Незнакомка

Улица не заканчивалась, а только становилась шире, постепенно исчезли все дома, звёзды и месяц растаяли в плотной стене снега, поднялась сильная метель.

– Где мы?! – Стараясь перекричать вьюгу, проорал Макс.

– Не слышу!

– Я спрашиваю, где мы едем?! – Он уже кричал ей прямо в ухо.

– В степи какой-то! Нравится?!

– Не особо! Глаза сводит!

– Так закрой!

Он закрыл глаза, ветер стих, а когда снова открыл, они уже катили вдоль чудесного бульвара, в привычном окружении старой городской застройки.

Ника тормознула повозку, рассчиталась с кучером, высыпав целую горсть монет в его увесистую лапу. Кучер так раскланялся в благодарности, что едва не свалился с облучка.

Когда они отошли на уже приличное расстояние, Макс обернулся, кучер снова начал кланяться

– Ты сколько ему отвалила?

– А хрен знает, я не считала, сколько было монет, столько и сыпанула.

– Золотых?

– Наверное, вроде жёлтенькие были, – вдруг Ника остановилась, поправила ему шарф и застегнула молнию пуховика до упора, – Что-то Вы хрипите, батенька, видать, со снегом переусердствовали. Надо подлечиться, – она взяла его под руку и привела в какую-то забегаловку.

Замёрзшие гулёны спустились по крутой лестнице в полуподвальное помещение. Внутри было шумно, основательно накурено, но запаху жаренной колбасы эта вонь не помешала добраться до ноздрей Макса. Он жадно сглотнул слюну, мысленно расправляясь с колбаской, да ещё с картошечкой румяной в укропчике. Ника потянула его за рукав к свободному столику у окна. Они сняли верхнюю одежду, повесили на рогатую вешалку и приземлились на массивные табуреты.

– Макс, открой окно, дышать нечем.

Он отдёрнул грязно-жёлтую шторку и растерянно уставился на грунт.

– Ника, здесь земля.

– Открой форточку.

Макс, пожал плечами и полез на усыпанный дохлыми мухами подоконник, чтобы дотянуться до шпингалета. С трудом справившись с присохшей задвижкой, раскрасневшийся от натуги, плюхнулся обратно на табурет. Потянуло свежем воздухом.

Работники кабачка упорно игнорировали столик чудаковатых гостей. Вероника громко окликнула взъерошенного парня в затрапезном фартуке. Когда она делала заказ, взъерошенный постоянно косился на распахнутою форточку, кривя губу.

Принесли графинчик водочки и расстегаи с рыбой. Макс порывался заказать колбасы, но встретившись с осуждающем взглядом своей спутницы, резко передумал, да и румяные лодочки выглядели достаточно аппетитно. Он взял пирожок, только куснул и в этот момент истошно заголосили пьяные бабы, затянув похабную песню. Ника постучала ноготком по рюмке, Макс спохватился и с пирожком в зубах налил им ледяной водки. Она залпом выпила и снова уставилась в окно, он тоже опрокинул рюмку и сразу же закашлялся, жадно хватая воздух из форточки. Нике было не по себе, он заметил, что её плечи постоянно вздрагивают, а ресницы надолго опускаются, и не хотят подниматься. Ей явно не нравилось быть здесь, но он опасался тормошить её, докучать вопросами, помня взбалмошный норов загадочной феи. Макс перевёл блуждающий взгляд на сводчатый потолок, утонувшего глубоко в земле, на целый этаж, а может и больше приличного с виду дома. Подвал, в котором они сейчас выпивали, вряд ли таковым являлся изначально. Размеры окон, декорация перекрытий, говорили об обратном. Когда-то это был первый этаж, а может и второй, кто теперь скажет? Может там в углу играли на рояле, а у той стены стояли стеллажи, набитые умными книгами?       Или вовсе, прямо по центру, в свете хрустальной люстры кружили вальс статные кавалеры в щегольских нарядах и кисейные барышни, в накрахмаленных пышных платьях, сияющих девственной чистотой. Сегодня иначе, грустный и гнусный, циничный разворот на сто восемьдесят градусов, будто на милую картину выплеснули ведро с помоями. Едкий дым выедал глаза. Макс пару раз сильно моргнул, зрение частично вернулось. Ему порядком надоело щуриться на сизое плотное марево. От громких криков заныли уши, от воплей, звона посуды, щемило сердце. Чтобы добить его душу окончательно, разнузданную песню подхватили пьяные грубые голоса, к противному вою баб добавился чавкающий хрип мужиков. За соседнем столиком громкий разговор начал перерастать в драку. На Нику свалилась вешалка, она испуганно сжалась, как крохотный котёнок и зажмурилась. Макс вскочил, сгрёб в охапку их одежду и поволок Нику к выходу. Она на мгновение остановилась и швырнула на столик целковый, на пороге Макс обернулся, серебряная монетка продолжала весело танцевать, постукивая о графин.

– Ника, а почему ты сама не предложила уйти? – Прервал долгое молчание Макс, они уже минут двадцать шли по бульвару, рука об руку, но не разговаривали.

– Я хотела, чтобы ты решил.

– А зачем мы вообще туда зашли? Ты же наверняка знала с чем мы столкнёмся?

– Откуда? Просто хотела, чтобы ты горло прогрел, – она подцепила мыском сапога кусок льда и швырнула под лавочку, – Я не понимаю, почему людям нравиться такие клоаки? Ты видел их морды? Они же на свиней похожи, даже хрюкали так же. А те бабы? Разве можно их женщинами назвать? Таких поэты возвышают? Столько красоты вокруг, оглянись! Какие пятна цвета! Каждый метр, например, вот этот бульвар достоин полотна. Я вот постоянно задаюсь вопросом, а во чтобы человечество превратилось, если бы чудиков не было.

– Чудиков?

– Ну, художников, поэтов, писателей, – Ника махнула рукой на великолепное усеянное лепниной здание, – архитекторов, вот таких, как этот, а не тех, что коробок налепили, больше на ульи похожие. И чем дольше размышляю, тем ярче понимаю, что вся эта суета мирская – это просто грязный холст, который надо замазюкать краской сочной, да пожирнее. Так что мазюкай, Макс, не стесняйся.

– Да я не умею рисовать-то.

– Умеешь, только словами, это тоже самое, те же пятна, так нужные вашему миру.

Опять её загадочная оговорочка: «вашему миру»

Через час шатания по широким бульварам, Ника пожаловалась, что она замёрзла и хочет домой, до которого, по её словам, оставалось минут сорок пути. Макс блеснул идеей вызвать такси, но вызвал лишь улыбку на порозовевшем личике спутницы. Она прыснула на него клубочком пара и свернула в узкий переулок:

– Наискосок в два раза быстрее. Под ноги смотри, а то ненароком забулдыгу придавишь или кошку.

Полезное наставление Макс проигнорировал, он любовался только ею и вскользь густо покрытыми инеем бурыми кирпичными стенами, что и стало причиной неоднократного падения.

Момент, как они проскочили в арку её двора, он благополучно упустил, зато в подъезд шагнул вполне осмысленно

Она остановила его:

– Макс, я устала, да и светает уже, тебе тоже спать пора. Сказка закончилась, – Ника мельком поцеловала его в щёку, бросила дежурное «до встречи» и скрылась за шершавой дверью, однако вскоре сразу вышла, – Вот я растяпа, забыла тебе подарок подарить.

– Так и я не подарил, – Макс театрально схватился за голову и заохал, – Болван неотёсанный, сельский олух…

– Мальчик, не сокрушайся, ты мне ночь незабываемую устроил. Зарядил позитивом на год вперёд

– Я?

– Ты, ты, – Ника потыкала кулачком ему в грудь, – Кто же ещё? На вот, держи кольцо, – она стянула бронзовую печатку со своего тоненького пальчика и положила на его ладонь:

– Смотри, не потеряй… болван…

Макс проводил любовь взглядом, сжал ладонь, побоявшись надеть подарок на улице, вдруг кольцо в снег упадёт и, так и пошёл до самого дома, с тиснутым до боли кулаком, будто грозил невидимым грабителям и прочим нехорошим представителям человечества. Он даже попал в конфузную ситуацию, когда пытался открыть дверь своей квартиры, потому что левой рукой, сначала долго не мог достать ключи из правого кармана, потом не получалось попасть в замочную скважину, и, только спустя полчаса неравного сражения, всё же ввалился в прихожую и с помощью левой руки наконец-таки разжал правый кулак и трепетно положил кольцо на тумбочку с громким выдохом.

Уснул моментально, стоило голове коснуться подушки, лишь пару раз успел мысленно обнять Веронику и тотчас отрубился.

Очнулся около пяти вечера, за окном снова темно. Макс потянулся за смартфоном, открыл папку с фотками и… тот единственный снимок, который Вероника позволила ему сделать исчез.

– Мне что, всё приснилось? – сердце затрепыхалось, Макс вскочил и скользя носками по ламинату, больно ударившись мыском о порог, влетел в прихожую, несколько раз хлопнул ладонью по стене, пока не попал по переключателю, и как только вспыхнул свет, вцепился в бронзовую печатку, как тонущий за спасательный круг.

– На месте! На месте! – Макс, жадно целуя кольцо, уселся на пыльный половичок, прямо поверх мокрых ботинок. В прихожей было темновато, но он смог разглядеть причудливую вязь на печатке. Тонкий узор, переплетался с таинственными буквами, строчки бежали по спирали, ныряли на внутреннюю сторону, выныривали обратно, замыкаясь в магический круг. Макс примерил печатку на указательный палец, вспомнив, что так носила Ника, но оно застряло на первой фаланге. Пришлось хорошенько послюнявить мизинец. Потянул кольцо, оно даже не сдвинулось с места, прилипло на мертво:

– Вот и хорошо, точно не потеряю, – Макс ещё раз приложил дорогой подарок к губам и пошёл ставить чайник.

Набодяжил большую кружку кофе, сделал внушительный глоток и отломил квадратик горького шоколада. После знакомства с Вероникой, другого шоколада в его доме не водилось. Потрогал мизинец, опасаясь, что тот опухнет от такого плотного бронзового объятия, но с удивлением обнаружил, что кольцо не вызывает ощущение дискомфорта, хотя и сидит, как влитое. Чудеса продолжались. Признаться, холодная логика, сухая реальность постоянно нашёптывали ему, что он себе всё навыдумывал, нафантазировал, мол, это игра больного воображения, лекарство от одиночества. Макс гнал эти здравые рассуждения, а сейчас, когда есть кольцо, когда он в оранжевом свитере, ему стало легче сопротивляться чёрствой действительности.

Через час Макс уже проходил мимо того самого магазина, где они покупали просекко. Перебежал дорогу и остолбенел, арки двора не было, он упёрся в стену серого дома, довольно старого, с красивым декором, изящными балконами, но арки не было! Макс заметался из стороны в сторону, обогнул дом, но и там ничего похожего. Запыхавшийся и абсолютно потерянный, он обречённо уселся на слизкие, ледяные ступени и уставился затянутыми пеленой слёз глазами на красную вывеску «их» магазина. Качаясь, постоянно теребя печатку, Макс бубнил её имя, всхлипывая и сокрушаясь, рискуя задохнуться от горечи потери.