Опята. Роман

– Позови этих дуриков, – приказал Гастрыч Артуру-младшему и поставил молоток в угол, к венику и совку. – Ну, бати твоего дружков. Если опять лижутся, прибей их там, как мух. Нехай берут себе сито и просеивают пашню.

Крышин и Ключевой, толком никогда не имевшие пристанища для постыдных утех, теперь уже сами наотрез отказывались покидать квартиру Амбигуусов. Их привлекали к мелким хозяйственным работам и не давали пить отвар, побаиваясь группового секса. Правда, последнее было обещано им в качестве квартальной премии за верную службу и гробовое молчание. Говоря о последнем, Гастрыч надеялся соблюсти букву.

Младший Артур Амбигуус не терял времени даром. Он побывал на лесополосе, простецки перекурил там с дежурным рэкетиром, который продрог и хотел, но не получил ни горячего, ни горячительного.

– Наезды были? – деловито спросил Артур, благо его уже давно назначили грибным бригадиром.

– Не, – зевнул праздношатающийся страж. – Так, являлись какие-то. Тут же погост недалеко. Встанут, все в белом, ага, и стоят, чего-то ждут. Манны небесной, – ухмыльнулся он. – Потом все огни, огни, кресты пылающие… Скоро уж мне сменяться… Я по ним смеха ради шмальнул, так они завертелись юлой.

– И дальше что?

– Да ничего. Повращаются – и снова стоят. Потом куда-то уходят. Ты как – по делу перетереть или просто?

– Ну, я же деловой. Конечно, по делу. Просто тебе будет у прокурора. Хочу поднабрать грибков, самую малость.

– Чего это вдруг – «малость»? – удивился тот. – Себе, что ли?

– Ну да. Трясет меня чего-то с утра пораньше.

– С чего бы? Звеньевому-то?

– А хрен его знает. Знаешь, сколько всего было? Узнаешь – вздрогнешь…

Рэкетир посмотрел на Амбигууса с уважением.

– Хорошо, когда башка варит… Сам себе удовольствие, сам себе антидот. Что, да против чего – ладно, шагай, не задерживаю начальство.

Артур, однако, отстегнул ему, сколько условились с главарями на сходке, и зашагал к полянке. Он знал одну, не особо известную; держал ее для себя, про запас. Обогнув большую, общественную лужайку, он поднырнул под осинник; прошел, пригнувшись, вдоль засохшей канавы, потом взял резко левее, раздвинул кусты и встал на четвереньки. Вот же они, дорогие и милые его сердцу. Желанные пуще всех благ. Он, между прочим, двинул пару партий одному ди-джею, но тот впоследствии отказался брать, потому что люди на его сатанинских сборищах стали валиться с ног. Еще даже требовал деньги вернуть, но Амбигуус послал его за деньгами на крышу.

На крыше лишних денег не бывает, сказала крыша, а вот ди-джеям там делать нечего.

Они падают с крыш, как звезды, и кружатся в полете, как диски.

Артур достал пакет и набрал, рыча: «Раммм….шшшштааайннн!… Рамммм…. Шшшшштттааайн!..», ровно столько, сколько, по его предварительному расчету, требовалось для опыта. Он никогда не жадничал и не любил, когда из природы изымают лишнее. Вот из сортира – это дело святое, не говоря о социуме.

Возвращался кружным путем, но всяко старался переместиться так, чтобы на выходе не миновать караульщика. Он показал рэкетиру мешочек, охранник кивнул.

Дома Артур разделил собранные грибы на несколько кучек, неодинаковых по размеру. Отвар, уже перелитый в колбу, слабо грелся на малохольной спиртовке. Младший Амбигуус задумался. Он вышел к отцу, разбудил, пошептался с ним, и взял на всякий случай из потомственно научного, застекленного шкафа два тома по химическому анализу: количественному и качественному. Младший Артур Амбигуус двигался методом проб и ошибок, не имея достаточного опыта, один лишь талант, Божий дар, и не надеясь на отцовскую помощь.

«Какого он, кстати, рожна хранит у себя такие книги? – подумал сын. – Ему-то они на что? Лекции готовить для алкашей? В нормальных странах все путем: вошел в приемную к частнику, а там тебе и дипломы, и грамоты, и ксивы разные на стенах висят обязательно, чтобы сразу было понятно: не фраер какой с горы. А на столе обязательно – семейная фотография с собакой. Что-то он не припомнит, чтобы у отца на рабочем столе в наркологическом диспансере стояла такая фотография, где и мама, и он, и остальная живность».

«Перед медсестрами неудобно, – Амбигуус-младший хмыкнул, и прозвучало это в его деятельном сознании крайне презрительно. – Можно ведь повернуть оборотной стороной семейной медали. Когда момент наступает. Когда скрипит и поет холодный кожаный диван».

14. Умное деланье

Артур Амбигуус-младший перебивался с двойки на тройку, да иногда присаживался на кол, зато обладал волшебной, чудодейственной интуицией, нюхом лисы, да лисы не простой, а какой-то, не иначе, японской, из оборотней. Умевшей воспринимать Фудзияму во всей ее самобытной мистике. Пропорции давались ему на глазок, и неизменно верно, как в играх отшельника. Он, в сущности, не нуждался в этих отцовских томах. И взял-то их для солидности-важности, из уважения к ролевым играм в кабинет алхимика – пусть нынче в детской будет кабинет алхимика. Из почитания науки средневековья опишем этот процесс подробнее.

Итак, в ролевом кабинете алхимика он расстелил газету, рассыпал на ней повыкопанные грибы, вооружился пинцетом и начал делить их на кучки: побольше, поменьше и так себе. Он смахивал на Паниковского, погруженного в распределение награбленного. Кое-что Артур оставил про запас.

Было рано, было очень рано, как написал в свое время опять же Есенин, и студенту Артуру Амбигуусу очень нравились эти стихи; итак, докончим: «понял я, что надо по грибы». Он воздевал палец и читал их, многозначительно задерживаясь на каждом слове и даже слоге. «Понял! Я! Что надо!..» Человек знал, о чем пишет и для какой аудитории. Дзен ощущался в каждом слоге…

Артур – не Есенин – собирал их с утра. Вернувшись, застал всех спящими: предки валялись в отрубе, Крышин и Ключевой… Артур не захотел присматриваться, отвернулся и молодо-зелено сплюнул. Прочих пока не было, они расползлись по домам, которые представлялись студенту животными норами. Мелкий Амбигуус заглянул в кастрюлю: пуста. «Его сердце сразу остановилось, его сердце сразу за-мер-ло», но тут он увидел отвар, перелитый в банку, градуированную специальным маркером. Капитализм есть учет и контроль. Амбигуус еще не привык к этому новшеству. Уровень жидкости стоял на четвертой отметке, если считать сверху, а против трех вышестоящих – проставлены росписи: во столько-то часов-минут-попытка секунды брал-отливал себе Гастрыч – посылал двойника двумя этажами ниже, морду набить одному скандалисту, а сам обезопасился кучей свидетелей. Алиби, почитай, лежало в кармане. Да нет, оно там только лежит, не надо шарить по чужим карманам лапой, почитай на роже. Да битый и не посмеет заявить. Во столько-то отливал Извлекунов – похоже, этот элементарно подсел, и цели его неясны. Последней собиралась брать мама: уговаривала компаньонов подарить ей немножечко для рагу, потому что у нее закончились сухие кубики, а она любила эксперименты с примитивными специями. «Это ничего, если призраки покушают», – внушала она, но ей припомнили сынка и зверей, не дали. Мама перечеркнулась, вместо нее расписался сам Амбигуус-младший. То, что он взял, теперь и кипело в колбе.

Отныне слово «отливать» обогатилось новым значением, перестав быть непристойным. Вернее, оно очистилось от наносного.

Вообще, по наивности он рассчитывал завладеть всем запасом – со временем. Нечего размениваться на дежурное мордобитие и самодостаточный кайф удвоения. Не говоря о каком-то рагу. Продукт бесценен и должен находиться под контролем знающего человека.

Дело мастера боялось: оно булькало, оно выходило узенькой струечкой пара.

Делатель снял колбу с огня, разлил декохт по другим, пронумерованным. В каждую бросил по щепотке поганок, пометив, куда и сколько. Засек время. Вернулся в кухню, отлил из банки еще одну добрую порцию, поставил отметку: Артур Артурович Амбигуус, для научного опыта.

На всякий случай он развернул фолианты, якобы прислушиваясь к их нудным советам, которые ни для кого не секрет. Секрет – другое! Вот он, секрет: студент преотлично знал и сам: сюда он бросил ровно столько, сколько подсказывал черт, уютно устроившийся в серной ушной раковине. Черт сей очень любил навещать Артура Амбигууса, старшего и младшего, считая серу лечебной грязью. Сюда – тоже правильно, а вот с номером третьим, похоже, переборщил. Предварительно он смолол все поганки в электрической мясорубке.

«Нужен вакуумный насос, – Артур задумался. – Или он отсос? Это же выйдет чистая вытяжка… фитюля». Такие он для друзей – сам не любитель – вытягивал из маковых головок в кафедральной лаборатории.

Он закрепил первую колбу, где лесных поганок было меньше всего, обратно на спиртовке. И распахнул форточку, потому что воздух отяжелел и рядом начало проступать что-то готовое к воплощению.

«Можно и нюхать!» – младший Амбигуус пришел в восторг. Одновременно он услышал, как отпирается дверь: прибыл неутомимый Гастрыч. Его теперь называли главным агрономом и выдали запасные ключи, чтобы появлялся, когда захочет. Тот договорился с Анютой и захотел появиться очень быстро и пораньше.

Анюта Амбигуус уже выбралась из-под одеяла и направилась в душ.

– Химичишь? – сосед заглянул в лабораторию алхимика. – Пошли в сортир, поглядим, как там и чего.

Амбигуус послушно пошел за Гастрычем. Проходя мимо ванной, Гастрыч – он умел – оттопырил правое ухо и прислушался: шум воды. Все в порядке.

В сортире он долго созерцал перепаханный пол. И так залюбовался, что даже очень тихонечко затянул «Полюшко-поле».

– Хорошо просеяли, стервецы, – похвалил он Крышина и Ключевого. – Поливали?

Студент пожал плечами.

– Давай польем, – Гастрыч расстегнул штаны и начал последовательно орошать пашню могучей струей. – А горшок вообще заколотим. Зачем он теперь? Бумагу – в ведро. Вот он, биотуалет будущего!

– Не, не надо, – попросил Амбигуус. – Все-таки, не всякий же раз…

– Ладно, – смилостивился тот. – Я пошутил. Достаточно ирригации. Я там удобрения особого принес целый мешок, потом раскидаем. Пойду помою руки, – сказал он, намыливаясь в ванную. – Ты не ходи туда, я их долго мою и думаю всегда, когда умываюсь, мне опасно мешать. Самые умные мысли приходят в голову почему-то под краном. Под самой струей.

Артур решил не останавливать Гастрыча. Мама моется. Ну и что? Из ванной доносилось бормотание, и Артур Амбигуус разобрал уговоры Гастрыча: «Как домочься тебя? томным шепотом? конским топотом?…»

15. Оранжерея

Гастрыч мыл руки около получаса.

– Ну, – изрек он бодро, выходя на божий свет, – идем в прихожую. Поможешь мешок дотащить.

Он, конечно, шутил, ибо сложения Артур Амбигуус-младший был хилого и числился в презираемой касте очкариков – некогда числился. Теперь, став поганкиным бригадиром, он приподнялся в среде обитания – «среде равных», как принято выражаться в ученой западной литературе.

В коридоре, при дверях, стоймя стоял большой, толстый пакет, перехваченный сверху веревкой, как пук волос – затрапезной лентой для украшения дебелой, глупой бабы. Он был похож на рулон побледневшего от ужаса рубероида.