В эти минуты она была до бесконечности мила. Сабакеев держал глаза потупленными, но видно было, что он готов был расцеловать это юное и смелое существо. Евпраксия окончательно покраснела.
Басардин между тем отнесся к Бакланову и сконфузил его.
– Я ведь сестры-то не видал, – сказал он: – говорят, что она тут ходит с Петцоловым; вы знаете его?
– Никого и ничего я не знаю-с! – отвечал с досадой Бакланов.
Путешественники наши наконец собрались. Елена поехала их провожать на жеоезную дорогу, а Баклановы уехали домой. Евпраксия была еще грустней обыкновенного. Бакланов в последнее время заметил в жене еще две новые черты: во-первых, по утрам она очень долго оставалась в своей комнате и, видимо, молилась там; во-вторых, в среду и пятницу или совсем ничего не обедала, или, если иногда садилась за стол, то приказывала подавать себе только зелень и то без масла.
– Неужели ты в Париже хочешь соблюдать посты? – спросил он ее однажды.
– Кажется, для вас все равно, соблюдаю ли я что-нибудь, или нет, – отвечала она ему.
Бакланов пожал плечами.
– С тобой говорить, Евпраксия, невозможно, до того твой характер испортился.
– Вы хоть чей характер испортите!
– Все я…
– Кто же?.. Я сама, что ли?
Обращаясь таким образом холодно с мужем, Евпраксия была чрезвычайно нежна с братом. Она, кажется, прислушивалась к каждому его слову, присматривалась к каждому его движению. Когда он сказал, что поедет в Лондон, она сейчас же объявила, что и они поедут, тогда как прежде и слышать не хотела об этой поездке.
Из всего этого Бакланов ничего не понимал. Чтоб избежать неловких tet-a-tete с женою, он почти целые дни таскался по Парижу и один раз, возвращаясь из Булонского лесу, услышал несущийся ему навстречу топот лошадей и говор людской. Это ехала целая кавалькада: дама и несколько мужчин. Когда они нагнали его, Бакланов узнал Софи, англичанина и еще несколько молодых людей: она им улыбалась, перекидывалась с ними словами. Заметив Бакланова, она даже ему не поклонилась, а, напротив, как-то еще гордее подняла свою головку, ударила лошадь хлыстом и понеслась. Кавалеры ее последовали за нею. Поднялась страшная пыль и всех их скрыла.
«Совсем госпожа закружилась!» – подумал Бакланов, и в воображении его невольно промелькнули три женщины: Софи, которая так прилично всегда себя держала и так мало говорила; Елена, вероятно, ничего еще не сделавшая, но зато Бог знает что говорившая, и наконец Евпраксия, которая во всю жизнь свою, вероятно, не сказала ни одного лживого слова и нецеломудренно не подумала, и вместе с тем была совершенно непонятна Бакланову.
Сойдясь после такой долгой разлуки с женой, он, в одно и то же время, любил и ненавидел ее, уважал и презирал. Сколько мечтаний было посвящено им, пока он ожидал ее в Париже, что вот она приедет, пожурит его немного, а потом будет по-прежнему добра и ласкова с ним, – но ничего подобного не случилось: он встретил один только холод и презрение.
– Эта женщина – лед, могила! – говорил он иногда со скрежетом зубов, и вслед же затем в сердце его болезненно отзывалась мысль: «что, если она полюбила кого-нибудь другого»; так что он однажды спросил ее:
– Уж вы не влюбились ли в кого-нибудь?
Евпраксия взглянула при этом на мужа.
– То-то, к несчастью, нет; а уж, следовало бы! – сказала она.
– Кто ж мешал?
– Конечно, уж не вы! – отвечала Евпраксия с гримасой.
Бакланов, не чувствуя сам того, покраснел от досады.
– Вы даже лишаете меня права поревновать вас, – произнес он полушутя, полусерьезно.
– Эта ревность не из любви.
– Из чего же?
– Из самолюбия. Первую я всегда бы оценила, а вторую презираю.
Бакланов покачал только при этом головой.
«Да, эта женщина прощать не умеет», – решил он мысленно.
16. Таинственное посещение
Лондон!
К зданию всемирной выставки подъехал, между прочим, кэб, из которого вышли Бакланов и Евпраксия.
– Не отставай, Бога ради, не отставай! – говорил он ей с обыкновенною своей торопливостью.
– Иди уж сам-то! – отвечала та ему с досадой.
У Бакланова, по-прежнему, начались поддельные восторги.
– Евпраксия, посмотри, ведь это полисмены! – восклицал он радостно, как бы увидев братьев родных.
Затем они сейчас же попали в совершенно сплошную массу народа.
– Где ж мы с братом увидимся? – спросила Евпраксия.
– Он хотел прийти в русское отделение, – отвечал Бакланов.
– Ну, так и поедем туда, – сказала Евпраксия и, спросив по-английски первого попавшегося господина, повела мужа.
– Боже мой, как скудно и бедно наше отделение! – начал опять восклицать Бакланов. – Турция, посмотри, – и то какое богатство сравнительно с нами.
– Не кричи, пожалуйста! здесь все ходят молча! – возразила ему Евпраксия, а потом, взглянув вдаль, прибавила с удовольствием: – А вон и брат!
Сабакеев в самом деле подходил к ним с Басардиным.
– Madame, угодно вам руку? – сказал последний.
Евпраксия, хоть и не с большим уодовльствием, но подала ему руку.
Бакланов пошел с Сабакеевым.
Евпраксия несколько раз обертывалась к ним и заметно прислушивалась к их разговору.
– Мне бы очень хотелось, ужасно!.. – говорил Бакланов.
– Куда это вы собираетесь? – спросила она, наконец не утерпев.
– Так, ужо, в кофейную, на одно представление, – отвечал ей муж.