Новеллы. Второй том

– Дед говорит, что вы должны вспомнить те свои деяния, которые были неугодны окружающим, но, вы, пренебрегая интересами других людей, делали нечто противоправное. И только тогда, когда вы раскаетесь в своих поступках, исцеление станет возможным, а иначе болезнь будет возвращаться каждый раз по-новому.

– Отвезите меня к вашему деду, – Екатерина встала и, словно ответ был уже получен, принялась собираться.

В это время в дверь позвонили.

– Володя? Ты почему так рано? – Екатерина слегка растерялась, но быстро взяв себя в руки, представила Тимура будущему мужу.

– Володя, это тот самый художник, который нарисовал мой портрет, помнишь, я тебе о нем рассказывала?

– Конечно, помню. Но что этот художник делает у тебя рано утром? И почему ты перед ним в халате? Зачем он пришел?

– Володя, успокойся, я тебе все объясню. Его дед, понимаешь, известный целитель, я хочу поехать к нему в имение, показаться.

– Ты чем-то больна? Что происходит?

– Нет. В целом, я здорова. Но есть кое-какая гадость, о которой ты не знаешь. Я и сама толком не до конца понимаю, что со мною происходит, в общем, мне надо разобраться.

– Хорошо. Ты собираешься? Я поеду с тобой, а он пусть подождет у подъезда, – Владимир брезгливо кивнул в сторону Тимура, никак не ожидавшего оказаться в центре «любовного треугольника».

Тимур взял свою сумку с красками и вышел во двор. Он поймал машину, и через пятнадцать минут они втроем мчались по скоростному шоссе в ту сторону, откуда дул влажный соленый ветер – в сторону моря.

Столько событий произошло в жизни Тимура за последнее время, что он совершенно запутался в числах и днях недели. Еще в начале лета он планировал смотаться пару раз на побережье с Мариной, потом купить горные велосипеды и отдохнуть в приморских горах на турбазе с Наташей – его всегда прельщали седые вершины, окружавшие их небольшой городок. И вот все это исчезло. Вся его прежняя жизнь стремительно катилась куда-то вниз, может быть даже с одной из этих вершин, намереваясь разбиться вдребезги. Неделю назад он порвал отношения с Мариной. Вчера вечером ушел и от жены Наташи. Стены детской спаленки в маминой малогабаритной двухкомнатной квартире приняли его с присущими лишь родным людям добром, радостью, принятием и поддержкой. И вместе с тем от них веяло такой тоской и безысходностью, что к утру Тимур готов был завыть, лишь бы все это как-то изменилось. Но как оно должно измениться – он пока не знал.

Даже в жару у деда Акима в тени деревьев было прохладно. Посаженные давным-давно его праотцами деревья – Аким говорил «в стародавние времена» – будто знали, до кого легонько дотронуться своей веточкой, с кого жар смахнуть, кого уколоть, а иных и отхлестать хорошенько. «Все во благо вам», – частенько смеялся Аким, если такое случалось. И смех его был таким добрым, что вряд ли кому-нибудь могло прийти в голову обидеться. А если обида все же заходила в сердце, и человек становился ворчливым и раздражительным, не в силах с ней совладать, Аким говорил: «Э нет, мой милый, так тебе с миром не сладить, ложись-ка ты на землю, буду ногами топтать обиду твою капризную да ворчливую, она барышня плаксивая, быстро слезами из тела вытечет». И прежде чем человек успевал опомниться, он уже лежал на земле лицом вниз, а старый Аким ходил по нему ногами в определенной последовательности, и дольше всего на груди задерживался – лопатки разминал. Одни кашлем в это время заходились, у других жуткий зуд, першение в горле начиналось, третьи плакали, но не от боли – такое чувство освобождения на них снисходило, что слезы сдержать становилось невозможным. И каждый после этого вставал, как заново рожденный – улыбчивый да сговорчивый, поучения получить готовый и исцеление принять.

Такси, из которого вышли трое, остановилось невдалеке от Акимовой усадьбы и тотчас уехало. Тимур, Екатерина и Владимир подошли к калитке. Дед Аким стоял к ним спиной у молодой рябины, поглаживая ее ветви, и еле слышно нашептывал что-то себе под нос. Все трое вошли в сад, не решаясь позвать старого целителя.

– Зачем приехали? – обернулся Аким.

– Я хочу остаться здоровой! – выпалила Екатерина.

– Чтобы остаться здоровой, не надо становиться больной, – Аким с улыбкой посмотрел Екатерине прямо в глаза, но она отвела взгляд.

– Чем честнее ты сможешь быть сама с собой, тем быстрее поймешь, как исцелиться, – продолжил, немного помолчав, старик.

– К-как мне это сделать? – Екатерина не понимала, почему это происходит, и говорила, уставившись в землю.

– Разве глаз у тебя такой был с рождения? – строго спросил Аким, затем повернулся к ним спиной, что-то прошептал рябине и двинулся вглубь сада. Остальные последовали за ним.

– Нет, – Екатерина смотрела под ноги, словно боялась упасть.

– Когда он изменился?

– В двадцать лет.

– После каких событий это произошло?

Екатерина остановилась и подняла голову.

– Вспомни, что такого неугодного Богу ты совершила, когда тебе было двадцать лет?

Такая смелая и решительная перед поездкой, Екатерина превратилась в смущенную пристыженную девочку. Она раскраснелась, будто на какое-то время вернулась на двадцать три года назад. Она что-то вспомнила, взгляд сделался тусклым. Событие мелькнуло, отразившись в глазах печальным блеском, и исчезло в темной воронке прошлого.

– Ты согрешила, от твоего греха душа твоя страдает, болеет. Результат этих страданий – бельмо. Хочешь, чтобы оно исчезло – покайся, постыдись того, что ты сделала…

Екатерина закрыла лицо руками и расплакалась, опустившись на траву.

– Катя! Катюша! Что случилось? Почему ты плачешь? Я ничего не понимаю! Что, черт побери, происходит? – подбежал Володя. – У тебя что-то с глазом?

Она кивнула и тихо произнесла:

– У меня бельмо появиться может.

– Появится, так появится. Найдем хорошую клинику в Москве, поедем и сделаем все, что нужно! Причем тут этот старик?

– А если дорогая операция? – Екатерина подала одну руку Володе, другой отерла слезы и встала с земли.

– Значит, дорогая операция. У нас есть что продать, есть чем заработать, не хватит – так займем у знакомых. Сейчас за деньги можно решить любую проблему, – Владимир обнял Екатерину за плечи и повел ее назад. – Дорогая, ты понимаешь, что беспокоишься из-за того, что вообще может не случиться! Мало ли что взбрело в голову одному старику! А вдруг он сумасшедший?! – добавил он возмущенно, когда они подошли к калитке.

Тимур остался наедине с дедом. Они встретились взглядами.

– Ну, ты даёшь, дед! Зачем доводить ее до слез?

– Ступай сейчас, – только и сказал старый Аким, вернувшись к своей рябине.

Прошло несколько месяцев. Осенние листопады в небольшом южном городе сменились пронизывающими холодными ветрами. Екатерина простыла и мучилась от не проходящего насморка, да еще это бельмо. Сама мысль о нем была для Екатерины болезненна, не зря говорят, «словно бельмо на глазу», но… бельмо действительно вернулось на прежнее место, как и предсказывал старый целитель.

– Ну, дед, – только и произнес Владимир, когда перед ним предстала заплаканная Екатерина в свадебном платье. Бельмо появилось в тот самый момент, когда они решили пройтись по магазинам и выбрать невесте наряд к предстоящему торжеству. – Собирайся сейчас же! Через два дня вылетаем в Москву, остановимся у моих друзей и проконсультируемся сразу с несколькими специалистами в этой области, – Владимир много лет отдал собственному бизнесу и очень ценил деловой и прагматичный подход во всем.

– А как же наша свадьба? – Екатерина не могла сдержать слез, она так долго этого ждала, и вот снова ее мечтам не суждено сбыться.

– Вылечим тебя, приедем обратно домой и поженимся. Ничего страшного в том, что по состоянию здоровья мы перенесем дату регистрации.

– Я знала, что надо было отдать ему тогда «Жигули», – ноющим, капризным тоном подростка протянула Екатерина.

Она злилась! В первую очередь на себя, конечно. Потом на Тимура – за то, что тот вообще подарил ей надежду на исцеление и на другую, такую желанную для нее жизнь. На его деда, который говорил то слишком прямо, то совсем уж загадками, и так и не смог просто объяснить, как исцелиться. И на Владимира Екатерина тоже злилась. Она не ожидала, что он так легко перенесет их свадьбу, к которой она готовилась последние месяцы и о которой мечтала больше двадцати лет непрерывного одиночества. Екатерина злилась на его расчетливость и очень боялась, что будущий жених везет ее на операцию, потому что с бельмом она ему будет не нужна. В этом она была абсолютно уверена. Даже себе с бельмом на глазу она была не нужна. Она это слишком хорошо знала, потому что других чувств к себе не испытывала с того самого момента, когда в двадцать лет белая пленка впервые покрыла ее глаз.

Тем не менее, операция в Москве прошла удачно. Доктора давали самые благоприятные прогнозы. Деньги на операцию нашли, продав те самые «Жигули», которые не получилось подарить Тимуру. Влюбленная пара вернулась домой и, наконец, сыграла свадьбу.

Белое платье, которое Екатерине так хотелось поскорее надеть, сразу после церемонии бракосочетания повесили в шкаф, а потом задвинули вешалкой с итальянским пиджаком Владимира. Он клялся, что будет иногда его надевать на деловые переговоры, подписания контрактов и сделки, может, еще на важные церемонии и встречи с высокопоставленными гостями, куда он, конечно же, будет брать и жену. Однако вскоре бельмо появилось на другом глазу Екатерины.

– Сделаем еще одну операцию – успокаивал ее Владимир. – Деньги-то у нас остались.

– Это не поможет, – в одно мгновение Екатерина осознала тяжесть совершенного когда-то проступка, и у нее будто не осталось никакой надежды ни на жизнь, ни тем более на призрачное счастье. – Володя, я не сказала тогда, побоялась, что бросишь меня. Старик был прав. Я ведь вспомнила то, о чем он говорил. Даже не вспомнила, а ясно-ясно увидела. Там была рябина, я посмотрела на нее и словно картинку своего прошлого увидела. Знаешь, это наказание за мой грех, – она безвольно опустилась на искусно отреставрированный столетний стул из красного дерева и смахнула накатившуюся слезу, затем немного помолчала и, как будто с болью подбирая слова, решившись, произнесла:

– Я отчима в дом престарелых отправила и продала его квартиру. Мне было восемнадцать. Мама умерла в тот год, и отчим был старше ее нее на двадцать лет. Он заболел – его разбил паралич, а я не могла ухаживать за ним. Деньги, правда, отдала на его проживание, но и себе часть оставила. Тогда у меня и появилось бельмо. Прости меня, Володя! – Екатерина отвела взгляд в сторону, посмотрела в окно, которое покрывали скатывающиеся вниз реки дождя, и снова заплакала, да так отчаянно, словно выливала через свои слезы всю горечь, за многие годы скопившуюся в душе.

Тимур и старый Аким второй час ходили взад-вперед по туевой аллее родового имения. Весна окутывала цветочно-травяными ароматами, и в дом идти в такую прекрасную погоду совсем не хотелось. Раз в месяц Тимур приезжал к деду, чтобы провести у него неделю. За это время старик успевал «заглянуть» в голову внука и, основательно там покопавшись, расставить все по местам. Они много разговаривали о природе вещей, об изначальном источнике бытия. И об истине. И хотя Тимур понимал лишь малую толику того, о чем говорил старик, а запоминал еще меньше, суть глубокой человеческой мудрости, которой был пропитан каждый сантиметр пустоты в дедовом доме, словно материнская ласковая рука гладила по голове каждого зашедшего туда доброго молодца – и незаметно облагораживала.