Бакланов остался в сильно-мрачном настроении. К вящщему его неудовольствию, он увидел вдали Петцолова, который прямехонько шел на него.
– Bonjour! – говорил он, дружески подходя и протягивая руку, как будто бы между ними ничего неприятного не было. – Вы знаете, что произошло с madame Леневой? – начал он сейчас же.
– Ее брат тут идет! – шепнул было, указывая на Басардина, Бакланов.
– Ничего!.. Я ему сам все говорил: он нисколько не в претензии, – говорил Петцолов. – Imaginez! – присовокупил он: – она нанимает на улице Saint-Honore бельэтаж!.. имеет ложу в опере!.. Словом, живет с каким-то англичанином-крезом.
– Которого предпочла вам, как вас мне! – сказал Бакланов.
– Oui! – подтвердил весело Петцолов: – а, ecoutez: вы были у здешних господ?
– Был, – отвечал Бакланов.
– Не правда ли, какие чудные люди?
– Превосходные!
– Как они ласкают молодежь! чудо!.. Adieu!
– Вы уж уходите?
– Да! Я завтра из Лондона уезжаю.
– Что так?
– Так!.. Нужно еще в Австрию заехать, просить тамошнего раскольничьего митрополита сюда переехать!.. – прибавил Петцолов уже полушопотом.
Бакланов только посмотрел на него.
«Чорт знает что такое!» – подумал он, когда молодой человек отошел.
18. Агитатор и раскольник
В одной из самых сытных лондонских таверн, в Сити, сидело, между прочим, много и русских купцов, приехавших на выставку.
Купец, попавшийся нам в Дрездене, тоже тут обедал.
Его решительно поедал глазами сидевший невдалеке от него Виктор Басардин. Наконец, заметив, что купец доел последнее блюдо и стал утирать свою бороду, он прямо подошел и сел против него.
– Вы знакомы, кажется, с господином Баклановым?.. – сказал он.
– С каким господином Баклановым? – спросил купец не без удивления.
– С одним моим знакомым; на выставке вы с ним кланялись.
– Не знаю-с! – отвечал односложно купец.
– Но мы вас знаем и уважаем!.. – продолжал Виктор заискивающим голосом. – К вам ведь приходил на днях человек?.. – прибавил он таинственно.
Купец посмотрел на Басардина внимательно.
– Приходил-с! – отвечал он как-то отрывисто.
– Ну, сами согласитесь, у нас ведь Бог знает что с раскольниками делают… наконец с вами самими!..
Купец несколько времени переводил беспокойный взгляд с Виктора на салфетку и с салфетки на Виктора.
– Что кому за дело-с, что со мной ни делают! – проговорил он наконец.
– Да, конечно, – отвечал Виктор, потупляясь: – но тут общая польза!
– Какая это польза такая! Ничего мы такого не знаем и не наше дело.
– А я полагал было… – произнес Басардин.
– А коли полагали, так не угодно ли самим: площади у нас в Питере и Москве большие, рассказывайте там, что вам охота.
– Так что ж вы других-то к тому подводите?.. Вы здесь наболтаете Бог знает что, а потом за вас ответствуй.
– Ну, уж вы можете быть спокойны, что здесь вас никто не выдаст.
– Как не выдаст?.. Как вы бумаг-то в руки насуете, так тут с поличным словят. Вы, значит, только одно и есть, что человека-то под гибель подводите!
– Ну, уж нас никто не может укорить, – возразил Виктор, поматывая головой: – чтобы мы простого русского человека не любили и не желали ему добра.
– Благодарим на том покорно-с! Только словно бы того, пожалуй, нам и не надо: вы, баре, сами по себе, а мы, мужики, сами по себе. вы вот государя императора браните, а мы ему благодарствуем и полагаем так, что собака лает, а ветер носит… В Бога, вон, вы пишете, чтобы не веровать, и то мы ничего: считаем так, что от нерассудка вашего это происходит.
– Что ж, мы не из-за денег же к вам стремимся?
– Да денег мы вам и не дадим; деньги у нас не ворованные, а потом и трудом нашим нажитые.
– Чиновникам давали же их! – возразил Виктор ядовито.
– Чиновники-то все-таки маненечко царские слуги, а не самозванщина…
Басардин наконец встал.
– На вас, значит, и надежды никакой питать нельзя!.. – произнес он.
– Мало че, что надежды, а что ежели бы теперь во Франции али в Австрии было, я бы, себя оберегаючи, комиссару вас представил, – отвечал внушительно купец.
– Как это глупо! – сказал Виктор, уходя.
– Что делать-то! Неученые! Инако думать и полагать не умеем! – отвечал купец.
19. Прокламации
Три дня уже как Сабакеев и Бакланов с женой ехали обратно в Петербург. Последний всю почти дорогу не пил, не ел ничего и был чрезвычайно грустен; а Сабакеев, напротив, оставался совершенно спокоен и все сидел на палубе и смотрел на море.