Мое земное воплощение. Миссия «Любовь»

Различают четыре фазы. Фаза «притяжения» начинается с выработки лимбической системой феромонов, к ним добавляются тестостерон или эстроген, плюс оксид азота. Этот «суп» вызывает влечение. Вторая фаза: если чувства взаимны – живешь как на амфетаминах, если нет – страдаешь, как Шекспировский герой. За это отвечают дофамин, адреналин, норадреналин, фенилэтиламин, серотонин. Третья фаза «привязанность» – это любовь в классическом понимании. Наслаждение, без страха расставания (если нет психологических травм и расстройств личности), выделяется окситоцин, эндорфины и вазопрессин. Если наступает фаза «расставания» – падает уровень серотонина и эндорфинов.

Субличности делают музыку громче, чтобы заглушить этот научный бубнеж от моего внутреннего Профессора Душнилы. Заснеженный Новосибирск вдруг становится уютным. Еду по самой длинной улице в мире, улыбаюсь тому, что это не оборот речи, а факт. Красный проспект занесен в Книгу рекордов Гиннесса, 6947 метров сибирских сугробов. Ловлю себя на мысли, что не сравнила этот нелепый, по меркам Вселенной, отрезок с масштабом IC1101.

Доверять.

Мой поворот на площади Калинина направо в сторону дома, хочется музыки, горячей ванны и доброго кино. Завтра знакомство мамы с моим первым парнем, пусть он и не настоящий.

Глава 12. 3 декабря. Знакомство.

Утро наступает слишком рано, я оказываюсь не готова к этому дню. Ни кофе, ни душ, ни музыка не помогают. Так бывает перед новым шагом. Мелкая дрожь в теле означает изменение вибраций, я действительно перехожу на другую линию реальности. Улыбаюсь этому осознанию и посильнее укутываюсь в пушистый кардиган. Переход невозможно ускорить, перепрыгнуть или проигнорировать, только прожить насквозь. Чем выше уровень осознанности, прости Господи, за такое затасканное слово, тем проще. Множественные интеллекты, способность к рефлексии, чувствование тела и умение общаться с бессознательным. Что я могу ощущать на уровне тела? Расширение, тепло, зажим, подвижность, сдавленность, дрожь, зуд. Какие при этом эмоции? Интерес, доверие, радость, тревога, раздражение, воодушевление. Что я думаю, какие приходят образы, какие ассоциации они вызывают? Какие при этом мысли? Четыре основные точки внимания: тело, мысли, эмоции, образы.

Кто снова пустил Профессора Душнилу? «Откройте окна!» – кричит Жириновский, остальные с ним согласны. Тяжело быть Душнилой в современном обществе и даже в собственной личности. Улыбаюсь этим мыслям, выдыхаю.

Рабочий день проходит как в тумане, стараюсь не думать о предстоящем вечере, но назойливые мысли липнут даже к снимкам МРТ мозга. Как в тесте Роршаха, вижу не височную долю, а выражение лица мамы, когда мы с двухметровым красавцем заявимся на чай.

Вечер неизбежно наступает, мое напряжение становится гуще сметаны. К моменту, когда доезжаю до отеля, сметана превращается в твердеющий бетон. На заднем сидении – букет белых роз. Этой женщине невозможно угодить, поэтому я взяла самое простое. Сибирские -29 «за бортом», в салоне включены все возможные подогревы, но меня трясет. Знаю, что это попытка симпатической системы освободиться от напряжения. Успокаивать ее сейчас не нужно, наоборот еще больше подвигаться. Паркуюсь на соседней улице, чтобы пройтись. Холод отлично прочищает мозги. Накидываю дубленку, поскальзываюсь, чертыхаясь, бреду по сугробам. Дышу.

Замерзшими пальцами набираю «выходи». Светофоры, уставшие люди, прожекторы фар – словно театр. Большое представление под названием «жизнь на Земле». Дышу.

Облака темным пятном цепляются за крыши, как потолок натянутого циркового шатра. И у каждого из нас своя роль. Дышу.

В моем старом сценарии отношения с матерью – точка роста, источник мотивации, испытание на прочность. Но не все так плохо. Не самый тяжелый сценарий. И я могу его менять. Выдох. Могу.

– Не замерзла? – врывается теплым баритоном. Хочу по привычке сказать «нет», но говорю «немного». Серые глаза теплеют. – Время еще есть? Возьмем кофе? – Взглядом Ник указывает в сторону кафе в начале улицы. В четыре длинные ноги преодолеваем расстояние за минуту. Ник подает мне руку, чтобы спуститься по лестнице в подвальный этаж. Моя холодная ладонь тонет в его, как в теплом облаке. Ощущение растворяется, когда он медленно забирает руку, открывая двери в помещение кафе. Ник заказывает капучино с карамельным сиропом, в этот раз я прошу то же самое.

– Волнуешься? – замечая мое состояние, спрашивает он, пока ждем заказ. Утвердительно киваю, продолжая рассматривать носки своих сапог. – Что может пойти не так? – Ник немного наклоняет голову, чтобы поймать мой взгляд и направить в свою сторону. Соглашаюсь на это. И задумчиво отвечаю на вопрос:

– Ощущается как прыжок с парашюта. Еще не знаешь, как это будет, но на всякий случай боишься. Заранее готовлюсь к самому худшему. Страх неизвестности.

– С тобой опытный инструктор. – Улыбка, которая не может не свести с ума. В ней есть что-то непосредственное и одновременно с этим соблазнительное. Хищник с мягкой шерсткой, который играет с клубком и мурчит на коленках. Но тигр не станет домашним котом, у них разная природа.

– Надо предупредить, что мы едем, – стараюсь звучать максимально нейтрально, чтобы он не подумал, что его тигриные уловки сработали. Достаю из сумки телефон. Слушаю гудки, разглядывая меню на стене. – Мам, привет. Могу заехать на чай? Ненадолго. Через минут 15. Не предупреждала. Да, это невежливо. Я не одна. С мужчиной. Мам?

Молчание этой женщины случается только когда она бросает трубку или манипулирует игнором. Обычно ей всегда есть, что сказать.

«Приезжайте» и гудки на том конце. Вот и поговорили. Не было ни одного раза, когда бы я почувствовала, что она ждет меня дома. Попытка заслужить любовь родителей очень частая внутренняя мотивация, но, к сожалению, не приводящая ни к чему хорошему.

– Все будет хорошо. Обещаю. – Большая рука мягко касается моего плеча и, кажется, время останавливается.

– Хочешь, я поведу? – спрашивает Ник, когда мы подходим к машине. Молча даю ему ключи. Это не самая плохая идея, учитывая мое растерянное состояние. «Эмоции – это нормально», – успокаивает меня внутренний мудрец. Он похож на Дамблдора, только одежда попроще. Мысленно соглашаюсь со стариком. Даже у самых проработанных и осознанных бывают переживания, как у самых спортивных и здоровых – понос. Чувствовать – это опыт, который душа может получить только в физическом теле. Холод, боль, тепло, наслаждение – чем выше чувствительность, тем больше оттенков. Гнев, разочарование, признательность, воодушевление – продукты психики, ее функции. Если человек ничего не чувствует – это не сила, а «замороженность», разрыв между сознанием и бессознательным. Неумение определять эмоции и говорить о них. Алекситимия – (от др.-греч. ? – приставка с отрицательным значением, ????? – слово, ????? – чувство, букв. – «без слов для чувств») – затруднения в понимании, передаче, словесном описании своего состояния. Жириновский дает по лбу Профессору и недовольно садится в машину, этой части меня не нравится идея передачи управления какому-то «проходимцу». Где Высшее Я, когда оно так необходимо?

– Что слушаешь? – Ник отодвигает кресло, настраивает зеркала и нажимает «play». Мягкими рифами салон заполняет Sabrina Claudio – Stand Still. Он утвердительно кивает в такт, и выезжает на Красный проспект.

«Time stands still, while we stand here, I don’t wanna fight you, I need the same as you»[1 - Время остановилось, пока мы здесь, я не хочу бороться с тобой, я хочу того же, что и ты]. Самая длинная улица становится еще длиннее, фонари размазывают желтый свет по грязному снегу. «Я тоже хочу доверия, я тоже хочу быть вместе», – слишком синхронично, слишком откровенно, слишком правдиво. Внутренняя Богиня уже разделась, Жириновский требует переключить эту срамоту и я почти поддаюсь на его уговоры. Но из темного угла моей личности выползает грязное нечто. Это субличность, отвечающая за романтические отношения с мужчиной, она была отправлена в ссылку еще в старших классах, потому что только мешала своими нереалистичным ожиданиями. Нечто дрожит, шипит как зверь и передвигается на четвереньках. Богиня вызывается позаботиться о ней, а навигатор сообщает, что мы прибыли на место назначения.

Лифт прижимает нас ближе друг к другу. Меня укутывает древесный парфюм, вызывая легкую дрожь. Ник надел черное худи, пальто, джинсы и кеды. Он во всем выглядит как дорогой автомобиль – даже под слоем пыли виден лоск. Медовая кожа, длинные ресницы, глаза цвета новосибирского неба. Он мулат, но черты скорее арабские. Точный подбородок, ровный нос, щетина. Но дело не в его внешности, эта дрожь просто – последствие выработки гормонов, будь они неладны. Шестой этаж налево, звонок.

Дверь распахивается, выплескивая на нас свет и запах хлорки. Эта женщина моет пол каждый день, в квартире идеальная чистота, ее помешательство на уборке почти достигло критериев Обсессивно Компульсивного Расстройства.

Пока мы поднимались, я успела предупредить Ника об этом, чтобы он был готов к комментариям с ее стороны. Женщина среднего роста, каштановые волосы зачесаны назад, между бровями глубокая рытвина от постоянного недовольства. Она не улыбается, не здоровается в ответ на наше приветствие. Указывает на приготовленные у порога тапки и скрывается за дверью на кухню.

– Это тебе, – протягиваю букет роз, не ожидая реакции. Она молча достает и ставит у раковины вазу.

– В следующий раз не трать деньги на веники, – ледяным тоном чеканит женщина с кухонными ножницами в руках.

– Мам, это Ник, – представляю его и не могу не улыбнуться странности момента. Его идеальная фигура выглядит в квартире, где я выросла, чужеродно. Он как будто из другого мира, но не как я, из IC1101, а из другой реальности здесь, на Земле. И вот параллельные пересеклись. Маловероятно, непостижимо, неожиданно.

– А нормальное имя есть? – так же холодно спрашивает эта женщина и я каменею от растерянности.

– Я Николай, Коля. Просто со школы приклеилось Ник. Прозвище такое, – широко улыбается он, показывая идеальные зубы.

– Ты что, собака, чтобы иметь прозвище? – спрашивают губы-ниточки. Ник молча улыбается. Каким бы он ни был обаятельным, Доктор Токсичных наук в деле. – К чаю только вафли. Еще позже бы позвонила, – под аккомпанемент бурлящего чайника бубнит она. Мы оба просто стоим и улыбаемся. Он понял тактику – чем меньше скажешь, тем меньше получишь. – Что стоите? Вам особое приглашение нужно? – раздраженно бросает она и начинает разливать чай. Мы послушно садимся. – Руки идите вымойте сначала, микробами трясут, – вдруг гавкает недовольный рот и мы оба, как нашкодившие дети, выскакиваем из кухни.

Ник следует за мной в ванную, здесь аромат хлорки усиливается и я задерживаю дыхание. Чувствую напряжение, нам есть что сказать, но мы боимся быть услышанными, поэтому просто моем руки. Обмениваемся многозначительным взглядом, серые глаза как бы говорят «мне жаль», а я отвечаю зелеными «мне тоже». Ему жаль, что гениальный план «понравится родителям» рассыпается на части. Мне – что втянула его в это.

– Она хорошо зарабатывает, – вдруг, прерывая хруст вафли, выдает эта женщина. Ник поднимает голову и перестает жевать. – Может тебя обеспечить, у нее денег куры не клюют, – продолжает она странный монолог.

Красивая мужская голова кивает еще более растерянно и выдавливает подобие улыбки. Я решаю просто молчать. Потому что нет ничего, на что она не найдет саркастичного или уничижительного замечания.

– Не знаю, зачем тебе она. – Жест головой в мою сторону, с выражением лица, которое даже помойная крыса не заслуживает. – Но если у вас серьезно, то не тяните. Она уже старородящая.

Я почти выплевываю чай, Ник делает вид, что внимательно слушает. Эта женщина деловито берет чашку, оттопыривая мизинец и одаривает меня неодобрительным взглядом.

Если бы я не помнила своей природы, родного мира и прошлых воплощений, заработала бы длинный список психических расстройств. Прикрываясь заботой, эта женщина запирала меня в комнате и не разрешала выйти даже в туалет. За проступки, конечно, например, за четверку или за то, что недостаточно хорошо постирала свое постельное белье. В 10 лет. Чувствую, как триггер ее взгляда цепляет болезненные воспоминания и глаза становятся мокрыми. Как же это непросто, как же это по-человечески, как несправедливо. Я просто хочу домой.

Ник замечает мое состояние. Одним глотком допивает чай и нежно касается середины спины.

– Людмила Сергеевна, спасибо за гостеприимство, извините, что без предупреждения и поздно. Мы поедем, завтра на работу. Спасибо за чай. – Кажется, он даже немного кланяется, не отпуская меня.

– Мне ваши шашни неинтересны, можете больше не приезжать. Свадьбу, конечно, не надо – не хватало еще дармоедов кормить. Просто распишитесь и сообщите.

Она дожидается, пока мы одеваемся и закрывает дверь. Хлопок и нас проглатывает темнота. Ник на ощупь находит кнопку лифта, она загорается как светлячок в ночи. Мы стоим в тишине и это молчание о многом. Вытираю ползущую вниз слезу. Большие руки притягивают ближе, зарываясь носом в теплую кофту с древесным ароматом. И выдыхаю. Слезы просто льются и я позволяю им быть.

– Ты была права, она невероятная, – мягко доносится сверху и это так двусмысленно и мило, что мы оба заливаемся смехом. Двери лифта разъезжаются, освещая силуэты, несколько секунд стоим просто глядя друг на друга. Я прерываю эту игру в гляделки:

– Поехали.

Ник останавливает закрывающиеся двери большой ладонью, пропускает меня вперед.

Садимся в машину, я снова на пассажирском, субличности сбились в кучку и молчат, они всегда тихие после общения с этой женщиной.

– Поехали ко мне, – неожиданно для себя предлагаю я.

Ник молча находит в навигаторе «дом» и сворачивает с самой длинной в мире улицы.

Глава 13. 4 декабря. Изменения.

Останавливаю настойчиво дребезжащий по тумбе телефон. Утро. Пора на работу. Голова-гиря, тело-вата, обрывками в сознании прыгают картинки вечера. Вот мы едем ко мне, заходим в квартиру. Ник говорит, что у меня уютно. Я знаю. Сразу иду к винному холодильнику, достаю самую дорогую бутылку бароло. Знаю, что потом пожалею. И не зря. Достаю бокалы, делаю глоток, не дав вину подышать. Зря. Ник находит в пустом холодильнике сыр и заказывает пиццу. Включаю биокамин, Never Enough в исполнении Black Atlass, и мы усаживаемся на пол с бокалами. Много говорим. О родителях, школе, сожалениях и надеждах. Он перестает быть идеальной картинкой, обретая глубину. За уверенностью скрывается маленький Коля, который никогда и нигде не чувствовал себя частью общества. В России на него показывали пальцем из-за цвета кожи, в Америке отличался воспитанием, менталитетом и ценностями. «Чужой», как в песне Стинга. Мы съели пиццу, открыли вторую бутылку бароло дешевле. Очень зря. Мне было одновременно спокойно и тревожно, потому что первая встреча с мамой прошла. Но мысль о том, что когда-то придется объяснять наше расставание – сводила кости. Мы еще говорили о музыке, фильмах и культуре. Потом открыли третью бутылку Pino Grigio. Очень, очень зря. А что было потом?