Крылья Улефа

Всё стало изумрудным – мостовая, здания, деревья, даже сами небеса. Прежними остались лишь Сабра, Тана и лежащее без движения тело Иммы.

– Уничтожу!!!

Глава 14

Когда вы кого-то любите – говорите об этом сразу. Не ждите ничего взамен и не требуйте, не давите, но в чувствах признавайтесь обязательно. Человеку важно слышать, что он дорог, нужен и важен, пока он ещё может воспринять эти слова. Люди лукавят, говоря, что им никто не нужен, и самый закоренелый циник хоть чуть-чуть да оттает, если сказать ему что-то действительно приятное и улыбнуться. А уж подавно – если вы мира не видите без своего избранника или избранницы. Искреннее волнение о нём, душевное тепло, желание позаботиться и видеть его счастливым – очень хорошие вещи, и доносить их обязательно необходимо. Не смущайтесь и не стыдитесь, не стройте планов и не питайте надежд на взаимность, ведь вам ничем не обязаны, что бы вы к кому ни испытывали. Любовь – это бескорыстное самопосвящение, почти служение, только не унизительное, а чистое и возвышенное. Если ты на него способен – оно облагораживает, придаёт сил и вдохновения, светит искрой даже в самом глубоком, безысходном, кажущемся непреодолимым мраке. Если этого человека вдруг не станет, и вы не успеете, не созреете, не заставите себя – сожаления и вина сожгут вас изнутри, растворят в себе вашу личность. Вот правда, которую иногда узнаёшь слишком поздно. Вы ждёте безупречного, райски прекрасного момента – а ведь такой может и не наступить вовсе. Пока ваш рот запечатан, пока вы носите всё в себе, боясь поделиться или опасаясь быть отвергнутыми – вы можете потерять все шансы. Говорите, не бойтесь унижения, в любви его не бывает, а, думая иначе, вы обесцениваете собственные переживания. Если человек любит, если хочет беречь чью-то ещё жизнь и стремится к счастью другого – для него ещё не всё потеряно, и эта сила действительно является движущей для всего мироздания, иначе оно бы стёрло и обнулило тех, кто ползает в его утробе и норовит побольше испортить.

И Фрид теперь это тоже знал.

Прижимая к себе Имму и плача, он жалобно говорил, почти шептал:

– Пожалуйста, родная, ты – всё, что у меня в этом мире есть…

Он целовал её щёки и губы, пытаясь отдать всего себя. Энергия, что текла в его теле наравне с кровью – магическая сила, – вливалась в Имму густым, как смола, потоком. Сабра стояла рядом, скрестив руки на груди и поджав губы, чтобы не наговорить лишнего. Уж кому, как не ей, было отлично известно, что подобные методы не работают. Если кто-то умер – ты можешь лишь воздать ему последние почести, мирно упокоить останки. Если вокруг умирают слишком многие, будто не люди, а загнанный на убой скот, сгорают как щепки в костре – тебе становится даже и не до этого, и в груде трупов ты не найдёшь тех, кто был ещё недавно твоими родными. Да и вообще начинает казаться, что существование ничего не стоит и дано лишь в насмешку, чтобы они как следует помучились перед тем, как отправиться в могилу, и выживание в таком мире лишь ненадолго и безо всякого проку отсрочивает неизбежное. Чем выше поднимается цифра покойников – тем меньше это реально ощущается как трагедия и горе. Рассудок, словно бы не переваривая такой шок, абстрагируется, притупляется, всё даже начинает иногда выглядеть как чересчур затянувшийся дурной сон, липкий и противный. Страх сменяется унынием, а оно – апатией. И вот ты уже чуть ли не сам готов безропотно и вяло пополнить список безвременно почивших.

Город умер. В нём во всём Сабра чувствовала живым лишь присутствие носителей магии и тех немногих, кого они успели защитить, сообразив, что происходит, и успев отреагировать. Тех, до кого дотянулись и укрыли своей силой. Все остальные превратились в чистый изумруд, камень чистейшей и высочайшей пробы. Младенцы в колыбелях и старики в своих постелях, те, кто занимался повседневными делами – готовил, убирался, рассказывал сказку своим детям. Даже те, кто проживал на другом конце города и не имел ни малейшего понятия о том, что здесь творится. Такой ценой досталась им победа над одной Хранительницей, и даже не самой сильной. Фрид этого ещё не заметил, не осознал, занятый только Иммой, но его момент презрения ещё придёт… И Сабра всерьёз опасалась, что теперь, когда его любимой больше нет, ему будет абсолютно всё равно, что стало с остальными. Она чуяла в нём смерть чего-то очень важного, чего-то, что определяет человека человеком. Фрид менялся, и Сабра не понимала, во что, но её уже пугало то впечатление, которое теперь производила его аура. Она потяжелела, оттенок стал мрачным, зловещим, угнетающим, перестал блестеть. Фрид… Они теряли его. Охваченный жаждой мести, он, казалось, весь теперь состоял лишь из намерения растереть Хранителей в порошок, даже не думая о себе, не планируя пережить это. Да, после того, как той женщины не стало, его вспышка ярости быстро погасла, и, разбитый, морально искалеченный навсегда, он упал на колени рядом с бездыханной любимой, начал звать её, плача и дрожа. Увы, но на тот свет не докричаться.

Но отчего-то Сабра не могла воспринимать его как убийцу. Что-то мешало. Фрид казался очень маленьким, несчастным, и без того вполне безразличным к своей судьбе, не настроенным уцелеть до конца объявленной Хранителям войны. Ей хотелось обнять его и успокоить, как младшего братишку, который случайно совершил что-то плохое и не понимал, как ему с этим быть, что и зачем теперь делать, да и вправе ли он с таким чёрным камнем за пазухой топтать землю дальше.

Наконец Фрид очень осторожно уложил Имму и поднялся во весь рост. Его губы тряслись, руки дрожали, взгляд блуждал. Однако, несмотря на это, он казался и очень сосредоточенным, и, судя по всему, на чём-то очень нехорошим. Всех аж оторопь взяла от него такого.

– Будь он проклят, этот ваш город, – со всей полнотой ненависти выдохнул он. – Будьте прокляты вы, из-за кого мы сунулись сюда… И будь проклят я, что предложил эту идею! Я пойду один, ясно? Не лезьте и близко. Увижу – убью. Мне терять нечего.

С этими словами, позволив трупу Иммы медленно сливаться со всем остальным изумрудом, он пошёл прочь, не оборачиваясь. Сабра видела, как мощь воплощения самого разрушения исходит от всей его фигуры. Он не шутил, не угрожал, не преувеличивал. Он прикончит их без зазрения совести, в душевной слепоте и глухоте. Сабра даже ничуть не удивилась бы, если бы таким, как сейчас, Фрид и впрямь смог одолеть всех Хранителей в полном составе. Но что после этого останется от него самого?

– Подожди!

Сабра и сама не могла взять в толк, что вдруг на неё нашло, она просто кинулась за ним, налетела со всего разбегу и обняла со спины.

– Пожалуйста, не притворяйся таким жестоким, жутким и холодным, – проговорила она сбивчиво и робко, ощущая себя снова той девчонкой, которую он же поучал насчёт ценности жизни. – Настало время мне вернуть тот давний долг, – тихо продолжала Сабра, уткнувшись в него лицом. – Фрид… Прошу тебя… Не думай, что никто не беспокоится о тебе! Ты ошибаешься, у тебя ещё есть что-то в этом мире. Все мы. Твой город. Наш город. Мне есть дело до того, что случится с тобой! Я не пущу тебя туда, ты погибнешь, даже если справишься с ними! Думаешь, я не догадалась, за счёт чего ты этого хочешь добиться? Тайный источник, да? Маг исчезает, но его последняя воля свершается в точности.

– Отпусти… – почти умоляюще прошептал Фрид. Голос его дрогнул.

Сабра лишь стиснула его крепче. Даже если бы он был отравлен или раскалён добела, как металл – она бы не исполнила его просьбы. Даже если бы ей обещали за это все богатства мира. Даже если бы кричали, что он этого не стоит. Она не согласна отречься от него! Не разбиваются сердца, пусть и хрупкие, но не стеклянные, и не испаряются утренним туманом души, достаточно хоть кому-то их держать! Да, порой оступишься лишь раз – и это отберёт у тебя всё, от дома до имени, но, раз Фрид в эту минуту бороться за себя не может, Сабра с удовольствием сделает это вместо него! И неважно, насколько она уже измотана спасением Таны, её хватит поднять каждого к свету! Ему есть, на кого положиться, он не брошен на произвол изменчивой и прихотливой судьбы, пока в её теле ещё хоть капля крови!

– Иногда кажется, что ты в тупике, и света совсем не осталось. Куда ни посмотришь – ни одной звезды, даже уголёк нигде не тлеет… Но достаточно лишь не терять веры и продолжать идти – и открываются новые дороги, и будущее радужными переливами захлёстывает тебя и увлекает за собой. Ты сказал, что не пожертвуешь собой, тебе претит само это понятие, так соответствуй же собственным убеждениям! Ты так долго шёл рука об руку с ними не для того, чтобы теперь откинуть прочь, как скорлупу ореха!

– Ничего не потеряно, – подходя, вставила как бы между прочим Тана. – Всё, что однажды было – можно вернуть.

– Но… Но мы не можем воскрешать, – понуро буркнул Фрид.

– Нет, зато можем всё остальное. Здесь ничья не вина в том, что некоторые зарвались до абсолютного безумия, – Тана улыбнулась краешками рта. – Фрид, не уподобляйся им. Не отворачивайся от людей лишь потому, что тебе плохо.

– Ты нам нужен, – бесхитростно сказала Сабра.

Фрид с натугой сглотнул. В самом деле, не ради этого он вообще бросил вызов Хранителям. Не для того, чтобы опуститься до изверга и чудовища, сделавшись гораздо хуже, чем они все, вместе взятые. Он всегда считал, что магия – не забава и не баловство, и уж подавно не средство самоутверждения, что слово того, кто владеет ею, должно быть твёрже алмаза, решимость – прочнее стали, а самообладание и спокойствие – незыблемее скал. То, что произошло в результате его истерического срыва – позор. Неизгладимый и ничем не оправданный. Фрид привык выступать образцом для подражания, хотя нарочно к этому статусу никогда не стремился, и теперь он уронил себя с огромной высоты всё равно что в вонючую грязную лужу. Имма бы его размазала по стенке за такое, и была бы совершенно права. Отыгрываться на других, особенно на тех, кто не причинил тебе ни малейшего вреда и даже не знаком с тобой, за то, что больно тебе – достойно слабака и подлеца. Фрид ни за что не допустит, чтобы всё так и осталось. Он, может, и подвёл Имму и девочек, но вовсе ума не лишился, да и чести тоже. Теперь он снова помнит, как ему должно поступать. Это не его родной город, да, но Фрид несёт ответственность за свои способности, взял её на себя в тот день, когда вообще решил изучать тот зачарованный лес и вступать в симбиоз с великим коллективным разумом его таинственных деревьев. Они бы, кстати, наказали его вечными муками среди их корней, если бы выяснили, как он распорядился их доверием и даром. Они-то сочли его достойным исключением из чуть ли не всего человечества, они почтили его, а он едва не стал каким-то озверевшим маньяком и собирался натворить немало глупых и даже откровенно поганых дел.

Изумруд сошёл. Просто сошёл. В точности как в той детской сказке, где обращённым в статуи ведьмой бедолагам вернули их нормальные, живые и тёплые тела из плоти и крови. Разревелись дети, запричитали матери, пустились ругаться и недоуменно чесать в макушках отцы. Щебет птиц и шелест древесных крон опять наполнили воздух, а ноздрей коснулся аромат цветов. Сабра всё ещё не отпустила Фрида – и поэтому без труда заметила, что его плечи дрожат, а сам он всхлипывает. Немудрено, после такого-то никто не сумеет изобразить, что его лицо высечено из гранита, а сердце закалено до потери чуткости, отзывчивости и доброты, и он ни в чём ни при каком раскладе не раскаивается. И уж подавно – такой, как Фрид. Сабра ни на миг в нём не усомнилась.

– Простите… Простите меня…

– Всё хорошо. Правда. С городом всё в порядке. Просто больше не пугай нас так, если тебе не сложно, – мягко и участливо сказала Сабра.

Фрид кивнул, он был не в состоянии ничего вымолвить. Выражение его глаз подозрительно смахивало на то, будто ему отменили приговор и немедленную казнь на виду у всего честного народа. Облегчение так подрубило его, что он пошатнулся, зрачки закатились, и он повалился ничком на мостовую.

Глава 15

– Ахахахахахаха! Господин Кинрод, вы так забавны теперь, когда и мухи не можете обидеть!

Двое, парень и девушка с белыми, оттенка молочного коралла, волосами, абсолютно идентичные близнецы во всём, помимо пола, вовсю хохотали над высоким мужчиной, коротко стриженым, с бородкой клинышком. При этом они показывали на него пальцами, как невоспитанные сорванцы, и болтали ногами, сидя на колонне, широкой и высокой настолько, что подошвы их сапог находились метра на три выше макушки объекта их издевательств. Светлые хитоны, бледная, будто восковая, кожа – они всем видом будто бы подчёркивали безгрешность, незапятнанность, возвышенную благодетель. Слишком чистые и невинные, почти что фарфоровые куколки, чтобы в это можно было поверить. Они выглядели чьими-то беззаботными отпрысками, с которых пылинки сдувают, но чем бы детям заниматься в подобном месте? Принимая посвящение, Хранители не могли и обзавестись потомством. И уж точно случайным подросткам не место в Храме!

Но мужчина точно знал, кто они, и его это отнюдь не радовало. Даже наоборот – его бешенство отчасти было обусловлено именно тем, что он понимал, с кем находится в одном помещении. Любой сторонний наблюдатель заметил бы, что их знакомство длится уже долго и при этом состоит, мягко говоря, из взаимного негатива, конфликтов и напряжённости.

– Марджит убили! Кто бы мог подумать, да? Вам не позавидуешь! Знаете… Нам даже вас жаль! Ума не приложу, что бы я делал без сестрёнки! – с театральным драматизмом продолжал юноша.

– Выходит, она была слабейшей из нас… – подхватила девушка.

Кинрод за это лишь метнул в них лиловую молнию. Раздвоившись в полёте, будто змеиный язык, она ударила близнецов точно в грудь. Оба тут же развеялись пёстрыми блёстками. Такая лёгкая победа? В чём же подвох? Кинрод заозирался. Тишина угнетала, спокойствие не приходило. Наоборот, росли тревога и страх. Наверняка что-то ещё грядёт, не напрасно же этих якобы детишек до одури и холодного пота боялись даже свои. О них перешёптывались, что они выглядят как теперь уже сорок лет, что-то такое с ними произошло ещё до того, как стали Хранителями. Ни один из досужих сплетников не рисковал предположить, что, но никакая известная магия такого эффекта не давала. Ну, уж не дождутся, чтобы у него сдали нервы, и он побежал! Не на того попали!

– Поберегите силы, пожалуйста, их у вас и так мало осталось. Вы сейчас на уровне обычного мага. Можно считать, вас разжаловали, – соболезнующим тоном произнёс голос юноши из ниоткуда.

– И вы ведь даже не знаете, где мы, – добавила его такая же невидимая сестра.

Они всё-таки живы, и вещают так, словно находятся одновременно и повсюду, и нигде! От этого мороз вдоль позвоночника продирает, но Кинрод так легко не сдаётся, даже если шансы несравнимы! Он донесёт им то, что навсегда отпечатается в их пустых головах!

– И напарница за вас не заступится больше.

– Она ведь постоянно вас выручала, не так ли? И что же нашла эта эгоистичная и расчётливая дрянь в таком болване?

– И почему вы не были рядом с ней? Почему не закрыли её собой, как подобает мужчине?

Хранители отрицали всякое значение своего бывшего пола, так что это был чистой воды укол.

– Замолчите! Как вы, сопляки, можете глумиться, когда Марджит больше нет?! Пусть даже вам плевать на то, что она единственная верила в тех выродков, и оттого пошла туда одна, и не сражаться, а поговорить… Но вам-то принесённое добро вы помните?! Разве не она голосовала за ваше избрание и помогла вам пройти обряд?! Вы получили всё, положение и возможности, благодаря ей, так что не смейте принижать её!

– А нас спросили, хотим ли мы этого? – лениво, с вальяжностью принца, протянул мальчишка.

– Марджит была деспотичной безжалостной ведьмой, что втиралась в доверие ласковым голосом и приторными речами! – сказала как отрезала девица.

– Мы единственная настоящая гармония среди вас всех – сброда, набранного невесть откуда и как! – произнесли они синхронно.

– Да чтоб вы провалились, сопляки! – Кинрод стрелял молниями наобум, ломая интерьер залы и желая лишь хоть раз достать до противников. – Марджит не была идеалом, это верно, но вы оскорбляете её память!

– Ну, и что с того? – хором спросили близнецы.

– А с того, ничтожества, что у вас нет уважения ни к жизни, ни к смерти! Для вас и то, и другое – средство самоудовлетворения! Как будто для вас нет никого, кроме вас самих, остальные – фигуры на доске, которыми вы вдвоём играете!

– Ты угадал, – хихикнула девушка так, словно задавала ему шараду, а он раскусил ту рекордно быстро.