Незнакомка

– Так точно, всё что изволите.

Бред какой-то, он схватил первый попавшийся пирожок, раскусил – рыба. Взял второй – рыба, полез на другую сторону блюда – опять рыба.

– Так все ваши пирожки только с рыбой!

– Нет, есть ещё с вишней, вон там, – она кивнула на дальний край стола.

– А с мясом почему нет?

Повариха округлила глаза, обретя ещё большее сходство с коровой:

– Кто ж нынче мясо то ест? Мы что, волки что ли? Ну шутник Вы, вот умора, – она заржала, схватила супницу и скрылась за кулисами.

Когда он покончил с щами, выбежал крохотный поварёнок, тоже в огромном колпаке, водрузил перед ним фаянсовую фондю-карусель с расплавленным сыром, мисочками с гренками из ржаного и пшеничного хлеба, сухариками и кубиками багета.

– Сыр! – пискнул мальчик и смылся восвояси.

Макс, макая в сыр, наколотый на длиннющую двухрожковую вилку очередной кусочек хлеба, обратил внимание, что возле его возвышения выстроилась очередь молоденьких девах, оживлённо спорящих и истерично машущих веерами.

Он, по обыкновению, подозвал к себе виночерпию, щёлкнув пальцами:

– Милочка, а что за суета, куда очередь? О чём спорят то?

– Не куда, а к кому, – брякнула полуголая, доливая в бокал гранатовый нектар.

– Так к кому же?

– К Вам, Ваша светлость, а спорят кому первой с вами танцевать.

– Танцевать? Со мной? Какая им радость с того? – Макс испуганно глянул на таращащихся на него красавиц.

– Так-то награда большая, удача, нечасто Вас так увидеть можно… в живую, а тут ещё и потрогать, – виночерпия робко коснулась его плеча, с глубоким придыханием.

От смущения Макс вздрогнул, гренка упала на пол, пушистый писец быстро схватил её и сиганул за кулисы.

– Писец?!

– Шпиц! – рявкнула полуголая и спросила, – танцевать изволите?

– Я не умею, никогда не пробовал.

– Все не умеют, но танцуют. Стряхните жирок, Ваша светлость, уважьте интерес барышень.

Макс и правда никогда не танцевал, даже в школе. Прятался в тени от одноклассниц, хотя мог и не прятаться, кому он нужен, растяпа, а тут такой интерес, ажиотаж, вокруг его никчёмной персоны. Не имея никакого опыта обольщения, на полусогнутых коленях, он с трудом вылез из-за стола и поковылял к самому краю сцены. Девахи заткнулись и подались вперёд, так часто хлопая ресницами, что поднялся ветер. Макс спрыгнул вниз, естественно, едва не упав и тут же налетел на широкий открытый бюст одной из модниц. Уткнувшись носом в глубокою ложбинку, пахнущую розами, он вконец потерялся, а когда очнулся, уже кружился на заплетающихся ногах. Девушка, звеня смехом, так его раскрутила, что ему почудилось, будто он едет в метро, прилипнув лбом к стеклу дверей, рассматривая огни тоннеля. Мелькали люстры, лица, музыканты. И вдруг, нахлынуло счастье, отыскалось то чувство, которое он потерял ещё за долго до побега матери. Нет, конечно, радость возникала в нём иногда, особенно в моменты работы над книгами, но здесь, сейчас, она проявлялась острее, жарче, чище, не попачканная слякотью разочарования. Макс улыбнулся девушке в ответ, сделал ещё пару кругов и схватил другую, не менее очаровательную партнёршу, потом следующую и следующую. Почувствовав усталость, набравшись наглости, он позвал девиц за свой стол. Сидя в окружении ослепительного гарема, он пребывал в таком блаженстве, что вовсе забыл о своей зажатости и долбаных комплексах. Цепи рухнули, жалобно лязгая под каблучками красавиц.

Принесли исполинский торт, многоэтажный, с забавными марципановыми фигурками зверушек, елочек и цветочков. Тортяра был таким огромным, что пришлось убрать всё лишнее со стола, оставив только алые чашки на блюдцах и тарелки с десертными вилками.

Макс постучал вилкой по чашке:

– Слушайте анекдот: Волочкова выпустила новую книгу – «Я и бал». Девочки, подскажите, как прилично спросить эту книгу в магазине?

Барышни вспыхнули румянцем, прячась за веера, повисло томительное молчание, Максу сделалось стыдно, он начал жалеть, что распустил неловкий язык, но вдруг одна из красавиц, та, что постарше, прыснула смехом, а потом и все остальные залились. Он вновь воспрял, подцепил злосчастную цепь мыском ботинка и отшвырнул ещё дальше, и начал сыпать анекдотами и байками из жизни своей и услышанных. В общем, его шероховатый язык нашёл подход к этим нежным ушкам, увешенными шикарными серьгами.

Особо раскрасневшаяся деваха, слизывая крем с губы, прислонилась к его плечу и мягко подтолкнув локотком шепнула:

– Максим, а не кажется ли Вам, что время проветриться? – и, пока он тормозил, взяла его под руку и вывела из-за стола.

Они нырнули за тяжёлую портьеру и очутились в узком проходе, с редкими факелами на стенах. Он послушно следовал за призрачной тенью девушки, почти не видя её силуэт, ориентируясь на шорох платья. Сделав бесчисленное число поворотов, парочка оказалась в полутёмном будуаре, больше смахивающем на игрушечную комнату кукольной принцессы. Сводчатый потолок, синие обои, золотая вязь, слабый свет от камина, облицованного ониксом пастельно-зелёного цвета, картины, вазы, резное трюмо, статуэтки из слоновой кости.

Чувственный интерьер вскружил Максу голову, а когда он присел на широченную кровать с балдахином, то сразу же начал тонуть, погружаясь всё ниже и воспаряя всё выше. Спутница оставила его на минуту, обещая вернуться. Он откинулся на спину и с наслаждением, предвкушая много большего, закрыл глаза. На кровать прыгнула кошка и приятно заурчала. Окутало бархатное тепло.

– Золушка, просыпайся, – кто-то тормошил его за ногу, – Новый год проспишь, – этот кто-то пощекотал ему пятку.

Макс открыл глаза: у дивана стояла Вероника, улыбаясь во весь рот:

– Выспался, Соня? Как сон?

Ника переоделась, теперь она выглядела ещё шикарней. Густые волосы зачёсаны на верх, прихваченные инкрустированным мерцающими камешками крабиком. Пружинки-локоны ниспадают на нежные щёчки, в ушах жёлтые серёжки-полумесяцы, вечернее маковое платье с глубоким вырезом, туфли на высоком каблуке с тонкими ремешками вокруг хрупких щиколоток. В её облике всё изменилось, от прежнего образа остался только кулон, покачивающийся, как луна над холмами.

– Макс, язык проглотил? Пошли, – она развернулась и вышла, он успел оценить ещё более глубокий разрез платья на её спине.

Соня встал, и поспешил за ней.

– Мне как-то не ловко в своём прикиде, ты в таком наряде, а я вот в этом, – он оттянул рукав юзаного свитера в катышках и зацепках, – Мне бы… – Макс не успел закончить мысль, так, как только теперь заметил разительные перемены, случившиеся на кухне. Ну, во-первых, она стала больше раза в три, а то и четыре, во-вторых, стол был уже овальный, изысканно сервированный, плюгавенький диванчик превратился в кожаную раковину, человек на пять, всюду завихренистые подсвечники, салфеточки, зайчики, пингвинчики, целый плюшевый зоопарк.

– Ну, так сходи, переоденься, – ответила ему Вероника, вернув его в беседу.

– Куда?

– В комнату, в шкафу поищи, там полно всего.

– Там же нет шкафа.

– Есть, если приглядеться. Возьми свечку побольше, а лучше две.

Макс вернулся в комнату и, к своему удивлению, обнаружил здоровенный шкаф, а дивана уже не было. Он не хотел сильно выпендриваться, поэтому сразу отмёл в сторону напыщенные смокинги и фраки, а просто одел свежую белую футболку и оливковый кардиган на пуговицах. Уже закрыл створку, но вспомнил что от окон прилично сквозило, а у Ники спина голая. Покопавшись в тряпье, наткнулся на зелёный кашемировый палантин и довольный зашаркал обратно на кухню.

Вероника оценивающе осмотрела его:

– Ну, не фонтан, но сойдёт, а палантин то зачем?

– Ну, от окна сифонит, а ты там сидишь, ну, я и подумал, мол…

Ника одарила его улыбкой, встала, подошла и повернулась оголённой спиной, подставляя белоснежные плечи. Макс осторожно укрыл девушку палантином, уставившись на изящную шею, а как она благоухала, как жасминовый куст.

Почудилась скамейка, сквер и поцелуй под пледом но?чи, их губы против полумер и руки тоже очень против.

– Давай дёрнем по бокальчику, Старый год проводим, открывай «Просекко», – Ника подмигнула ему и провела пальчиком, тем самым, с бронзовым кольцом, по ободку фужера.