Белая нить

– Так вы же правитель!

– Зефирантес, не тупи!

Зеф схватил за поводья бегущего мимо элафия. Запрыгнул в седло на бегу, тревожа дымную взвесь.

– Я найду их! – пробасил он под дробный перестук копыт.

Аспарагус ощутил поблизости шевеление. Выцепил среди смога и горящих обломков летящее копье. Две лимнады выскочили из кустов. Перепрыгивая через валявшиеся трупы, понеслись невесть куда и затерялись в дыму. Аспарагус поглядел влево: стрела прошила выродка наяды, тот упал на колени, прижал ладони к груди, пропуская кровь между пальцев. Поглядел вправо – и перехватил взглядом блеск разящего кинжала.

Проклятие! Аспарагус ускользнул от лезвия в повороте. Позолоченный клинок просвистел у шеи. Вонзился в дерево, раскрошив кору. Не удержался и упал на островок выжженной земли.

Золотой кинжал! Ну конечно! Кого еще госпожа Судьба могла подвести к Аспарагусу?

Каладиум подходил, едва переставляя ноги. Жирная капля крови свисала с его подбородка. Незажившие увечья тяготили его. Кривили лицо. Отжимали силы. И все же неспроста его одарили столькими незатейливыми прозвищами. Он не внушал бы собратьям страх, ежели бы не умел терпеть, ежели бы оседал из-за ранений в кустах и сдавался на милость врагов.

– Бастард Стального Шипа, стало быть, – прошипел Каладиум. – Озарение меня настигло, ведаешь? Все на места встало, Аспарагус! Эониум знал, истинно? Знал, но сокрыл греховное деяние. Первый сын! Первый внебрачный сын, чтоб вас мантикоры разодрали! Вот почему он не дозволил тебе жениться на Азалии! Вот почему тянул к верхам, плюнув на меня, хотя я день ото дня выслуживался перед ним, исполняя малейшую прихоть!

Они двигались по кругу, держа клинки наготове. От Каладиума смердело гневом и уязвленным самолюбием. Меч его рисовал в воздухе косые полосы и отражал свет чар, гулявших по лесу.

– Ты тоже знал? – рявкнул Каладиум.

– Нет, – Аспарагус до боли стискивал рукоять клинка. – При жизни его не знал, узнал позже – мать перед кончиной покаялась.

– Антуриум?..

– Догадывался.

Аспарагус и моргнуть не успел, как собрат налетел на него. Звякнула сталь, клинки скрестились, проехались друг по другу, рассыпая искры. Каладиум отскочил, снова замахнулся, но рассек воздух – Аспарагус выгнулся назад, пропуская удар.

– Не о том ты думаешь! – прокричал он, отступая. – Скажи мне, Каладиум! Скажи, на что ты рассчитываешь? Воззови же ты к разуму, Боги! Любить – не значит слепо следовать. Полагаешь, Азалия возродит Стальные устои? Ты ведь сам толковал!.. Сам обвинял меня, мол, это я предал Эониума! А что насчет тебя? Ты жаждешь возвращения давних порядков! Но одного желания, поди, маловато! Азалия ненавидит нас! Она нарушила данные тебе обещания! Она убила Клематиса и Птериса! Она убьет тебя, коли…

– Заткнись!

Очередной удар меча Аспарагус парировал наискось. Каладиум ловко вывернулся, нырнул под скрестившиеся клинки и зашипел. Пробежал к ближайшему дереву, едва не пропахав носом почву. Одеяние не дозволяло углядеть его раны, но рубаха его насквозь пропиталась кровью, подсказывая, что дело плохо. Оставленные хинами сшитые порезы открылись.

Ослабевшее тело подвело Каладиума. Он упёр острие меча в землю, навалился на него и слизнул с губ кровь.

– Не враг я тебе, – вымолвил Аспарагус. Каладиум обратил к нему взгляд, полный смятения. – Видят Боги, я не желал переходить тебе дорогу! Никогда! Хватит, Каладиум! Ради Тофоса, прекрати ты уже доказывать мне свое превосходство! Или?.. Или что? Признания ожидаешь? Хорошо! Ты лучше! Ты всегда превосходил меня! И я восхищался твоим мастерством!

Аспарагус протянул ему ладонь. Прильнув виском к дереву, Каладиум зыркнул на неё так, будто ему дохлую крысу подсунули. Было видно, услышанное лезвием истины кромсало его и без того израненную гордость.

Каладиум цветисто выругался. Устремил глаза к дымной взвеси, провожая прорывавшихся сквозь неё птиц. Минула, казалось, вечность, прежде чем он отлепил пальцы от коры – и две ладони с хлопком встретились. Аспарагус дернул его на себя, помогая сохранить опоры и равновесие.

Забившаяся в ноздри гарь напомнила, что сражение не окончено. Близость пламени пронеслась по телу покалываниями. Жаром явно тянуло с высоты. Аспарагус вскинул голову.

Поздно он заметил крылатую тень Рубина, зависшего над ними.

– Ты должен править! – Каладиум уперся ладонями в грудь Аспарагуса, оттолкнул его и упал на колени, оказываясь на четвереньках.

Словно из ведра, пламя хлынуло с неба и охватило Каладиума. Он даже не вскрикнул. Повалился на бок, превращаясь в кучку пепла, кою скоро разнесет по миру ветер.

– Сдохни! – Рубин хлопнул крыльями и скрылся в удушливом смоге.

– Боги… – Аспарагус смотрел на пламя, чувствуя странную пустоту внутри.

Он медленно выдохнул.

– Прощай, друг. Прощай, брат.

И рванул на луг – к мешанине сражавшихся, откуда то и дело высверкивали вспышки чар.

***

Олеандр не ведал, куда отшвырнуло остальных. Но его, чудилось, забросило в самое пекло – во чрево разразившегося побоища. Он вообще не понимал, почему до сих пор жив. Разноцветные вспышки чар били по земле и деревьям, разрезали воздух то тут, то там.

Отец желал разрешить спор малой кровью? Малой, твою ж деревяшку?!..

Трупы усеивали лес, полыхавший колдовским адом. Всё вокруг гремело и звенело. Но Олеандр бежал напролом. Эсфирь и хины кружили на лугу, окутанные дымом, искрами сталкивающихся снарядов. Он видел их, видел и мчался к ним, позабыв об осторожности.

Слава Богам, живы! Еще живы!

Один раз Олеандра прибило к дереву воздушным потоком. Дважды он отпрыгнул от водяных струй, которые едва не смыли его в овраг. А чуть раньше почти угодил в пасть плотоядной искусительнице сирене – её заунывная песнь на миг поработила разум, пробудила внутри греховные чувства.

К счастью, Айон очутилась рядом. Метнула в мерзавку копье, и та рухнула с дерева.

За спиной Олеандра шлепнулось тело дриада с рассеченным горлом. В груди разгорелся пожар, но он не дозволил ему омрачить суждения. Только на миг обернулся и снова рванул на луг.

Олеандра прикрывали. Поэтому он просто мчался вперед, надеясь спасти крылатую дуреху, которая сдуру вмешалась в сражение.

Зря, очень даже зря он не отослал Эсфирь в Вальтос! Но кого теперь волнуют его сожаления?

– Олеандр, слева! – Он услышал крик Зефа и прильнул к стволу, пропуская летящую стрелу.

И полунайра с крыльями, моргнув сразу шестью глазами, захромала, прошитая навылет. Шлепнулась лицом на траву, и кровавая струя забила из ее спины. Тут же десятки мшистых – лимнады! – копий прибили её к почве.

Почти пьяный от творившегося вокруг безумия, Олеандр вскинул голову. Отец и Зеф скакали к нему галопом, прорываясь сквозь дым, комья грязи летели из-под копыт двух элафия.

Паника распускалась внутри, словно побег цветка. Оглядываясь, чтобы не пропустить новый удар, Олеандр дождался, когда отец замедлится и свесится с седла, схватился за протянутую руку и заскочил на спину элафия.

– Опомятуйся, Олеандр! – прокричал отец. – Воззови к разуму и сосредоточься! Ты рассеян!

Да ну?! Олеандр не отозвался, щуря слезящиеся от ветра глаза. Беспокойный элафия вертел мордой. Рвал поводья в сторону, не желая скакать к звону и всполохам. Дорога под ним казалась движущейся полосой – пыльной и бесконечной. В невообразимом прыжке он перелетел через поваленное дерево и стрелой выскользнул на луг.

На глазах Олеандра водяной ураган смёл двух хинов и обрушился на землю брызгами. Отец круто развернул элафия, отчего тот встал на дыбы. И метнул в землю сгусток чар.

Перед Эсфирь вырос древесный щит. Поток скрученного воздуха врезался в него и не сумел пробить. Только содрогнул и рассеялся, тревожа дым. Стрелявшая полугарпия взмыла в воздух. Крылья её затрепетали.

– Олеандр! – выкрикнула Эсфирь, и эхо её крика прокатилось по полю брани.