Формула

Чунь пожала плечами.

– Я не знать. Просто искать таких, как ты.

– И каких же?

В сущности, я понимаю, о чём речь. Нетребовательных.

На самом деле, – мне ни разу всерьез не пришло в голову заполонить своей особой ТВ или стать президентом чего бы то ни было. Да, я дал втянуть себя в игры Самсонова – и, пожалуй, это даже начинает мне нравиться. Но… как-то отстранённо. И я никак не стремлюсь увидеть себя в первой роли.

Мои походы в прошлое…. Это совсем другая история. Да и здесь я, скорей, наблюдатель. Если вдуматься, странное это занятие – наблюдать тобой же придуманные события.

Впрочем, действительно ли они придуманы? И если так – мной ли?

– И что же ты… что же мы будем делать? У тебя есть план?

Чунь опять развеселилась.

– Ты говорить, как в кино. Плана нет. Пока.

И действительно, куда торопиться? Чего-чего, а времени у нас навалом.

Но не в этой реальности. Здесь у нас имеются посетители, а затем – масса дел. Нечего было шляться полночи невесть где.

Я спрыгнул с кровати, прошлёпал к зеркалу, удовлетворился увиденным. Постучал в дверь, вспомнил, что Зина вышла, и вошёл, не дожидаясь ответа.

Политтехнолог сидел на диване – уже частично одетый и даже достаточно свежий. Увидев меня, он приветственно взмахнул рукой.

– В этом заведении похмеляют?

– Да, но не тем, о чём вы подумали.

Зина внесла два стакана своего фирменного пойла. Штука, доложу вам, удивительная. Как бы она пригодилась мне на протяжении всей жизни – а вот на тебе, попалась в тот момент, когда нужды в ней нет никакой. Тем не менее, пить, в основном, приходится.

– Гадость редкостная, состав держится в секрете. Но минут через двадцать поймёте, в чём дело. Начинать по новой, однако, рекомендуется не раньше, чем через час.

– Через час, или через час двадцать? – Эдгар слегка подавился, но выцедил свою чашу до дна. Зажмурился. Покрутил головой.

– Как будто, мы переходили на ты?

– Ничего не имею против.

Эдгар открыл глаза. Нашёл сигареты, и прикурил практически недрогнувшей рукой. Посмотрел на меня.

– Интересный ты парень, Эдуард. Чем дальше, тем интересней. И, я бы сказал, непонятней.

Я уселся в кресло, снял с ручки пепельницу и подвинул её гостю.

– Вчера ты уже об этом пытался… Чего во мне может быть непонятного?

Эдгар задумался. Судя по глазам, лекарство действовало на него необычно быстро. В общем, опыт и закалка у политтехнолога имелись – и немалые.

– Собственно говоря, непонятно всё. Откуда ты взялся, как попал в команду Самсонова. И, главное, – чем там на самом деле занимаешься.

Не то чтобы раньше Эдгар казался мне дураком. Но тут налицо уже явный перебор. Если и дальше меня продолжат так запросто спаливать, то имеет смысл что-нибудь предпринять. Попросту дистанцироваться из окружения шефа? С другой стороны – что реально они могут мне сделать? И кто вообще поверит?

Если не имеет на службе парней, вроде меня.

– Впрочем, всё это ерунда, – Эдгар отмахнулся. – Я же сюда не журналистское расследование пришёл проводить. Я пришёл продаться. И что-то не пойму, как у меня это получилось.

– Разве это не ответ? – я сделал круговой жест. – Тебе здесь рады. И будут рады ещё больше, когда дойдёт до дела.

– А до него дойдёт?

– Несомненно. Может быть, быстрей, чем мы думаем. Это я по секрету, разумеется. И совсем по большому секрету – с чего ты взял, что тут работают бесплатно?

Эдгар зачем-то посмотрел на часы.

– Ни секунды не сомневался, что это так. Вы же реальные люди. Просто хотел обозначить степень своей готовности. …И когда мне приступать?

– Ты уже приступил. Делать пока ничего не нужно. Главным образом – думать. Потолкаться среди наших. И, пожалуй, занять мой кабинет.

Я оставил поражённого политтехолога. По пути в спальню позвонил Самсонову и изложил свои, свежепришедшие на ум, соображения. Он тоже слегка удивился, но возражать не стал. Что и говорить, в последнее время, мы, похоже, сработались.

Принцессы Чунь Ю в спальне, разумеется, уже не было.

В телефоне запела Сэм Браун. Эта мелодия у меня настроена на Строеву.

Ритка – человек уникальный. Из тех дамочек, что могут дать тебе всеми известными способами, а при следующей встрече вести вполне светскую беседу. И – опять дать, причём способы окажутся другими. Подозреваю, что её девичья фамилия была что-нибудь вроде «Меир». Разумеется, я мог бы разузнать это наверняка – но к чему?

Журналисткой она была классной – всегда на грани фола, что для мямлящей провинциальной печати необычно. По слухам, её не раз зазывали в Москву, но Рита предпочитала быть первой в деревне. Собственно говоря, не вижу, что могло бы ей помешать занять это место в Риме. Со временем, разумеется. Возможно, в этом и заключалась проблема.

В наши ряды она завербовалась запросто; денег не просила, но и не имела привычки отказываться, если их давали.

Судя по звукам, в данный момент Рита находилась за рулём. И крутила его одной рукой, держа в другой телефон. Я машинально зажмурился; образовал вокруг неё кое-какую систему защиты. Это проще, чем оживлять человека внутри смятого автомобиля. И менее травматично для окружающих, которые склонны верить в чудеса, но, по привычке, всегда хотят найти им рациональное объяснение.

– Я надыбала чудесную старушку. Живёт в ржавой «ракушке».

– Бомжовка?

– Не пьёт, если ты это имеешь в виду. Продала квартиру, чтобы купить сыну недостающую почку.

– Естественно, потом он и думать о ней забыл. Кстати, этого хватило?

– Четырёхкомнатную квартиру со всем содержимым. Насчёт сына – что-то вроде этого. Но бабушка не горюет. И весьма популярна среди местных. Таскают ей жратву, ходят посоветоваться.

– Местная отшельница? Очень трогательно. Позвони своему однофамильцу Гольдману. Пусть выдаст денег и подыщет жилплощадь.

– Не уверена, что она так уж этого захочет. Насчёт однофамильца, – ты сука. Я всю жизнь крашу волосы.