– Кто же это мы? – спросил Бакланов.
– Люди без зрения!.. слепые!
– А вы, значит…
– А мы – зрячие! – подхватила Елена.
В это время из кофейной выходили Евпраксия с братом.
– Валерьян, Валерьян! – закричала Елена.
Тот подошел.
– Что ж, ты мне купил потаенные русские стихотворения?
– Нет еще! – отвечал, краснея, Валерьян.
– Неужели же вы их читать будете?.. – спросила Евпраксия.
– Я уж все почти читала, – отвечала Елена.
– Даже царя Никиту? – отвечала Елена.
– И царя Никиту! – отвечала Елена. При этом она сама даже не могла удержаться, улыбнулась и добавила: – конца, впрочем, не дочитали; сказали, что очень уж нехорошо!
– Я бы на месте Валерьяна не позволила вам читать этих вещей, – сказала опять Евпраксия.
– Напротив, он должен был бы заставить меня прочесть их!.. – отвечала, разводя ручками, Елена: – мы в этом случае делаем оппозицию русскому правительству… оно не хотело, чтобы мы это знали, а мы знаем!
– Да, разумеется; ему, должно быть, очень это будет неприятно, – сказал Бакланов.
Сабакеев, заметив в словах зятя насмешливый тон, посмотрел на него зверем.
– Елена совсем не то хотела сказать, как вы это поняли, – произнес он и, когда стали прощаться, он даже не подал руки Бакланову.
– Что это такое? Что такое? – почти кричал тот всю дорогу.
Евпраксия ни слова не говорила.
– Эта госпожа в корень развращена! – произнес наконец Бакланов.
– Э, вздор какой! – сказала Евпраксия.
– Как вздор?
– Да так! говорит только; а слова и поступки – две вещи разные.
– Да достаточно, если и говорит только! Я понять не могу, каким образом Валерьян мог влюбиться в такую девушку.
– Он сам таких же убеждений.
При этих словах выражение лица Евпраксии сделалось мрачно и печально.
– Сам?
– Да! Бог знает только, откуда и как все это появилось в нем, – прибавила она и вздохнула.
15. Три женщины
В номере Сабакеева были он сам, в дорожном пальто и с сумкой через плечо, Галкин и Басардин, тоже оба с сумками, и Елена.
Последняя с жаром и увлечением что-то толковала им.
– Раскольников надо поднять! Денег у них, чертей, пропасть! В Рогожское затесаться к ним надо! – говорил, с искаженными чертами лица, Басардин.
– Прекрасно! прекрасно! – ободряла его Елена.
– Надобно только, чтоб они с молодым поколением сошлись, только! – подхватил Галкин.
– Всех готовее мужики, когда нарезку замли станут делать, – сказал спокойным, но невеселым голосом Сабакеев.
– Да, да! – подтвердила и ему Елена. – Главное надобно, чтобы почвы в этом случае больше было, чтобы мы на почву погли опираться…
– Были бы деньги, почва будет! – заметил на это Басардин.
В это время вошли Евпраксия и Бакланов. С первою Елена радушно поздоровалась, а последнему едва даже поклонилась. Из разговора с ним в Елисейских полях, из расспросов о нем Галкина, Басардина, она убедилсь, что он слепенький, и потому презирала его.
– Chere Eupraxie! – воскликнула она: – maman меня не пускает с ними ехать в Лондон.
– И прекрасно делает: я бы на ее месте тоже не пустила, – отвечала та.
– Почему же?
– Потому что как же девушке одной ехать с молодыми людьми?
– Я еду в женихом, – возразила Елена.
– Тем больше неловко; вы еще не жена его.
– Какая же тут разница, какая? – спрашивала Елена.
Евпраксия не находилась, что и отвечать ей.
– Что я не обвенчана еще с ним, так, я думаю, это все равно! – пояснила сама Елена.
– Да зачем и венчаться-то? – подхватил Галкин.
– Не знаю! – отвечала Елена, пожимая плечиками.