Песнь о Графине

Элле знает всё, что хотела бы знать и я. Но спросить я её не могу. У стен и правда есть уши, но страшнее становится, когда эти самые уши отделяются от них. Всё же я не могу теперь с подозрением относиться ко всем вокруг, как законченный параноик выяснять, кому верить можно, а кому нет, чтобы в итоге закрыться у себя в комнате, общаясь только с засыхающей фиалкой на окне.

Встаю из-под защиты умирающей листвы и говорю Элле, что пора идти готовиться к следующему выступлению, пока не нахлынули зрители. Негоже, если циркачей увидят не репетирующими, а пьянствующими. Она как-то вяло согласилась, хотя по её виду нельзя было сказать, что она всерьез отнеслась к моим словам. Элле поднялась следом, вытаскивая из моих волос жёлтый листочек, который тут же подхватило ветром. Беседу я продолжать не решилась, как и заканчивать её должным образом, поэтому просто ушла в сторону шатра, попросив передать остальным, чтобы они следили за временем.

Шатёр встретил меня чрезмерной тишиной. Вокруг валялись забытые Таракашками вещи, какие-то тряпки и непонятно откуда взявшаяся мишура. Выглянув из-за кулис я заметила одинокую фигуру, подметающую манеж. В потёмках внутри свет лился только из гримёрки, гирлянды которой горели до того момента, пока в них не садились батарейки. Я уселась прямо на пол, смотря на мерцающие огоньки под потолком. Тут же в гримёрку ввалился запыхавшейся Фокусник, который всеми силами пытался отдышаться и говорил до невозможного рвано и непонятно.

– Графиня, куда ты подевалась, а, куда?

– Вы могли продолжать без меня, я крайне устала, понимаете.

– Да мы уже расходимся! Просто хотим сделать общую фотографию, так, на память.

Хоть я и не из суеверных, но цирк явно плохо на меня повлиял, ведь на моём лице, кажется, отразилось всё недоумение и даже некий упрёк за равнодушное отношение к грядущему шоу[10 - Фотографироваться перед работой считается плохой приметой в цирке.]. Я всё же согласилась и поднялась со своего места, по просьбе Фокусника хватая фотоаппарат с полки. Наверное, это устройство было главной гордостью нашей труппы – неясно, откуда такая дорогая вещь возникла здесь, но использовали мы его крайне редко из-за нехватки специальной бумаги, необходимой для его работы.

У заднего входа в шатёр уже собралась вся наша компания. Эта была не самая удачная локация для съемки, но о живописных видах в целом тут можно было забыть. Вновь возникшая из ниоткуда Тея суетилась, расставляя всех с видом опытного фотографа и звеня своими колокольчиками. Завидев нас с Фокусником, она оживилась ещё сильнее, хватая меня под руку, а его за ворот жилетки и ставя перед всеми остальными. Я передала ей в руки фотоаппарат, и она отбежала, пытаясь уместить нас всех в его объектив. Обе руки я сложила на трость и склонила голову сторону, натягивая привычную ухмылку. Тея воскликнула “Скажите сы-ы-ыр!”, после чего нас ослепило вспышкой. Выехавший снимок она начала трясти с такой силой, что весь двор залил звон, будто бы кто-то стучал палкой по церковному колоколу. Выуженным из потайных карманов костюма маркером она быстро черкнула что-то на обратной стороне фотографии, после чего передала её мне вместе с фотоаппаратом. Меня тут же окружили все желающие посмотреть на результат этой небольшой съемки. Дав время остальным удостовериться, что никто не моргнул и ничего не испортил, я перевернула снимок, читая выведенную там надпись: “Графская семья”. Я хохотнула, пряча фотографию в карман и вновь возвращаясь в гримёрку.

Пока я возвращала фотоаппарат на его законное место, ко мне опять зашёл Фокусник. В этот раз он не остался, а просто кинул на стол белый конверт и удалился со словами о том, что обычных мышей часто путают с крысами. По спине пробежал холодок от осознания того, насколько сильно я заблуждалась в неосведомлённости Фокусника о происходящем.

С мыслями о надобности завести отдельную папку для писем сомнительного характера, я распечатала конверт, доставая из него слегка небрежно, но при этом очень старательно сложенный листок. На нём не особо аккуратным почерком была написана очередная загадка, которую, увы, мне понять не удалось.

“Взорвётся Солнце на манеже,

Луну казнят на гильотине.

И словно разом все забудут,

Что пели песнь здесь о Графине.

Ф.”

С левой стороны также красовалась длинная линия, скручивающаяся в несколько колец и не позволяющая понять, что за ней зашифровано. В этой завитушке я узнала подпись Фокусник, которую он, на моей памяти, в первый и последний раз использовал только в кабинете Хозяина в наше первое прибытие сюда. Я ещё раз пробежалась глазами по тексту, чтобы удостовериться, что я не пропустила ничего из написанного. После просмотрела бумагу на свету, осмотрела письмо с двух сторон и слегка подогрела его на свече, которую вместе со спичками удалось найти на стеллаже. Никакой магии и иллюзий не было – обычная бумага, обычные чернила. Значит, всё должно было быть сказано текстом. В отличие от других, с Фокусником я могла говорить открыто, не таясь, но после сегодняшних новостей уверенность в этом пропала. Всё-таки до следующего шоу времени оставалась не так много, чтобы пытаться разузнать, что могло скрываться за этим письмом. Может, оно и вовсе было всего лишь подарком в виде его лично написанного стихотворения без каких-либо задних мыслей.

К моему удивлению, вне гримёрки была так же тихо, как в ней. Крайне странным это казалось потому, что, когда время близилось к открытию очередного шоу, все были словно на иголках: носились туда-сюда, разминались, болтали, нервно посмеиваясь. Сейчас же даже в гардеробной не было никого, только пара Таракашек всё ещё носились, готовясь к очередному выступлению или просто имитируя видимость работы.

На ярмарке или около аттракционов тоже было крайне пусто. Всё же мне удалось найти несколько артистов недалеко от вагончиков: всё тот же Ноа, который, казалось, с начала дня стремительно тратил свой запал позитивной энергии и глупых шуток, и Тира. Фаерщица не пыталась отравить метателя язвительными фразами или прожечь глазами, а тот в свою очередь просто молчал. По пути я заметила ещё и Элле, сидящую на своей излюбленной ветке Соли, но вид у неё был до того печальный, что не хватало только лишь тучки с дождём над головой. Из-за этого я решила не донимать её расспросами, но и здесь мне, по всей видимости, тоже были не рады. Однако все остальные попрятались по своим комнатам, так что другого варианта не было, ведь время подгоняло делать поспешные и, возможно, в какой-то степени, необдуманные выборы.

Ноа услышал мои шаги ещё издалека. Он махнул рукой, подзывая присесть к ним. Так как импровизированное застолье уже свернули, сидеть пришлось на успевшей промёрзнуть земле, но сейчас это не имело особого значения. Важным было другое: Ноа не мог подобрать слова. Вот это как раз выходило за рамки реальности и даже фантастики, ведь обычно его наоборот невозможно было унять.

– Что там с тортом и крысами? – я всеми силами пыталась влиться в эту замысловатую игру метафор, надеясь, что хоть немного преуспела в ней. По крайней мере, по этого момента меня успешно понимали и отвечали тем же.

– Мы перепутали мышь с крысой, хотя она и говорила нам об этом, – чуть медля ответил Ной.

– Прости… – Тиру хватило только на это.

Их меня вырвался смешок, но никто не улыбался. Тира не извиняется без причины. Я тоже немного помедлила, всё же вставая и направляясь к вагончику, в котором живёт Фокусник. Тира схватила меня за край брюк, но тут же отпустила, отворачиваясь. Я смотрела на её растрёпанные волосы с короной из жёлто-оранжевых листов и боялась двинуться дальше, но на это пришлось решиться.

Жилище Фокусника находилось прямо за моим: оно пестрило знаками о запрете приближаться ближе из-за возможности получить электрический удар. Секрет о том, откуда он берёт эти наклейки, которыми обычно пестрят электрошкафы в городах, был настолько же хорошо скрыт, как и секреты его фокусов. Теперь же вагончик был настолько белым, что даже резал глаза больше кислотно-жёлтых знаков. Я подбежала к двери, дергая за ручку. Она оказалась не заперта, и я ввалилась внутрь, оглядываясь. Не было ни намёка на то, здесь кто-то проживал. Пустые полки, идеально заправленная кровать и вычищенная меловая доска, которую Фокусник выпрашивал через письма прямиком у Хозяина, что было крайне рискованно. Всё было готово к тому, что это место займёт другой человек, даже и не зная, как комната выглядела до него. Да уж, подручные Хозяина в совокупности с Таракашками постарались на славу, а я-то решила просто передохнуть полчасика.

Я просто стояла на пороге, переводя взгляд от оной вещи к другой и держа снятый цилиндр у груди. Я жалела только о том, что даже на минуту позволила себе подумать о возможности Фокусника быть одним из Таракашек. Дополнением к ушам стен. На прикроватной тумбочке сверкал блистер непонятных таблеток. Я пересекла комнату, пачкая светлый ковёр уличными ботинками, и сгребла серебристую упаковку в карман. Кажется, я думала лишь о том, что меня должны были забрать вместо Фокусника. Чёртового торта не хватало только для меня!

Я всё не решалась уходить, отдавая молчаливую честь моему внезапно объявившемуся спасителю, если его можно было таковым назвать. У дверей на улице меня уже ждала Тётя Лиз. Увидев меня, она поджала губы, заглядывая мне в глаз и пытаясь прочитать в нём хоть что-то. Я отмахнулась, как бы приказывая ей говорить быстрее. Мол, дел невпроворот.

– Графинушка, всё не лежит на поверхности, – я хотела возразить, но ясновидящая не дала мне перебить её. – Нам всё равно не удалось выбросить торт.

Я зависла на секунду, сжимая в руке трость. У меня в голове появился было вопрос о том, ради чего вместо меня к той самой гильотине из стихотворения добровольно пошёл Фокусник, но отчего-то не смогла озвучит свои мысли. Значит ли это, что Луной оказался он?

– Елизавета, Вы случайно не занимались гаданием для Альберта? – её передёрнуло от звучания имени Фокусника из моих уст.

– Он попросил сложить для него песнь, – уклончиво ответила Тётя Лиз и этого вполне хватило.

– Вот только, – всё же продолжила ясновидящая, – не учёл он того, что когда Солнце заменяет Луну, днём всё равно должен кто-то светить.

Я поблагодарила её, уходя в смешанных чувствах. Горечь утраты и осознание того, что чужое самопожертвование было напрасным, смешались с рациональным спокойствием, таким нужным для грядущего выступления. Все окончательно попрятались, будто бы боялись, что грядёт нечто ужасное. Понять их можно было, хоть мне это и давалось с трудом: вели себя мы тут как маленькие черти или демоны. Не в том смысле, что портили настроение другим, вытворяли ужасные вещи или приносили в жертвы посетителей. Демоны ведь не лгут, они недоговаривают. И как же это глупо, что все вдруг решили, что в наши слухи просочилась ложь!

Дохожу до шатра вновь, так и не встретив никого из труппы на своём пути, но и специально искать и подлавливать других я не собиралась. Таракашки стали как-то сторониться меня; это я заметила, как только пересекла своеобразные двери из разрезанной ткани. Тенью проскользнув вновь в гримёрку мне вдруг на секунду померещилось, что тут сидит Фокусник. В своей излюбленной позе – на полу, откинув голову на гору одежды и закинув ноги на стол. Но эта иллюзия быстро спала, стоило мне моргнуть пару раз. Я опустилась на стул, бросая цилиндр куда-то на стеллаж, а трость кидая к себе под ноги. Зажжённая свеча, при помощи которой я пыталась обнаружить следы невидимых чернил в виде лимонного сока, всё ещё горела на столе, заливая его воском. Я протянула руку к снимку, который был сделан от силы всего лишь час назад. Покрутив фотокарточку в руках, я с ужасом заметила, что фигура Фокусника будто бы стала тусклее и вот-вот собиралась вовсе исчезнуть. Тут же нащупав спрятанное в щели за столом письмо, проверяю написанное на нём. Конечно, кривые ряды букв, выведенные тёмно-синими чернилами, никуда не исчезли.

Списав все эти странности на усталость, я приняла решение вздремнуть прямо здесь, ведь сделать этого с самого утра мне так и не дали. Передо мной стояла пластиковая бутылка, но жидкость в ней казалась мутнее, чем обычная вода. Даже не проверив запах содержимого, тяну к себе странный напиток, а из кармана выуживаю блистер таблеток, неизменно присутствующих в комнатах, в которые должны в скором времени быть заселены новые артисты. Выдавливаю в ладонь штук пять бело-синих капсул, тут же забрасываю их в рот и, морщась, запиваю чьей-то настойкой, неосмотрительно оставленной здесь.

Успеваю приклеить на стену у зеркала совместную фотографию найденным на полу скотчем перед тем, как мир вокруг начинает заметно тускнеть. Я не сопротивляюсь внезапно нахлынувшей сонливости и скрещиваю руки на столе, кладя поверх них голову. Издалека доносится музыка, и кажется она до боли знакомой, будто бы я слушала её тысячи раз. Зажмуриваюсь ещё сильнее, когда музыка нарастает, до боли ударяя по барабанным перепонкам каждой своей нотой и аккордом. Даже сквозь веки вижу расплывающуюся красную одежду и прозрачные руки, которые тянуться ко мне, приглашая в объятия.

Акт пятый. Воссоединение.

Музыка всё не прекращается, пока барабанщик вдруг не решает молотом ударить по своему инструменту. Тут же подскакиваю, распахивая глаза. По ним ударяет волной света, возвращая меня из того кристально белого места, чем бы оно ни было. Перевожу взгляд на расплывающуюся и мигающую разными цветами фигуру, которая постоянно двоится и то отдаляется, то вновь приближается. Пару раз моргаю, пытаясь вернуть себе способность более или менее ясно смотреть на вещи вокруг, не позволяя им расплываться яркими кругами. Фигура в дверях что-то говорит, но понимать я её начинаю только когда музыка вновь переходит на слегка приглушённые тона, не режущие уши словно сотня ножей.

– Проснись и пой! Тётя Лиз нас уже извела своими рассказами о её молодости, только тебя и ждём.

Рик и Рей застывают в проходе, ожидая моего ответа. В улыбках скользит что-то неискреннее, им тоже сообщили о судьбе Фокусник. Видимо, об это знают уже все артисты.

Нельзя сказать, что это плохо или ужасно, рано или поздно правда всё равно вскрылась бы. Я всё же отвечаю шутя, не желая задевать юных циркачей своим настроем или кислым лицом.

– Ох, примите мои извинения, ребятки.

Я встаю, поднимая откинутые ранее цилиндр с тростью и поворачиваюсь к зеркалу. Дневной сон немного потрепал мой внешний вид, который уже не выглядит настолько аристократичным, каким бы я хотела его преподнести, но во мне, по правде сказать, и голубой крови-то немного. Вздрагиваю, когда сзади себя замечаю тень, что движется будто бы отдельно от меня, но стараюсь не подавать вида. Разберусь со всеми странностями вечером, если он, конечно, сможет наступить для меня, а в этом я сомневаюсь всё больше и больше. Наспех поправляю помаду на губах и испорченную причёску, вновь обращаясь к сиамцам.

– Не графское это дело спать вне своих хором, вы как всегда правы. Поспешим же!

Пытаюсь как можно быстрее захлопнуть за собой дверь, но необычно тёмная тень всё равно успевает проскользнуть за мной, поэтому я решаю больше не обращать на неё внимание. Насколько это вообще возможно… Близнецы умело огибают все препятствия в виде разбросанного реквизита и Таракашек перед собой, при этом не замедляя шага. Вприпрыжку они спешат на манеж ко всем остальным. Передо мной всё идёт кругом, поэтому я не спешу за ними, стараясь сохранить спину ровной, а походку прямой и уверенной, хоть это и требует невероятных усилий и помощь трости, которая раньше служила лишь аксессуаром. Не ожидала даже, что она когда-то мне пригодится настолько сильно.

Некоторые всё же покинули свои укрытия. Тётя Лиз теребила в руках карты, которые, мне казалось, она уже давно не использует в своих выступлениях. Рядом с ней сидел Херд, пытаясь принять удобную для себя позу, скручивая невероятно гибкие ноги то так, то сяк, но поза его всё равно выдавала волнение и дискомфорт. Половину манежа занял Луис, который растянулся на нём, закрывая лицо отросшими волосами, а у него сидел Фил, раскачиваясь и напевая что-то. Всеми силами пытаясь подбодрить товарища, хотя выходило это их рук вон плохо. И я чуть ли не упала прямо на середине пути, заметив последнего присутствующего. Фокусник стоял ко мне спиной, покачиваясь на пятках и сверкая своим обычным костюмом. Но как только он продолжил свой замкнутый путь по кругу и развернулся ко мне, то мне с трудом удалось сдержать истеричный смех.

Из под тёмных волос парика выбилось пара светлых прядей, а линзы в глазах выглядели до невозможного комично и даже в какой-то степени жалко. Ноа нервно расхаживал, бубня под нос что-то про неудобное расположение спрятанных под одеждой рук. Он услышал мои шаги и поднял голову. Смотрел он мимо моего лица, но пытался убедить окружающих в том, что действительно прозрел, по всей видимости.

– Доброго дня, Фокусник! – Ноа остановился до конца, наконец-то поворачивая голову в правильном направлении и улыбнулся как-то виновато. – Разве Вы не должны были услужить мне, объявив начало репетиции?

– Графиня, брось, – он попытался закатить глаза и жёлтые линзы слегка съехали, однако возвращаясь на своё место секундой позже, – это же наша традиция! Никак нельзя её нарушать, так что начало репетиции объявлять должна ты.

– Голубки, не ссорьтесь, – рассмеялась Елизавета, тоже смотря на меня с долей вины. Я искренне не понимала, зачем они это всё устроили, но ответы хотелось получить как можно скорее.

– Тётя Лиз! – возмутился Ноа, подражать под речь Фокусника у него никак не выходило, но он даже и не старался сделать этого. Так ради чего здесь устроили внезапный маскарад?