положения. Из ребят его курса было несколько фронтовиков, остальные – зеленая молодежь, вчерашние десятиклассники. Но Вадим завидовал этим юнцам – завидовал той легкости, с какой они разговаривали, шутили и дружили с девушками, непринужденной и веселой развязности их манер, их остроумию, осведомленности по разным вопросам спорта, искусства и литературы (Вадим от всего этого сильно отстал) и даже – он со стыдом признавался в этом себе – их модным галстукам и прическам. Вадим целый год проходил в гимнастерке и только ко второму курсу сшил себе костюм и купил зимнее пальто. И стригся он все еще под добрый, старый «полубокс» и никак не решался на современную «польку».

Первый год в институте был годом присматривания, привыкания к новой жизни, был годом медленных сдвигов, трудных и незаметных побед».

Тем не менее, здесь обучалось множество студентов мужского пола, в том числе довольно знаменитых: Юрий Ряшенцев, Юрий Визбор, Юлий Ким, Николай Глазков. Последний, в частности, писал:

Не упомнишь всего, что было
В институте МГПИ.
Шли за Орден Почетного Штопора
Поэтические бои.

Много прожитых и пережитых
Было дней, шестидневок, минут,
Издавался «Творический Зшиток».
Разлагающий Пединститут.

И всякий стих правдивый мой
Преследовался как крамола,
И Нина Б. за связь со мной
Исключена из комсомола.

В самой Москве белдня среди
Оболтусы шумной бражки
Антиглазковские статьи
Печатали в многотиражке.

Малькало много всяких лиц.
Под страхом исключенья скоро
От всех ошибок отреклись
Последователи Глазкова…

А Юрий Визбор так рассказывал об обстоятельствах своего поступления: «Мне позвонил приятель из класса Володя Красновский и стал уговаривать поступать вместе с ним в пединститут. Мысль эта мне показалась смешной, но Володя по классной кличке Мэп (однажды на уроке он спутал английское слово «мэм» с «мэп») уговорил меня просто приехать и посмотреть это «офигительное» здание. Мы приехали на Пироговку, и я действительно был очарован домом, колоннами, светом с высоченного стеклянного потолка. Мы заглянули в одну пустую и огромную аудиторию – там сидела за роялем худенькая черноволосая девушка и тихо играла джазовые вариации на тему «Лу-лу-бай». Это была Света Богдасарова, с которой я впоследствии написал много песен. Мы с Мэпом попериминались с ноги на ногу, и я ему сказал: «Поступаем».

Был 1951 год. Я неожиданно удачно поступил в институт и только много позже, лет через десять, я узнал, что мне тогда удалось это сделать только благодаря естественной отеческой доброте совершенно незнакомых мне людей».

Разные истории случались в этом институте. Филолог А. Жовтис рассказывал: «Осенью 1953 года мой приятель Л. Н. Ланда, в будущем известный ученый, сделал попытку поступить в аспирантуру при Московском педагогическом институте им. В. И. Ленина. В числе других экзаменов он должен был сдать историю партии. А надо сказать. что в течение нескольких лет Лева преподавал в вузе, читал публичные лекции и знал материал в объеме, намного превышавшем требования. Сталин уже умер, но обстановка все же оставалась неясной, и вся та погань, которая делала карьеру в последние годы жизни вождя, еще чувствовала себя вполне уверенно.

Накануне экзамена мы встретились в Ленинской библиотеке и Лева сказал мне:

– От профессора М, и его кафедры ждать элементарной справедливости не приходится. Но оценить меня на двойку они никак не могут, для поступления же мне достаточно любой положительной оценки…

Через день Лева рассказывал мне, как все это было:

– Их не интересовали мои знания, и когда они поняли, что я отвечаю не как вчерашний студент, а как специалист, меня перестали слушать, не прерывали и не задавали вопросов. Просто дали возможность поговорить… Обсуждение длилось несколько минут, необходимых для того, чтобы заполнить экзаменационный лист. Потом меня пригласили войти и М. сказал: «Неудовлетворительно». Никаких эмоций он не выразил. Я спросил: «Почему?» – «Потому…» – ответил он без всякого выражения. «Понятно, – сказал я, – и то понятно, что вы не коммунист. а сволочь!» – «Возможно», – невозмутимо сказал проф. М. и удалился вместе с коллегами. Попытки дать ему в морду я не сделал».

На этом, впрочем, дело не закончилось: «Отчаянный оптимист и нахальный парень, Лева счел нужным отправиться с жалобой в Министерство просвещения РСФСР. Его принял замминистра А. М. Арсеньев, и мой приятель выдал ему краткий и честный рассказ о случившемся.

– Значит, вы сказали М., что он не коммунист. а сволочь? – уточнил Арсеньев.

– Да, – честно подтвердил Лева.

– И он с этим согласился?

– Вроде бы согласился!

– Зайдите ко мне завтра к одиннадцати утра. – сказал Арсеньев.

Следующая беседа Ланды с заместителем министра была совсем короткой.

– Товарищ Ланда, вы жаждете справедливости или хотите поступить в аспирантуру?

– Я хочу поступить в аспирантуру, – откровенно сказал будущий автор известной книги о программированном обучении, в дальнейшем переведенной на английский, французский, испанский и японский языки.

– А учиться вам надо непременно в Москве или можно где-нибудь в другом месте?

– Не обязательно в Москве…

– Ярославль, кафедра профессора Розенталя подойдет?

– Конечно!

– Тогда езжайте в Ярославль, вас там возьмут, – резюмировал замминистра…

Бывали и такие замминистра в нашем отечестве!»

* * *

Здесь же, в здании Педагогического института после революции располагался Государственный дарвиновский музей. Справочник «Осмотр Москвы» писал о нем: «Посещение музея – только по предварительной записи… Музей дает наглядное представление об учении знаменитого английского ученого Чарльза Дарвина.

В зале 1 показано, как происходит в природе беспрерывное изменение живых существ. Большинство экспонатов посвящено вопросу о происхождении человека. Здесь выставлены картины, чучела и скульптуры ближайших родичей человека: обезьян низших и высших (человекообразных). На препаратах, скелетах и картинах показывается, чем обезьяны отличаются от человек и в чем заключается их сходство с человеком. Здесь же показаны предки человека, жившие сотни тысяч лет назад. Скульптуры и картины изображают внешний вид и образ жизни первобытных людей и людей «каменного века».

Зал 2 посвящен теме «Причины изменчивости живых существ». Здесь показано: учение о прямом влиянии среды, т. е. окружающих условий (влияние пищи, света, температуры) на окраску бабочек, зверей и птиц; действие климата и почвы; учение о «скачках» в природе, о резких внезапных изменениях у животных; учение о законах наследственности у животных и человека (почему и как наследуются у детей особенности их родителей) и, наконец, учение Дарвина об искусственном и естественном отборе (учение о борьбе за существование в живой природе).

Картины и скульптуры изображают отдельные моменты из жизни ученых, отстаивавших революционную теорию.

В зале 3 собраны материалы, иллюстрирующие учение Дарвина о борьбе за существование и теории, дополняющие это учение (например учение о защитной и украшающей окрске в природе и др.)».

Детский же путеводитель под названием «Даешь Москву» описывал ту экспозицию более живо: «Фигуры человека, негра-карлика и австралийца, чучела и скелеты человекоподобных обезьян, собакоголовых и широконосых, подчеркивают черты сходства и различия человека и животных. Художественно выполненные группы знакомят нас с вымершими человеческими расами и с общим предком человека и человекоподобных обезьян – нитеантропосом».