Пьесы. Забытые в столе

АНЮТА: Евдокия, не выйдет у нас сегодня репетиция. И завтра. Ехать надо.

ДУСЬКА: К кому же мне, мам?

АНЮТА: Глупый вопрос. Тебе к Даниле.

ДУСЬКА: А папа?

АНЮТА: А к папе я. Судьба у нас с тобой такая.

ДУСЬКА: Ой, мамочка!… Ой, да какая же я несчастная!

АНЮТА: Ты-и? Ты счастливая!… А про папу не верь. Не смей так думать про папу! Не мог он этого сделать, не мог!

Встаёт, начинает прибирать стог, аккуратно укладывая охапки.

Дусь, ты не купалась в утреннем тумане?

ДУСЬКА: Я? М-м… Мы бродили…

АНЮТА: А мы купались!… А слышали, как шипят звёзды в росе?

ДУСЬКА: Ты чего, мам? Зачем сейчас о таком?

АНЮТА: Значит, не слышали… Звёзды падают в ночную росу, шипят и испаряются. Горячий пар поднимается, остывает к утру – вот тебе и туман. Чем больше звёзд упало, тем гуще туман. Войдёшь в него, и тысячи капелек на тебе!… (задумчиво улыбается) Наш туман можно горстями черпать и умываться. А может, и охапками!…

ДУСЬКА: Как-то вы с папой… всё… переворачиваете. И я за вами! А Данилка надо мной смеётся…. Нет, сперва смеялся, а потом и сам… Ему тоже понравилось! Ну, вот про туман… как сейчас… Он же от речки поднимается и капельками на траве оседает, оттого… роса!

АНЮТА: (загадочно) Не всегда. И уж не сегодняшней ночью!… Сегодня роса была крупная, и холодная-холодная… Капельки с далёких звёзд! У папы что-то жгло в груди, я зачерпнула росы, мокрыми ладонями погладила его, и он успокоился.

ДУСЬКА: И я тоже… Зачерпнула и… Наваждение какое-то!

АНЮТА: Вся жизнь наваждение, дочка… Нет, не мог наш папа сделать такое. Такого – не мог! Давай сядем, решим, как нам быть.

Садятся, прижимаются друг к другу.

Когда папу привезли из госпиталя, ты у меня в животике ещё была, семь месяцев… Как раз столько прошло с того дня, как я проводила его в армию… Вот отсюда проводила… Здесь прощались… И вот привезли… Он долго не мог говорить… Только ходил, смотрел на меня и иногда шептал: Дуська, Дуська… Задумается и шепчет… Я и назвала тебя Дусей… Валька, отец Данилы, всё сделал, чтобы Сёма пролетел над полем и увидел… Ты знаешь что. И когда он увидел, то сразу заговорил… Он говорил, а мы с Валей плакали… Потому что Сёма… смотрел вниз… и наизусть… отрывок из «Ромео и Джульетты»… который мы когда-то в школе играли с дядей Валей… Весь отрывок!… И за меня, и за него… Как он его вспомнил?… Тот, который никак не идёт у вас с Толяном… А когда сели, он бегом сюда… Лёг на солому, раскинулся… И такое счастье в глазах!… «Я чуть не потерял всё это! Я чуть не потерял всё это!»… Повторял… И с тех пор… бережёт… всё, дрожит, как над… как над аквариумом. Тюк, говорит, – и мы дохлые! У нас, мол, жабры только для этих мест…

ДУСЬКА: (встаёт, решительно) Я поеду к отцу!

АНЮТА: (тоже встаёт) Нет, дочь, ты поедешь к Даниле!… Не прогоняй и не пугайся наваждений…/ В твой мир войдёт лишь тот, кто угадает дверь…/ Жизнь так сложна, и в ней клубков так много…/ Какой распутать, не подскажет оберег…/ Вдруг наважденье, как туман нахлынет…/ И как туман рассеется опять…/ То спрячет все углы и страшный посверк лезвий…/ То обнажит вдруг беззащитность душ…/

Включается радио. После хрипа врывается голос.

РАДИО: Последний раз его видели, как он бежал за машиной, увозившей преступника, и что-то кричал.

ДУСЬКА: (испуганно) Что? Что, мам, мы прослушали? Про папу? Что?!

РАДИО: (жен. голос) Повтори ещё, один треск да хрип был! (муж.) Да ты своей ляжкой всю аппаратуру смяла!… (жен.) Сам меня сюда!… (муж.) Ну! Ещё в микрофон крикни, кто тебя, куда и как!… Повторяю. На полпути в райцентр у дороги был найден труп Ильки-татарина. Последний раз его видели, как он бежал за машиной, увозившей преступника, и что-то кричал. (жен. крик) Чикага какая-то!…

Радио выключается.

ДУСЬКА: Что, мама, что?

АНЮТА: Ничего. Просто умер ещё один добрый человек.

ДУСЯ: Ещё один? Ещё?!

АНЮТА: Так говорится. Не дрожи, Дусюська моя!… Прекрасный туман жизни иногда рассеивается. Но ничего, ничего… Он возвращается и, к счастью, часто! Посиди здесь, успокойся. И не бойся. Я схожу узнаю.

Анюта уходит. Дуська остаётся одна.

ДУСЬКА, ВИДЕНИЯ И ДАНИЛА

Стог. Вечер. Тучи. Темно. «Погромыхивает» гром. Молнии высвечивают сидящую у стога Дуську.

ДУСЬКА: Как страшно перепутано всё в жизни!…/ Свет, тьма… смех, стон… где радость была – боль…/ А мир гремит, сверкает, манит… Давит!…/ И никому нет дела до меня!…/ Да что тут «я», когда в мученьях двое?…/

Страшный раскат грома, ослепительная молния. Появляется видение в белом. Это Данила. В руках у него коса.

ДАНИЛА: Один. Не я, я цел и невредим…/ И оттого вдвойне себе противен…/ Хотя не знаю, в чём повинен я?…/ Он мне сказал: нет у души защиты…/ Нет скорлупы, она обнажена…/ Но есть свой мир, куда глухи ворота…/ Так как же душам встретиться тогда?…/

После разряда молнии появляется ещё видение. Это Семён.

СЕМЁН: Я говорил – есть у души обитель…/ Её обитель, да, и есть наш мир… /Твой, мой, её – и в нём она витает…/ Вольна и боязлива, и хрупка!…/ Но если в ней, вдруг, верх берёт гордыня…/ Она становится и жалка, и смешна…/ Хотя смеётся над другими свыше…/ Тем оскудняя мир свой и себя!…/

ДАНИЛА: Но есть же разум?

СЕМЁН: Разум быть обязан!…/ Ведь без него она почти слепа…/ Как слепо сердце – милый наш предатель…/ И верный друг – до самого конца!…/

ДАНИЛА: Придуманный мирок!

СЕМЁН: Ну, вот тебе и разум!…/ А я о том, что есть всему исток…/ И ежели в пути ручей мутнеет…/ Его родник всегда живителен и чист!…/

ДАНИЛА: Не пей моей водицы, испоганишь?…/ Ваш мир – есть всё, а что же мой – ничто?…/ Вы страшный человек. Да вы убийца!../. Вы погубитель душ! Чертополох!…/ Причудливо цветёте, но дотронься…/ И брызнет от иголок ваших кровь!…/ Под корень вас!

Замахивается косой.

ДУСЬКА: Не-ет! Пожалейте! Вы же…/ На части разрубаете любовь!…/

Раскат грома, дождь. Закрыв лицо руками, громко, с подвываньем, плачет Дуська.

ГОЛОС: Дусь, ты что? Это я, Данила!

Подходит Данила. Он на костылях.

Прости меня! Твой отец ни в чём не виноват. Это я, я сам! Хотел разворотить этот стог… Залез, разбрасывал… Поскользнулся, а вилы выпали… И я на них! Сам!… Я так и сказал милиции. А дядь Сёма сказал, что это он. Ничего, Дусь, ничего, разберёмся. Не плачь, не надо!

ДУСЬКА: Ты-и?! А папа?