Война

В казарме все еще раздавались трели храпящих мужчин разных тональностей. И потому падающее одеяло никому не помешало. Но меня почему-то это вырвало из сна, и я понял, что уснуть опять я уже не смогу. Я спустился со своей кровати и пошел умываться.

Вода в душевой была холодной, душ принимать не хотелось, по крайней мере, пока что. День обещал быть жарким, солнце было уже достаточно высоко и припекало активно. Я умылся и почистил зубы и пошел на кухню, с которой уже явно тянуло вкусным запахом кофе. Кофе в немецкой армии был в пайке, а поскольку паек тут мы сдавали в общую кухню, то кофе варили на всех и много. Так было более выгодно, хоть кофе, по-моему, получался не очень вкусным. Вот сейчас, видимо, кофе уже заварили, так как запах кофе даже перебил запах машинного масла, которым тут пропахло все. Я вспомнил, что на флоте механиков-мотористов называют «маслопутами», и начал понимать смысл сего прозвища, все, что связано с двигателями внутреннего сгорания и техникой как таковой, было связано со смазкой, которая была крайне прилипчива к человеческим рукам и одежде. Запах ее был, может, даже приятным, но он был повсюду. Хоть через сутки я уже привык к нему и не ощущал практически.

Зайдя на кухню, я увидел чан с кофе на краю стола с раздачей. К столу раздачи спиной стояла какая-то огромная фигура. Скорей всего, это был Федерико, про него еще вчера рассказывал Август. Что Карл вытащил этого повара из рядовых, и он тут сам на ровном месте организовал кухню. И теперь Карл ни за какие коврижки не хочет отпускать Фредерико на передовую. За те сутки, которые я провел на этом заводе, я понимал Карла. Все-таки организация процесса питания была делом крайне важным, и найти тут хорошего повара тоже было искусством.

Фредерико увидел меня, улыбнулся.

– Бонжорно, господин офицер. Вы так рано сегодня. Все еще спят, хотите кофе и бутерброд?

– Да, Фредерико, буду очень благодарен.

– Сейчас все организую.

Я сел за стол, а Фредерико налил мне кофе и принес тарелку с бутербродом и продолжил свою работу по приготовлению завтрака.

Я пригубил кофе, который был очень горячим, и откусил бутерброд с ветчиной, когда на кухню зашел Карл. Выглядел он ужасно, вид у него был потерянный, видно было, что похмелье все-таки его догнало. В руках у него была какая-то жестяная табличка, он увидел меня и подошел к столу, где я сижу. Он положил эту табличку на стол и спросил:

– Йежи, можно составить тебе компанию? – спросил он срывающимся хриплым голосом.

– Да, конечно, Карл, присаживайтесь.

Фредерико, не спрашивая ни слова, поставил перед Карлом большую пивную кружку, наполненную каким-то молочным напитком, и огромную тарелку овсяной каши.

– Что это, Фредерико? – сморщившись, как будто он только что съел лимон, спросил Карл.

– Это простокваша и овсянка, и если вы это не выпьете и не съедите, я подам рапорт и уйду на фронт, Карл!

– Ну что за шантаж, Фредерико? К чему все это?

– Я не желаю наблюдать, как вы тут спиваетесь, и либо вы сейчас же берете себя в руки, либо я ухожу на фронт.

Тон Фредерико был не терпящим возражений, видимо, запой Карла был чуть больше тех дней, что я успел тут увидеть.

– Ладно, ладно, я все съем и выпью, но если это пойло и английская бурда во мне не задержатся, то прости, друг, я сделал все, что смог.

– А вы не спешите, сегодня выходной, и вам некуда спешить, так что пейте по маленькому глоточку и кушайте маленькой ложкой, – прямо-таки по-отечески сказал Фредерико.

Сморщившись еще раз, Карл поднял кружку с простоквашей и мужественно сделал два глотка. Поставив кружку на стол, он замер, явно прислушиваясь к своему организму, как он отреагирует, что в желудок совершенно неожиданно для него поступило нечто совершенно не алкогольного содержания. Хотя простокваша вроде как имела небольшой градус, и, может быть, именно поэтому желудок Карла не отторг эту «бурду» и, видимо, потихоньку начал работать.

Карл перевел взгляд на меня и неожиданно спросил:

– Скажите, Йежи, вы же понимаете русский?

– Да, конечно, – ответил я, вспомнив, что по моей легенде я должен был пробраться к партизанам именно потому, что хорошо говорю по-русски.

– Скажите, что тут написано? – спросил Карл, положив передо мной жестяную табличку.

– Настроечная таблица для полевой регулировки топливного насоса высокого давления.

– Как для полевого? – удивился Карл. – А разве такое возможно?

– Ну тут написано, что при наличии стенда «дизель» необходимо регулировать на стенде, но в случае отсутствия пользоваться этой таблицей, но по возможности произвести регулировку более точно.

Карл открыл рот от удивления: «А что там в таблице-то указано?

– Ну тут число моточасов и показатель оборотов по рискам, – ответил я, с трудом разобрав замысловатые надписи на табличке.

– По рискам?

– Ну да, там на валу должны быть риски с номерами и на регулировочных болтах ТНВД тоже.

– То есть вот те самые царапины, сделанные руками?

– Ну, наверное, – для меня было непонятно, что вызывает такое удивление у Карла. Я помнил мопед «Карпаты», который был у меня в юношестве, да и «жигули» моего отца, где вот таких вот табличек с регулировками по рискам было достаточно много. Карл перешел на шепот, хотя на кухне никого не было:

– Нам не победить их, Йежи! Нам не победить! Это не глупость, это гениальные по своей простоте инженерные решения. Они сделали статистический анализ и результаты этого анализа закрепили вот на такой рукописной железке. А мы отказались от дизелей из-за невозможности регулировки их в полевых условиях! Мы сделали ставку на карбюраторные движки, так как регулировка опережения зажигания существенно проще, чем регулировка топливного насоса. Но мы не учли тот факт, что солярка существенно дешевле, и особенно экономить ее нет смысла, какая, в общем-то, разница 40 литров он жрет или 100, если он живет 10–20 минут? И реально можно вот так выставить его по рискам, и бог с ним, что он жрет эту солярку? Что, русские будут беречь солярку? Нет уж, чего-чего, а солярку они варить научились! А итог какой? Под Москвой они выводили наши танки при помощи горючей смеси, так как она проникает в двигатель и в бак и танк выходит из строя, а их танки не горят, так как солярку так просто не поджечь. И пусть этот дизель по КПД просто ужасен, но в итоге он выполняет свою задачу. Но они ведь тоже не сидят без дела, они так же, как и мы, тут разбирают наши танки и вносят изменения в конструкцию. И с двигателями они ведут постоянную работу. Я-то знаю, я видел все модификации этого танка. И поначалу я смеялся, и ведь было над чем смеяться, Йежи. Видел бы ты крепление водительского люка в первых модификациях, я бы расстрелял того инженера, который придумал прикрепить люк на дугу с гребенкой прямо перед головой водителя. Да и вообще, в первых танках, прибывавших с фронта, экипаж гиб не от попадания снаряда, а от травм, которые наносил сам себе из-за неправильного расположения механизмов. У русских совершенно отсутствует чувство эргономики, они мыслят только над тем, как решить боевую задачу. Но тем не менее потом пошли модернизированные машины, где один за другим исправлялись эти недочеты. Но при этом число машин, которые они поставляют на фронт, только растет, и вот итог – они остановили наше наступление, – Карл беспомощно опустил голову на руки, и мне показалось, что он плачет. Я сидел молча, так как идобавить, и к словам Карла я не мог ничего. А он опять припал к кружке с простоквашей и практически осушил ее. Взглянув на меня влажными глазами, продолжил:

– Я знаю, Йежи, что ты теперь напишешь на меня рапорт, что мне требуется отпуск или что меня нужно отправить на фронт за упаднические настроения, и ты будешь прав. Я хочу погибнуть на фронте в одном из лучших немецких танков, чем писать эти бесполезные отчеты о преимуществе оружия рейха. А что я им еще напишу? Что нужно упростить конструкции Т3 и Т4 настолько, чтобы делать в 10 раз больше танков, и нужно выбросить из конструкции все слишком сложное конструктивно? Кто меня послушает? Меня отправят в одну из лечебниц Геринга, где сделают лоботомию как умалишенному, но когда поймут, что я был прав, уже будет очень поздно…

Он сделал паузу и произнес:

– …По-моему, уже поздно, мы упустили этот момент и мы заплатим жестокую цену. Пиши рапорт, Йежи, я умоляю тебя. Я не хочу быть бесполезным, лучше уж танкистом.

– Я не буду писать рапорта, но, если хочешь, может написать Ганс.

– Ты считаешь, что я не прав?

– Ты прав, ты даже не представляешь себе, насколько ты прав, Карл, – я было хотел Карлу рассказать и дальше о его правоте, но в кухню вошел Ганс и прервал наш разговор. Увидев нас двоих с Карлом, Ганс улыбнулся, подошел и сел рядом. Увидев в тарелке Карла овсяную кашу, он сморщился точно так же, как до этого сморщился Карл, и спросил:

– Что это, господа? Мы и тут, что ли, должны жрать эту бурду?

– Успокойтесь, Ганс, это Фредерико приготовил специально для меня, чтобы поправить мое здоровье, для всех он сделал бутерброды с ветчиной на завтрак.

– О, слава богу, а то я уж думал бежать отсюда куда подальше, – шутливо пожаловался Ганс. Он ушел в закуток, где готовил Фредерико, о чем-то с ним поговорил и вернулся с кружкой кофе и тарелкой с бутербродами.

– Фредерико замариновал мясо, которое вчера принес Август, так что обедать мы будем настоящим шашлыком, пожаренным на костре. Сам Фредерико согласился быть ответственным за шашлык, попросил только о помощи ему с углями. Кстати, Карл, хотел спросить твоего разрешения: ребята вчера придумали развлечение сделать что-то вроде катапульты на берегу пруда, ты не будешь возражать?

– Катапульты?

– Ну да, там на берегу пруда забетонированы столбы, я видел однажды такое в парке развлечений, вот вчера придумали взять несколько мощных пружин, связать их вместе и прикрепить к сидению, и можно стрелять человеком в пруд как из рогатки, будет весело.

Карлу явно понравилась идея, которую озвучил Ганс. По крайней мере, это отвлекло его сейчас от мыслей, которые крутились в его голове. Так как он начал живо обсуждать с Гансом, к их обсуждению присоединялись все, кто прибывал в столовую по мере того, как просыпались. Мне стало скучно от этого живого обсуждения, как провести выходной, и я решил прогуляться. Выйдя из столовой, я пошел в сторону платформы, по которой мы приехали. На платформе сейчас не было составов, так как вчера все были разгружены и отправлены, и я пошел по цеху, который сейчас был безлюдным и пустым. Цех напоминал поле боя после войны. Тут и там стояла техника в полуразобранном состоянии, с выложенными железками по кругу. Тут было очень много техники, которой я даже и не видел на картинках, но была та, о которой я знал…

После завтрака все рванули на берег пруда, который вчера мы с Гансом определили как место для отдыха. Я не знаю, как тут отдыхали до нас, возможно, потому что вода была очень холодной, берег был еще не освоен в этом году. И только вторая неделя теплой погоды сейчас и сподвигла для освоения этой территории. Вот чего не отнять у немцев, так это умение подготавливать площадки для отдыха, они подошли к этому вопросу с полной серьезностью. Где-то были найдены косы, и сейчас двое выкашивали траву от берега пруда по всей территории, где трава уже пробила песок, и начали портить пляж. Ганс с Карлом и еще двумя ребятами занимались оборудованием тарзанки. Фредерико с помощниками подготавливал место для приготовления шашлыка. В общем, жизнь на берегу старого пруда просто кипела, и все преображалось. Мне тоже нашлось занятие – мне поручили вопрос организации навеса и стола, и сейчас мы с тремя солдатами пошли в лес, для того чтобы спилить необходимый материал. Доски мы планировали взять с разобранных щитов, которыми укрывали привезенную технику. Спилив несколько некрупных сосен, мы нарезали стойки и вкопали их, потом, соединив перекладинами, мы обшили досками, собрав навес и стол. Получилось неплохо и даже не криво, и сверху мы все это обтянули брезентом цветом хаки. К тому моменту, когда у Фредерико уже была готова первая партия шашлыка, мы подготовили место, где этот шашлык можно было с большим удобством кушать.

Рядом на песчаном пляже ребята растянули волейбольную сетку, которую смастерили из маскировочной, и уже собирались играть в волейбол.

Как только мы закончили импровизированный шатер, его тут же начал накрывать Ганс. Карл же предложил провести испытание получившейся тарзанки и спросил про добровольцев. Добровольцем выступил Август: