По спине аж озноб пронесся. Рубин и забыл, что поблизости ошивается дриадский архихранитель.
– Я вижу три варианта развития событий, – безучастным тоном вымолвил Аспарагус. – Возможно, Глендауэра найдут и заключат под стражу. Возможно, он останется в тени. Возможно, примкнет к дриадам.
– Словом, Барклей он не покинет? – Азалия покосилась на него, обмахиваясь листком.
– Пока Олеандру угрожает опасность? Едва ли.
– Итак. – Она смерила Рубина долгим взглядом. – Вот мы и подошли к сути: тебе нужен Глендауэр, мне – сторонник, одаренный огненными чарами. Истинно, ты гибрид, но заполучил крылья феникса. Ты обучен пробуждать пламя. И этого достаточно. Никаких клятв. Со мной существа остаются по доброй воле. Они либо благоволят мне, либо видят выгоду для себя. Цепи не сковывают тебя, Рубин. Хочешь уйти – уходи. Но прежде подумай. Я предлагаю тебе настигнуть жертву без беготни и мороки. Скоро. Очень скоро.
– Хочешь бразды правления перехватить? – Рубин до сих пор смотрел на нее, надеясь, что она сгинет.
Нет, ну а что? Вдруг он все же упился до бредней. Или почил-таки.
Но мысли мыслями, а дочь Эониума не исчезала. Так и восседала напротив, облокотившись на колени. И вырез её блузы сбивал с толку, дозволяя углядеть куда больше, нежели положено.
Зачем она клинками увешалась, спрашивается? Грудями ведь вернее всех заколошматит.
Слизнув проклюнувшийся яд, Рубин напряг слух. Вслушался в шорох почвы неподалеку, в отзвуки чьего-то трёпа, в топот наверху. Сознаться, он и в страшном сне не мог представить, что Судьба подтолкнет его на столь дурное перепутье. Он просто желал поговорить с Олеандром. Расспросить его о Глендауэре, а позже, свершив месть, влиться в клан фениксов.
Но Судьба распорядилась иначе. Не имел Рубин ничего против Олеандра, а уж тем более против Сапфира. Беда в том, что ныне и один, и другой пребывали в Барклей, как и Глендауэр.
С другой стороны, Азалия все равно нагрянет в лес, верно? С Рубином или без него. А ежели он последует за ней, глядишь, сумеет оттащить брата подальше от возможной резни. Вдобавок воплотит мечту в явь. Исполнит обещание, бросит к сапогам Янара клятую беловолосую голову.
И примет наследие.
Гибрид, нареченный от рождения Рубином, испарится. Его провозгласят Оганом, сыном Азера.
– Вижу, ты согласен, – Азалия поднялась. – Сразу предупрежу: надумаешь обмануть меня – тотчас жизни лишишься.
– Не подпускай ко мне Каладиума и его подпевал! – прошипел Рубин. – Иначе жизней лишатся они!
– Птерис и Клематис мертвы, – выдала она, и он вскинул брови. – Да-да, не удивляйся.
Взмахнув плащом, Аспарагус покинул пещеру. Прежде чем ступить следом, Азалия обернулась и наградила Рубина лукавым взглядом, словно говоря: «Можешь убить Каладиума, ежели желаешь».
– Окажешь мне услугу, – добавила она, подтверждая домыслы, и упорхнула в коридор.
Истина
Не хотел Олеандр пятнать имя отца, но нависшая над Барклей угроза не оставила выбора. Страх за будущее клана, а вдобавок осознание, что один в поле не воин, вынудили его покаяться – рассказать дриадам о вылазке в пристанище мертвых и упокоенной там лже-Азалии.
Сердце рвалось из груди, когда он ступил к Вечному Древу и во всеуслышание объявил:
– Дочь Стального Шипа жива!
Лес затих. Испуг и отрицание. Предчаяние беды и перемен. Чувства дриад слились в сплав, из которого сковалась тишина. Над поселением будто тень огромного крыла нависла.
Сознаться, Олеандр малость опешил. Ко всему он подготовился: к ураганам вопросов, суматохе, нападкам. Он даже брата рядом поставил на случай, ежели в лоб снова полетят плоды. Но от безмолвия страховки не нашлось. Жаль, потому что выносить его оказалось куда сложнее, нежели брань и укоризненные взоры.
Еще и отцовская тиара – подумать только, тонкий обод с золотыми листьями! – сдавливала череп раскаленной цепью.
Что сказать? Как поступить? Олеандр сглотнул, взывая себя к успокоению. Молчание угнетало. Заводило мысли в тупик, обращая пеплом те немногие крохи уверенности, взращенные накануне сбора. Не сумел бы он подсчитать, сколь долго тишина отравляла воздух, обычно горящий криками и пересудами.
Просто в какой-то миг солнце заиграло на кронах прощальными отблесками.
В голове что-то щелкнуло. Слова нашлись. Олеандр подобрался и произнес:
– Что ж… – Голос не подвел. Прозвучал ровно и твердо, словно гул низких струн. – Не мне судить о содеянном правителем. Но мне, как его единственному сыну и наследнику, отвечать за последствия. Многим из вас известно, что в прошлом, прежде чем изгнать дочь, владыка Эониум ужал её чары и отрезал от рода. Полагаю, за долгие годы скитаний Азалия заручилась поддержкой вырожденцев. С их помощью она умертвила наших собратьев. За ней уже протянулся кровавый след, а ныне она жаждет власти и возвращения отнятого. Хочется верить, в клане нет дриад, которые ей потворствуют. Но если таковые имеются, прошу, воззовите к разуму. Подумайте дважды, кому вы благоволите, кого ведете к верхам.
Последние слова отгремели и затерялись в умах собравшихся. Олеандр скрестил ладони у груди. Показал собратьям сперва тыльные их стороны, а потом внутренние. Благо он хоть омыться не запамятовал – ведь жест тот как бы говорил, что речи его столь же искренни, сколь чисты руки.
Тогда-то поселение и ожило. Разговоры окружили Олеандра, летая от членов правительственного совета к знати, от ремесленников к травникам и оружейникам. Площадь наполнилась шепотками, сквозь которые он пробирался твердым шагом существа, которого все – он знал! – разок, но сравнивали с отцом и дедом. Кто-то подскакивал ближе, чтобы увериться в правдивости услышанного. Кто-то сокрушался, мол, слабая голова наследника не выдержит испытания властью – куда ему, юнцу, тягаться с выродками и дочерью Стального Шипа?
Двух таких умников Олеандр пронзил взглядом. И мужчины, смутившись и добавив суховато: «Господин», повалили прочь, прячась за соплеменниками и придурковатыми улыбками.
Зелен лист, он мог бы призвать их к ответу. Мог бы спросить, как они, великие мудрецы, сподобились бы отразить удар Азалии. На худой конец – заверить, что не свершит необдуманных поступков.
Но какой с того прок? Всё равно дриады только отшутятся. Бросят, дескать, военное дело – забота правящих и хранящих. И отступят с доброжелательными поклонами превосходства. Следовательно, нужно идти дальше. Шаг за шагом, пока не потухнет в груди пламя гнева.
Тычок брата остановил Олеандра. Они застыли посреди узкой тропки, стиснутой лекарнями, которые держались на честном слове. В одной из них, прикипевшей к древесному стволу гнездом, непрерывно разжигали свет. Белесые вспышки били по ставням, рассыпаясь ворохом искр. Долбились в стены, отчего хижина казалась живой – того и гляди отрастит ноги и убежит в неведомые дали.
– Вот ведь гадство! – донесся оттуда девичий голосок, и Олеандр тяжело вздохнул.
Стало быть, Эсфирь опять постигла неудача. Что ж, он предвосхищал, что даже она не совладает с недугом Фрез.
– У тебя ладный почерк, – вымолвил он и покосился на брата. – Напиши владыке лимнад Гайе. Расскажи об угрозе. Скажи, я прошу у Вальтос помощи. Пусть направят к нам хранителей.
– Не желаете уведомить Танглей? – Изо рта Глендауэра вырвалось морозное облачко. – Ааронг?..
– Глен, где Барклей, – с нажимом произнес Олеандр, – и где Ааронг, а уж тем более Танглей? Положим, я напишу им. Как скоро они приведут воинов? А ежели я вытяну океанид зазря? Да твой отец мне потом шею свернет!
Он запнулся и тихо добавил:
– Все мои предположения шиты белыми нитками, сознаешь? А вдруг Азалия водит нас за нос? Вдруг эти её слова и подписи на аурелиусах ничего не значат? Вдруг это хитрый ход? Я вытяну океанид сюда, а она между тем на Танглей нападет. У вас там Лета? в узилище заточен, не забыл?
– Вы недооцениваете мощь океанидов.
Возможно. А скорее, попросту паникует, утопая в страхах и сомнениях.
– Получилось? – Восклик Эсфирь вторгся в уши столь же резко, сколь и беспрепятственно.
Неужели?.. Олеандр ринулся к лекарне, но холодные пальцы поймали его за ворот рубахи и дернули на себя.
– Пусти, Глен! Фрезия…
– Ответьте.
– Найди Зефа, – отозвался Олеандр под звучные щелканья: хины у лестницы, ведущей к лекарне, чистили когти. – У него мое кольцо-печать. И… хорошо, напиши Цитрину и Дуги?. Перестрахуемся.