Белая нить

К её залитым кровью щекам прилипли волосы, когда она слизнула с него кровь и скрылась во тьме за поворотом.

Видимо, некоего огневика растрясли, – рассудил Аспарагус. Отогнав тревоги, он немного выждал, затем скользнул в пещеру и проглотил вздох. Зверски истерзанные существа, схороненные там, были ему знакомы. Он наткнулся на сослуживцев, соратников Каладиума – Птериса и Клематиса. У одного не доставало кисти, левая половина тела превратилась в крошево, ощерившееся костями. Другой выглядел краше. Но и его знатно искромсали, трудясь урвать кусок пожирнее.

Огни свечей плясали на огрызках плоти, выхватывая из кровавого месива отблески мяса и прожилок.

Всё обрело смысл: и неожиданные податливость и откровения Каладиума, и его недавняя ссора с Азалией.

– Боги, – Аспарагус выдохнул сквозь стиснутые зубы. Мнилось, давно очерствевшее сердце застучало часто-часто, как у до смерти перепуганного силина. – Почему они? Не понимаю.

– Ты и правда не понимаешь? – просвистел за плечом шепот, сопровождаемый цокотом каблуков.

– Прости мою неосведомленность. – Он поглядел через плечо. Азалия уже стояла на пороге, неподвижная, как манекен. – На объяснения Каладиум не расщедрился, вдобавок ныне он и сам потрясен. Птерис и Клематис…

– Вершили для меня правосудие, – кивнула она. – Помогали. Но преданность мне доныне не умаляет их былых провинностей. Цепь роковых случайностей написала историю моей жизни, Аспарагус. Выборы, невежество и стремления тех, кто губил меня, отравлял существование на протяжении долгих лет. Полудурок-лекарь, посыльный, отец, брат, хранители…

– Стальные воины? – уточнил Аспарагус. Неспешное смыкание век служило подтверждением. – Поясни.

– Сражение близ Морионовых скал. – Голос Азалии огрубел, кромсая, как осколки стекла. – Припоминаешь? Стражи Эониума и Ваухана убили моих кровных детей. Не знаю, кто именно. До океанид мне не добраться. Пока что. Но лесным я отомстила. Почти всем. Клематису и Птерису в том числе.

– Почти?..

– Не догадываешься, кто из приговоренных до сих пор дышит?

– Антуриум.

– И?..

– Я?

Годы, проведённые бок о бок с Лета?, не прошли для Азалии даром. Аспарагус до пощипывания в глазах смотрел на неё, но безрезультатно – она не выдала ответа ни лицом, ни жестом. Пожалуй, у многовековых ледников Танглей скорее прощупалось бы биение жизни.

– Сын Антуриума, Олеандр, – вымолвила она и, развернувшись, упорхнула за стену. – Идём. Эсен…

Крылатая девица, коя до сих пор топталась где-то сбоку, шмыгнула за ней, звякнув пряжками обувки.

От запаха крови, утяжеленного сыростью, у Аспарагуса уже завитки ушей сворачивались. Он еще разок оглядел павших собратьев и последовал за удаляющимся стуком каблуков.

– Думаю, он ещё жив, – добавила Азалия. Эсен брела за ней, дышала в затылок и укрывала, словно щит. – Этого мальчика небеса берегут. В бою с Герой и Вией выстоял. Недурственно.

– Ему помогли, – пояснил Аспарагус, шагая за ними и стараясь не наступать на крылья двукровной.

– Та девчушка? Эсфирь?

– Истинно.

– Удивительное создание. Жаль, она не с нами. Ты ведаешь, кто она?

– Понятия не имею.

Пещера, куда они зашли, мало чем отличалась от других убежищ. Разве что выглядела чуть опрятнее. Затоптанный, штопаный-перештопанный ковер укрывал пол. У стены громоздился тяжелый стол, на коем покоились перья для письма, алели два аурелиуса, сверкая кляксами чернил.

– Чего притих? – Свечи на стенах мигнули, когда Азалия уселась на табурет и закинула ногу на ногу. – Изумлен, что до сих пор дышишь? Ты ведь тоже воин той резни у Морионовых скал.

– Беглец, – поправил Аспарагус. Он покосился на замершую в проходе вырожденку. – Я не сражался.

– Верно. Потому ты и жив.

– Лишь поэтому?

Зрачки Азалии расширились, перекрывая золотую радужку. Она разомкнула губы и сомкнула. Вопрос выбил её из колеи. Пещеру окутала тишина.

Толкуют: молчание – золото. А еще оно красноречиво. Порой за безмолвием таится куда больше чувств, нежели за словом. Нужно лишь уметь видеть и вовремя считать их, обнажая истину.

Пойди Азалия нынче на попятный, Аспарагус не поверил бы ей, напротив – укрепился в выводах. Он уже знал ответ. И она знала, что он знает.

– Эхо былых чувств желаешь пробудить? – Она наградила его одним из тех взоров, коими Эониум награждал выслужившихся дриад. – Какой в этом толк? Что ты хочешь услышать? Истинно, я помню, как ты ухаживал за мной. Помню, как мы подолгу бродили по лесу, болтая ни о чём. Я помню всё, Аспарагус. И мне искренне жаль, что брак наш не удался. Ты дорог мне – это правда. Очень дорог. Вдобавок мне особо не в чем тебя упрекнуть, что тоже немаловажно. Ведаешь, я долго думала, как мне с тобой поступить. Будь ты на моей стороне, я…

– Я здесь, – перебил её Аспарагус. – На чьей же я, по-твоему, стороне, м? Полагаешь, я Антуриуму верен? Я оставил его наследника, ведая, что вы, возможно, вновь попытаетесь его умертвить.

– Скажи еще, что не хочешь убить меня. – Она усмехнулась, барабаня пальцами по столу.

– Ныне? – Аспарагус прижал кулак к губам, тая улыбку. – Интересно. Вот беседовали мы наедине, клинок при мне был, а я… Растерялся я тогда, право. Видать, старость одолевает. Самой-то не смешно? За любителя меня держишь? Разочарую, я мастер, уж не сочти за высокомерие. За юнца горячего? Боюсь, ты спутала меня с сыном Антуриума. За смертника, кой отнимет чужую жизнь ценой своей? У меня супруга и дети. Двое. К слову, их я тоже покинул.

– Что ж, хорошо. – Голос Азалии смягчился. Морщинка, залегшая между бровей, разгладилась. – Говори, я слушаю.

Нелегко было выдерживать её взгляд – тяжелый и изучающий, глядящий, казалось, в самую душу. Она и правда изменилась. Каждое её слово, пусть и лишенное угрозы, раскалённым клинком било по ушам, выжигало в Аспарагусе былые чувства, рождая отстранённость.

Всегда от Азалии веяло силой. Всегда она, как истинная дриада, выросшая на Стальных Шипах, показывала мало, прятала много. Но никогда прежде от неё не исходила столь лютая ненависть. Никогда прежде очи её не горели огнём безумия, не темнели, будто в них копился чад.

Зря Аспарагус думал, что сумеет наставить дочь Стального Шипа на путь искупления грехов. Даже ему неподвластно переписать её прошлое набело.

– Воззовем к честности, – наконец, произнес он, услыхав покашливания вырожденки за спиной. – Цель твоя – не только покарать неугодных. Чары твои иссыхают, ты отречена от рода излишне долго. Вернуть отвергнутого в род подвластно либо Антуриуму, либо его наследнику. Проще говоря, один из них нужен тебе живым, в противном случае ты уже не возвратишь утраченного. Ты жаждешь власти и восполнения отнятого, но захвата не свершила. Почему? Осмелюсь предположить, повинны в том страх и неуверенность. Ты решила повременить. Достигнуть, так сказать, хотя бы одной из целей. Но что дальше? Нападешь на Барклей? Когда?..

На лицо Азалии набежала тень. Она откинулась на стену, прикрываясь ладонью от жара свечи.

– …М-м-м, – протянул Аспарагус. – Стало быть, я рассудил верно – ты сомневаешься. Зелен лист, задаешься вопросами, куда подевался Антуриум? Быть может, он о чём-то догадался? Быть может, что-то замыслил? Вздор. Ничего он не замыслил. Он ускакал ещё до того, как мы отыскали тело Спиреи.

– Где он?

– Не подскажу, ибо не осведомлен.

– Аспарагус…

– Я не лгу, – с нажимом произнес он и наградил Азалию прямым взглядом. – Он и сыну не поведал, куда держит дорогу. Но я не думаю, что в том сокрыт какой-либо потаенный умысел. Я советую тебе дождаться брата. Не торопись. Антуриум и Олеандр совершенно разные. Наследник из тех существ, чей разум молчит, покуда в крови кипит ярость. Ежели он жив, он может рубануть сгоряча, попытаться дать отпор. Не думаю, что ты жаждешь править пеплом и разрухой. Антуриум разумнее сына, есть надежда, он снизойдет до беседы.

Молчание послужило Аспарагусу ответом. Но он знал: Азалия задумалась над услышанным. Оставалось надеяться, что владыка Барклей в пути не задержится. Мало кто ведал, что Антуриум наделён даром предвидения. Дар редко давал о себе знать, и картины будущего часто были туманными. Зелен лист, поэтому Антуриум и ускакал из леса – чтобы наведаться к мойрам и придать видениям четкость.

Скоро он вернётся с решением. Ему нужно лишь время, кое выиграет для него Аспарагус.