Киноповести. Три главные составные части фильма: сценарий, сценарий и еще раз сценарий

Тогда Ганьжима встала в очередь, которая вела к ламе Пунцогу. Он также, как лама Тагарин смерил её пронизывающим взглядом и тоже отказался благословлять. Так и уехала Ганьжима без благословения.

Вернувшись в дом к сестре, она захотела пить, но вода в баке закончилась. Дома никого не было. Тогда Ганьжима запрягла в телегу лошадь и сама поехала на речку за водой.

По дороге вдруг налетели дикие пчёлы и стали кусать лошадь. Лошадь понеслась вскачь. Ганьжима упала с телеги, её длинные волосы закрутились на колесо и задушили её.

Так неожиданно, прекратилась жизнь нашей героини. Но история на этом не заканчивается. Не всегда история завершается со смертью главного действующего лица.

Похоронили Ганьжиму на общем кладбище, по старому обычаю в гробу, не зарывая его в землю.

И вскоре после этого чабаны пасшие поблизости своих баран, стали видеть, ежедневно, как положенная в гроб Ганьжима сидит на крышке своего гроба и расчёсывает волосы. Насмерть перепуганные чабаны поехали в дацан и рассказали там всё, что видели. Жодче лама Тагарин, вместе с ним Жабон, Жалсаб и Пунцог, которые не успели ещё разъехаться с торжества, решили навестить Ганьжиму.

Как только, вставшая из гроба Ганьжима увидела процессию лам, которая медленно приближалась к ней по степи, она затрясла головой, затопала ногами. И с пеной у рта стала кричать:

– Я достойна лучшей участи! Я достойна лучшего!

Но ламы не обращали внимания на её крики. Держа в одной руке ваджру, а в другой колокольчик, ламы в полном сосредоточии духа читали мантры, и как только трижды произнесли священное слово «пхат!» крышка гроба встала торчком, Ганьжима послушно легла в гроб, и крышка со страшным треском захлопнулась.

Ламы завершили молитву и несчастная Ганьжима больше не беспокоила живых.

На этом можно закончить нашу непростую историю.

Щемилов

Шёл 1929 год. В Оренбурге стояла тридцатиградусная жара. Окна городской больницы были распахнуты настежь, и белые занавески висели в них как знамена. Ни ветерочка, и палящее солнце обжигало редких прохожих, спешащих по каким-то своим делам.

Ксения Никольская вышла из ворот городской больницы, где она работала медицинской сестрой. Или как это раньше называлось – сестрой милосердия. Высокая и статная, настоящая красавица, с длинной русой косой, она неторопливо шла по улице и думала о прошедшем дне.

Сегодня Ксения получила предложение руки и сердца, и не знала, как ей поступать. В январе этого года ей исполнилось тридцать лет. Уже давно было пора выходить замуж и рожать детей. Но она затягивала это. Если бы были живы родители, они бы ещё лет пять назад настояли бы на её замужестве, и не сидела бы она в девках.

Но, к сожалению, их уже не было в живых. Отец Пётр Григорьевич погиб в первую мировую в чине полковника артиллерии. Тремя годами позже тиф забрал мать Лидию Николаевну. Воспитывал и поднимал молодую сироту вдовый дед Григорий Акимович Никольский, отец отца Ксении, он и теперь был при ней.

Ксения происходила из старинного дворянского рода Никольских известного своими заслугами ещё со времён Екатерины Великой. Она получила хорошее образование: знала языки, французский и немецкий, играла на фортепьяно.

А сватался к ней Васька Щемилов, парень без роду, без племени. До революции был он гопником – так наёмных крестьян называли. Теперь, правда стал комсомольским активистом и возглавлял какую-то комсомольскую ячейку в объединённом государственном политическом управлении. Что это такое, она точно не знала, да и не интересно ей это было.

Итак, получив предложение, она задумалась: Как быть?

И задуматься было о чём. Ведь зарплату медицинским сестрам в больнице давали продуктами. Одежда у Ксении за годы советской власти вся износилась. Уже все наряды, которые остались от ее матери, Ксения перешила, и не раз. Некоторые сослуживцы умудрялись обменять продукты на одежду, но у Ксении это делать не получалось, да и продуктов не было столько, что бы можно было их обменивать. Васька же имел хороший оклад, который получал деньгами.

Ксения не стала давать никакого ответа. А Василий был настойчив. Как-то вечером, придя домой после работы, она обнаружила на своём столе цветы.

– Откуда это? – спросила она у деда.

– Васька принёс, – ответил старик.

Она ещё раз посмотрела на цветы, и произнесла:

– Дедушка, скажи, как мне быть с ним?

– Не знаю, – ответил старик. Затем почесал жидкую бородёнку и развёл руками.

– Ты мне родня или не родня? – лукаво спросила она.

– Родня.

– Ну, так скажи, что ты о нём думаешь?

Дед изобразил на лице грусть и страдание, мол: «Не мучай меня!» и тихо произнёс:

– А ты сходи к гадалке, погадают тебе на кофейной гуще, и узнаешь, как быть!

– Ох, и вредный ты стал, дедушка! Никогда прямо не скажешь!

Ксения обняла деда, поцеловала его в щеку. Старик снова развёл руками, пожал плечами и вышел из дома, чтобы избавиться от дальнейших расспросов.

На следующий день, в воскресение, после обеда, Ксения и, вправду, пошла к гадалке. К цыганке Катьке, которая жила в Форштате (загородный район Оренбурга), с которой она была знакома с детства. Ксения радовалась прогулке, но с грустью заметила разрушенный храм у окраины города.

Катька жила в маленьком старом доме, вокруг которого был огород, и во дворе паслась коза. Ксению встретил у калитки старый пес, и как давней знакомой повилял хвостом, не стал лаять.

Ксения вошла в дом, прошла через сени, ловко обошла куриц, которые важно ходили внутри – прятались от жары и зашла в единственную комнату в маленьком домике.

Катька сидела за ободранным столом и ела картошку из глиняного котелка. Ксения поприветствовала Катьку, выложила из корзинки на стол банку с мочёными яблоками, шмат сала и сказала, не отвлекаясь на лишние слова:

– Кать, сватается ко мне Щемилов, подскажи, как быть?

– Так он же не ровня тебе?

– Ровня, не ровня, а мне уже тридцать. Где я здесь себе ровню найду? Тем более, что новая власть не жалует дворян. А Васька, у него хоть деньги есть!

– Так и ты зарабатываешь. Сама.

– Катя! Нам в больнице продукты стали давать вместо денег. Одежда, обувь износились. Не на что купить! Дом старый, не на что ремонт сделать. И дедушка старый уже.

Катька взяла со стола сало, повертела его в руке, как бы прикидывая, сколько в нём весу и произнесла:

– Ладно, принеси мне его фотографию, и сходим к моей бабке в табор. Она всё точно скажет, что тебя ждёт с этим ОГПУ-шником.

Через неделю Ксения выпросила фотографию Василия у его сестры Галины. Сказала, что хочет показать снимок родственникам, потому как Вася уже давно сватается и надо что-то ему отвечать. Скрыла правду. Ну, а как тут без лукавства? Когда цыганка требует?

Галина дала семейный фотографический портрет, на котором были изображены Вася, Галина и их покойная мать Анастасия Семёновна. Дала с условием, что через день карточка будет возвращена. Ксения пообещала и довольная в воскресенье с утра побежала к Катьке. Та сразу повела её к своей бабушке в табор.

Шли долго, полдня. Цыганский табор стал на время подальше от города, в степи. Но добраться до табора постороннему было сложно, чего цыгане и добивались. Яркие кибитки, костры и лошади, Ксения любила в детстве приходить в табор, там познакомилась и подружилась с Катей.

Они зашли в палатку, в которой жила Катина бабушка. Поздоровались. Бабушка сидела в старинном кресле, рядом с ней стоял резной столик, маленькие стульчики, на которые они присели.

Маленькая цыганочка, увидев, что пришли Катя и Ксения на подносе принесла им чай, и в маленьком блюдечке кусочки колотого сахара.

Ксения, немного смущаясь, протянула старой цыганке фотографию. Катина бабушка посмотрела фотографию и сказала: