Тверская. Прогулки по старой Москве

– Откуда же она? Ведь это третья… Ничего не понимаю… Возьми, отнеси. Впрочем, пойдем, я сам отдам.

После чего была подложена и четвертая ложка. И спустя некоторое время Пастухов вдруг тихо произнес:

– Коля, ущипни меня за ухо. Ну, за руку. Возьми. Ущипни. Жив я или нет? Жив… Только ничего не понимаю. Ты знаешь, что у меня в руке? Боюсь посмотреть, а чувствую. Опять она…

С далеко уже не молодым Пастуховым чуть не приключился сердечный удар.

В 1899 году в Манеже состоялось бесподобнейшее зрелище – карнавал клуба циклистов «Москва». Циклистами в те времена называли любителей велосипедного спорта. Сам же спорт был в диковинку, да и велосипед смотрелся более торжественно и живописно – чуть ли не двухметровое переднее и маленькое заднее колесико.

Словом, карнавальное зрелище сделалось едва ли не главным событием года. Сохранился газетный отчет об этом мероприятии: «Карнавал начался общим выездом всех костюмированных. Последних оказалось значительное количество.

Среди обычных маскарадных костюмов попадались и такие, которые обращали на себя внимание публики. К числу таких следует отнести: «Старый год и Новый год» (г. Докучаев с трехлетним ребенком), «Водяной и русалка» (гг. Сухонины), «Английская каретка» (гг. Шиллер), «Русская тройка» (гг. Долинин, Богачев, Царьков и m-me NN), «Елка и Демон». Циклисты отдали вчера дань и «злобе дня»: некоторые из велосипедистов вырядились «бурами» и «англичанами», другие изображали собою «мулов, зачинщиков бегства англичан при Гленкэ» (гг. Симагин и Заемщиков) и т. п. Наряду с изящными и оригинальными костюмами раскатывали по манежу и целые сооружения с большой претензией на остроумие и оригинальность. Такими претенциозными костюмами можно назвать «Цветочную беседку» (г. Райбль), «Кассу клуба циклистов «Москва» (г. Петцман), «Походную мастерскую гонки «Москва – Петербург» (г. Пашков).

Победили же «Английская каретка», «Каретка Красного Креста» и «Мулы»».

Кстати, здесь же обучали и искусству управления велосипедом. Среди учеников был престарелый Лев Толстой. Нельзя сказать, чтобы это искусство ему очень уж давалась. Особенно мешала одна дама, тоже из учащихся. Лев Николаевич сетовал: «У нее шляпа с перьями, и стоит мне взглянуть, как они колышутся, я чувствую – мой велосипед неотвратимо направляется к ней. Дама издает пронзительные крики и пытается от меня удрать, но – тщетно. Если я не успеваю соскочить с велосипеда, я неизбежно на нее налетаю и опрокидываю ее. Со мной это случалось уже несколько раз. Теперь я стараюсь посещать манеж в часы, когда, я надеюсь, ее там нет».

И, по обыкновению, делал философский вывод – дескать, почти неизбежен закон, по которому именно то, чего мы избегаем, нас, как правило, притягивает более всего.

Но особенную славу наш Манеж снискал как выставочный зал. В этом качестве он использовался еще задолго до советской власти.

В 1831 году здесь выставили модель чугунного моста через Москву-реку невиданной конструкции.

В 1852 году тут проходила сельскохозяйственная выставка, которую даже изобразили на гравюре под названием «Вид выставки сельских произведений в московском экзерциргаузе».

В 1862 году в Манеже проходила выставка одежды, утвари и ремесел народов, населяющих Россию.

Затем в 1872 году здесь же прошла этнографическая выставка, для которой специально были изготовлены невиданные раньше экспонаты – манекены. Делали их из дерева, лица раскрашивали розовыми красками, вставляли желтые глаза. Одежда же использовалась подлинная – манекены наряжали в настоящие татарские, поморские, чукотские костюмы.

А в начале двадцатого века здесь же прошла Первая международная выставка автомобилей и велосипедов – два эти вида транспорта возникли приблизительно одновременно и примерно в равной степени служили символом прогресса.

На одной же из собачьих выставок (проходили тут и такие) всех поразил купец Михаил Хлудов. Он сидел в центре манежа в клетке вместе с дрессированной тигрицей Машкой. Для развлечения Хлудов пил стаканами коньяк (стакан у него, кстати, был серебряный), а Машка била хвостом о прутья клетки. Голова же тигрицы лежала на коленях хозяина.

А в самом конце девятнадцатого века состоялось покушение на экспонаты одной из выставок. «Московский листок» сообщал: «Третьего дня, ночью, через открытое окно, по подставной лестнице, проникли в городской манеж, где находится цветочная выставка г. Золотарского, два мальчика, одетые в костюмы рукавишниковского исправительного приюта, и спрятались под террасу военного оркестра, а по окончании гулянья пробрались в павильон аллегри от детских приютов, сорвали одну доску с ценными вещами и скрылись тем же путем, как и влезли.

Вчера, при участии чиновника детских приютов, одним из агентов сыскной полиции часть похищенных вещей найдена у одного из приказчиков гробовщика, живущего где-то на Сретенке, а остальные вещи оказались под упомянутой террасой».

Словом, цветоводу Золотарскому оставалось только поблагодарить налетчиков. Урона никакого, а рекламу создали. Ведь без этой крохотной заметки многие москвичи и не узнали бы, что именно проходит в эти дни в Манеже.

«И звучит оркестрион»

ГОСТИНИЦА «МОСКВА» была построена в 1936 году по проекту архитектора А. В. Щусева. Ранее на этом месте стоял ряд знаменитых московских трактиров.

Разглядывая фасад гостиницы «Москва», можно предаться фантазиям. О том, сколько различных баров и кафе находится на этажах, о том, как скромные командировочные пьют в них по ночам русскую водку под салатик оливье, о том, какие сумасшедшие деньжищи они за эту водку платят. Все-таки отель в центре Москвы. Дешевый общепит здесь неуместен.

Но гораздо интереснее пофантазировать на несколько иную тему. О том, что было на этом месте во времена дореволюционные. Тем более, что фантазировать и вовсе не надо. Достаточно воспользоваться сохранившимися документами.

Некогда территория, сегодня занятая под гостиницу, была застроена лавками и трактирами. Самый же знаменитый из трактиров располагался чуть дальше от Тверской, ближе к нынешнему памятнику Марксу. Это был известный Тестовский трактир, возникший в 1868 году. Правда, официально он назывался Патрикеевским, поскольку находился в доме знатного миллионера Патрикеева.

Тестов же всего-навсего арендовал эту недвижимость. В какой-то степени благодаря тому, что подольстился к жадному до славы Патрикееву и вывесил над входом огромнейший плакат: «Большой Патрикеевский трактир». А снизу скромно приписал: «И. Тестов».

Фирма делалась все более и более известной, и спустя десятилетие разбогатевший Тестов прибавил к своей вывеске российский герб и надпись, – самую престижную из всех возможных, мечту каждого дореволюционного предпринимателя, – «Поставщик Высочайшего двора». Значит, сам государь-батюшка не брезговал отведать тестовского расстегайчика. А ближайшие царевы родственники не брезговали лично посетить тестовские владения. Как правило, перед визитом высочайших едоков швейцар от Тестова бежал на площадь, к будочнику:

– Гони своих «канатных» под китайскую стену – начальство наехало!

«Канатными» в то время называли проституток, выискивавших клиентуру у канатов, огораживающих огромный плац перед Большим театром.

К Тестову любил захаживать брат Александра Третьего Владимир Александрович. Однажды это даже вылилось в курьез. Как-то раз великий князь Владимир приехал в маленький город Боровичи. А тамошний купец, заранее прознав об этом, выписал из Москвы одного из лучших тестовских поваров, который, зная вкусы постоянного клиента, приготовил соответствующее угощение.

После обеда гость задал хозяину вопрос:

– Скажите, почтенный, как вы узнали все кушанья, которые я особенно люблю?

– Господь Бог надоумил, ваше императорское высочество, – смиренно ответил хозяин.

– Ну, – недоверчиво протянул Владимир Александрович, – я полагаю, что у Господа Бога есть заботы поважнее и ему некогда заказывать для меня обеды.

Естественно, что у купца после такого поворота душа, что называется, скакнула в пятки. Но, впрочем, обошлось без строгостей – очень уж понравился царскому брату обед.

Тестовский трактир был всенародным в самом широком смысле слова. Поутру сюда слетались «жаворонки» – купцы, любители гонять с утра чаек из блюдечка. Затем приходили чиновники. Следом – интеллигенция. А поздним вечером и ночью тестовские залы заполнялись театралами. Благо рядом и Большой, и Малый, и Манеж, и Благородное собрание.

В конце лета, когда помещики везли в Москву на обучение своих детишек, здесь по традиции устраивали семейные обеды. Иной раз забегали сюда даже гимназисты. К примеру, Брюсов вспоминал, что в день открытия памятника героям Плевны он, удрав из гимназии, смотрел торжества, а потом ел расстегаи у Тестова.

Состоял трактир из кабинетов и двух огромных залов. В них, как правило, устраивали всякие банкеты, но некоторые любители скопления народа предпочитали кабинетам места в общих залах. А многие известные и, разумеется, богатые клиенты имели тут свои столы. За них никто не смел садиться, но правило срабатывало лишь в определенные часы обеда или завтрака. В другое время эти столы были доступны каждому желающему.

Главной же достопримечательностью тестовского заведения был дорогой оркестрион, или «машина». Стоил он невиданную сумму – 12 тысяч рублей и, по заказу публики, играл практически любую музыку, в том числе классику. Его воспевали даже в стихах:

Вина крепки, блюда вкусны
И звучит оркестрион, на котором:
Мейербер, Обер, Гуно,
Штраус дивный и Россини
Приютилися давно.

Из еды же более всего пользовались спросом тестовские поросята. Выращивали их на специальной ферме, каждого – в особом чистеньком пенальчике со специальными перегородками, чтобы поросенок «с жирку не сбрыкнул». Их кормили преимущественно творогом, а после, розовых и нежных, везли в Москву и подавали с кашей. Те поросята почитались как одна из главных достопримечательностей Москвы, вместе с Царь-пушкой и Василием Блаженным.

Славилась и гурьевская каша с фруктами, и суп из раков с расстегаями, и ботвинья с белорыбицей. А иные обязательно заказывали кулебяку в двенадцать этажей, каждый этаж – с особенной начинкой. Были в ходу и расстегаи с рыбой. Идет половой с подносом расстегаев, а за ним тянется рыбный дух.

Из напитков же все больше шла смирновка. Ее подавали в специальных ведерках, во льду.

Владимир Гиляровский описал «простой» обед у Тестова, в котором ему как-то довелось участвовать: «Моментально на столе выстроились холодная смирновка во льду, английская горькая, шустовская рябиновка и портвейн Леве №50 рядом с бутылкой пикона. Еще двое пронесли два окорока провесной, нарезанной прозрачно-розовыми, бумажной толщины, ломтиками. Еще поднос, на нем тыква с огурцами, жареные мозги дымились на черном хлебе и два серебряных жбана с серой зернистой и блестяще-черной ачуевской паюсной икрой. Неслышно вырос Кузьма с блюдом семги, украшенной угольниками лимона.

Начали попервоначалу «под селедочку»…

Потом под икру ачуевскую, потом под зернистую с крошечным расстегаем из налимьих печенок, по рюмке сперва белой холодной смирновки со льдом, а потом ее же, подкрашенной пикончиком, выпили английской под мозги и зубровки под салат оливье…

После каждой рюмки тарелочки из-под закуски сменялись новыми…

Кузьма резал дымящийся окорок, подручные черпали серебряными ложками зернистую икру и раскладывали по тарелочкам. Розовая семга сменялась янтарным балыком… Выпили по стопке эля «для осадки». Постепенно закуски исчезали, и на месте их засверкали дорогого фарфора тарелки и серебро ложек и вилок, а на соседнем столе курилась селянка и розовели круглые расстегаи.