– Но зачем же у нее рукава и воротнички грязные?
Что-то в роде усмешки показалось на лице Евпраксии.
– Собой-то нехороша, ну и хочет показать, что всем этим пренебрегает и занимается наукой и политикой.
– Чем ей заниматься? Она глупа, должно быть.
– Напротив, преумненькая и очень добрая девушка.
Бакланов пожал плечами.
– По крайней мере вся изломана, изломана в самом дурном тоне, – проговорил он.
14. Миросозерцание новой героини
Наступили сумерки. Елисейские поля осветились газом.
Евпраксия ушла с Валерьяном в cafe chantant.
Бакланов и Елена ходили по довольно темной аллее и спорили.
– Я не понимаю, как можно Галкина иметь своим другом, – говорил Бакланов.
– Да, он не умен, не даровит, это так! – возразила с ударением Елена: – но он человек с характером.
– С характером? – повторил насмешливо Бакланов.
– Да и да, – утверждала Елена. – У нас, например, – продолжала она, прищуривая глазки: – есть одно общее дело, и он в нем действует превосходно, смело, не отступая, а Валерьян – нет!
– Валерьян умный человек, образованный!.. – произнес Бакланов, разводя руками: – а это чорт знает что такое!
– Нам Бог с ними, с этими умниками!.. – воскликнула весьма настойчиво и в то же время ужасно мило Елена: – нам нужны люди с характером, с темпераментом, люди твердых убеждений, а не разваренные макароны!..
– Господи! где вы этаких фраз нахватались?.. Вас, вероятно, всем этим нашпиговала наша литература.
– Да, литература! Уж, конечно, не мое дурацкое институтское воспитание и не мать, у которой едва достало силы родить меня, а потом ее жизнь вы сами знаете! – заключила Елена с презрением.
– Что такое? – спросил Бакланов.
– Ее позорная интрига!
«Ну, это хоть бы и Галкину! Недаром они друзья!» – подумал Бакланов.
– За подобные отношения вы, по вашей собственной теории, не должны бы, кажется, винить ее, – сказал он.
– Я бы ее не винила, – подтвердила Елена, опять нахмуривая свой лоб: – если б она отдалась какому-нибудь бедняку, а не генерал-губернатору.
– Но если она любила его?
– Не должна была любить, потому что он лицо официальное, а собственно брак она могла и должна была нарушить.
– Должна?
– Да! Что вы меня так спрашиваете? Вы сами нарушили брак.
– Однако я опять к нему же возвратился, – отвечал Бакланов, конфузясь.
– Что ж, это оттого, что вас повертели? – спросила насмешливо Елена.
Вопрос этот несколько смешал Бакланова.
– Оттого ли или не оттого, я не знаю, но только мне было неловко в моем положении.
– Слабость характера, больше ничего! – сказала с гримасой Елена.
– Но зачем же вы сами выходите замуж и будете венчаться?
– Да потому, что заставляют это делать; наконец я выхожу за человека, которого я люблю.
– А потом, если разлюбите его?..
– Если разлюблю его, так полюблю другого.
– А если он полюбит другую?
– Скатертью дорога, – отвечала Елена, пожимая плечами.
– Это ваши правила?
– Да, мои правила!.. Чтобы в этом случае ничего не было насильственного и принужденного!
– Правила хорошие-с! – подхватил Бакланов.
– Недурные! – сказала Елена и потом, как бы сообразив, прибавила: – конечно, если бы требовали того какие-нибудь политические цели…
– То есть? – спросил Бакланов.
– То есть, если бы требовало этого благо родины. Как, например, Юдифь, которая пришла, отдалась Олофрену и отрубила ему голову.
– Ой, это уж и страшно! – сказал Бакланов.
Елена сама, впрочем, насмешливо посмотрела на него.
– Вам кажется все это смешно? – проговорила она.
– Смешно не смешно, а несколько странно.
– Странны-то вы, а не мы!